Серый человек

Человек в сером мундире шел по городу и лед трещал под его ботинками со звуком ружейных выстрелов. Снег валили с неба, оседая на деревьях, проводах и крышах. И на человеке в сером, который все шел по улице. Вечер был тих, лишь его шаги нарушали благодать зимы. — Улица Пекарей дом тридцать семь, — прошептал он, выпустив облачко пара изо рта. Снег валил над Терегбреном. Улицу пересекла шумная компания. Хохочут, курят, смеются. Бледное лицо серого человека скривилось как от удара плетью. Тиллейцы. Враги. Рука привычно потянулась к кобуре револьвера. Но оружия не было. Морщины на лбу разгладились, огонь в глазах потух. Вновь человек в сером мундире идет по улице. Пусть это тиллейцы, но не враги. Уже нет. — Улица Пекарей, дом тридцать семь, — чуть громче повторил он, сжав то, что нес в кармане. Дом тридцать пять, дом тридцать шесть… Вот он, тридцать седьмой дом. Пальцы похолодели, как тогда, перед первой штыковой атакой. Еще не поздно бежать, туда, в ночь, в темноту, в падающий снег. Крошился лед на ступеньках, ведущих к расписной двери, посыпался из-под стальных подошв. Рука в серой перчатке скользила по холодному периллу, принимая от него тепло. Стук. Тишина. Вновь стук. Вновь тишина. — Может уйти? — прошептал человек. Зашумело что-то по ту сторону ссохшейся двери, и на пороге показалась женщина. Русая. С тоской в глазах. — Вы кто? — она спрашивала строго. Голос хриплый, ясно что чахотка. — Я от мужа вашего, — говорил бесцветно человек. — Проходите, — встрепенулась больная, пуская серого внутрь, — проходите на кухню. Пустой, грязный коридор без окон и без свечей, лишь в конце — слабое пятно света. Кухня, милый очаг дома. Человек в стальных сапогах вошел туда, нарушая чистоту белой, кафельной плиты, покрывавшей пол. Слабая, больная женщина протиснулась между ним и стеной, к печке, такой же грязной как и всё здесь, как и все здесь. — Он живой? Вы с ним служили? Где же он? — чиркнула спичка разжигая огонь под пузатым чайником в маках. И глаза с надеждой смотрят на серый мундир. — Это — от него, — протянул бывший офицер ей небольшой медальон и две потертые купюры, — попросил передать перед смертью, — голос его был холодным как кафельный пол. И таким же грязным. — Как…? — прошептала женщина, оседая на скрипучий стул, — Как? — Бой за озеро Нейтрим, — отчеканил человек, — в плечо пуля, в живот — штык. — Вы с ним служили? Вы с ним были, когда он умирал? — она так иссушена, что даже слез уже не осталось. Сутулый человек в сером мундире выпрямился, став внезапно выше ростом, помрачнело серое лицо и произнес он, как на суде присяжных. — Я его убил. Русая застыла, словно умерев прям там, на стуле. Закипел пузатый чайник на огне. — Мы сошлись с ним в бою, как звери, на смерть. И я его убил. Но перед смертью, он меня попросил передать вот это вам, сказал адрес, давясь кровью, — продолжал шуметь в стенах дома грязный голос, — тело бросил там. Тиллейцы отступали дальше, мы гнались за ними, время тратить не хотел. — Вон… — звуком отдалённого грома раздалось тихое слово вдовы. — Его, наверное, волки съели или кто еще… — бурлил, шипел пузатый чайник, — жаль его мне, все же. — Вон! — закричала русая, швырнув чайник в гостя, — Вон! Убийца! Тварь! Вон! Животное! Вон! — в спину уходившему офицеру летел крики. А что ему до криков? Он под снарядами и пулями ходил, разве не выдержит криков безумной вдовы? Побежал. У двери даже не оглянулся. Не выдержал. Вновь крошился снег под стальными сапогами, но на этот раз быстрее, резче. Лишь на улице, заснеженной, пустынной, он остановился. Оглянулся, глубоко вдохнул и побрел обратно в ночь, из которой пришел. — Хоть на поезд бы успеть, — с паром вырвались слова на воздух. Снег валил над городом Терегбреном. Человек в сером мундире брел вдоль дороги, ссутулив плечи, неуверенно ступая. А может быть, то шла лишь серая шинель, а человек лежал все там, у озера, в снегу. С пулей в плече и дырой в животе, раздираемый голодными волками.