О, богиня! О, рожденная пламенем! Я да буду вечным рабом твоим, Я да буду тем, кем ты сама возжелаешь сделать меня: защитником, добытчиком, любовником, супругом. Я да буду тем, кем ты сама возжелаешь сделать меня, Ты лишь подари огненный взор рабу твоему.
Сакуро́на Ха́рунис была выбрана Верховной жрицей Огненного храма, когда ей едва исполнилось шестнадцать лет. Она хорошо помнила тот знаменательный день, когда жрец-советник вложил в ладошку ей, совсем еще юной, нерасцветшей, кусочек воли огня — маленькую алую свечу. И проскрипел своим древним, как стены самого Храма, голосом: — Избранное дитя... О, как забилось ее сердце в тот момент! На площади были выстроены сотни других прелестных девочек в церемониальных белых одеждах, происходивших из не менее знатных родов, чем она сама. И все же в заветную троицу, призванную перенять волю Огненного божества у мудрых и знающих, вошла именно она. Сама богиня, видится, поцеловала ее в широкий лоб, ниспослав удачу и удостоив невиданной чести — хранить и распространять свою священную волю. Сколько слез радости, должно быть, пролили ее родители, почтенные господа Конохагарда, услышав радостную весть от сопровождавших дочь кормилиц! Как долго и громко играла музыка в стенах их замка, оповещая округу о невероятном событии! Пускай Кизафо́р Харунис и Мебустэ́йя Харунис никогда больше не увидят свою единственную дочь, отданную на вечное попечение Конохагардского жречества, их печаль сполна возместится посмертной гордостью — ведь нет судьбы более почетной, чем стать одной из трех верховных жриц Храма Огня, избираемых раз в столетие, в день летнего солнцестояния. В день, когда богиня огня наблюдает за происходящим на земле своим пылающим оком от рассвета до рассвета. В день, когда воля огня жжет сердца Конохагардцев так сильно, что глаза их начинают слезиться, а ноги сами пускаются в пляс. Сакурона не попрощалась ни с домом, ни с отцом, ни с матерью. Не увидела даже добрых и растроганных лиц своих четырех кормилиц, что заботились о ней с самого раннего детства. Едва старик Хирузеро́н огласил свое решение, она, как и две другие девочки, вышла вперед, держа перед собой зажженную свечу. Один из стражей Храма взял ее под свое крыло — и усадил в огромную золотую карету, украшенную цветами и драгоценными камнями. Сакурона происходила из весьма богатой семьи, но даже у нее от такого великолепия зарябило в глазах. — Свершена воля великой богини! — донесся снаружи восторженный крик жреца-церемониста. — Три жрицы Огня и наследницы Его воли да будут ей верными слугами! Да прослужат они много лет! — Много лет! — вторила толпа. Сакурона осторожно заглянула за шелковую занавеску, прикрывающую оконце кареты, надеясь разглядеть среди собравшихся на площади горожан своих любимых кормилиц, но встретила лишь мощный лошадиный круп с восседавшим на нем храмовым стражем. «Фесет, Ойнора, Абаэль, Афидиппа — берегите себя!» — подумала девочка. Золотая карета тронулась вперед, увозя ее в новую жизнь — жизнь благородной жрицы.* * * *
Инодаэ́ль Йаманака́р никогда не сомневалась, что именно ее решат избрать Верховной жрицей. Девочка чувствовала себя избранной с рождения, поцелованной самой судьбой и, если угодно, богиней Огня, над этой судьбой безраздельно властвующей. Инодаэль родилась в самом известном из домов Конохагарда – доме Йаманакар, иначе называемом «Дом цветов», в чьих руках была сосредоточена внушительная часть государственных богатств. Богаче Йаманакар было только жречество. Ко всему прочему, старшей дочери Иноисира Йаманакара была природой дарована редкая, утонченная красота — прекрасное белое лицо, гладкое и будто высеченное из камня, тонкая кость, лазурно-голубые глаза и волосы цвета расплавленного золота, достающие миловиднице почти до пят. Движения ее были легки и изящны, а голос звонче, чем плач арфовых струн и мелодичней, чем соловьиное пение. К шести годам она превосходно танцевала, выучила более трех десятков огненных песен, умела шить и ухаживать за раскидистыми садами, подаренными ей отцом на третий день рождения, к девяти обучилась счету и письму, к десяти начала постигать астрономию и математику. За что бы ни взялась чудесная Инодаэль, все у нее получалось. Казалось, словно даже самые непосильные дела испытывают гордость, когда за них берется юная Йаманакар, и склоняются пред ней в восхищенном бессилии. Оттого Инодаэль Йаманакар никогда не сомневалась, что именно ее решат избрать Верховной жрицей. Когда горячая свеча коснулась ее руки, лицо ее осталось спокойным и безмятежным. Она прошла в карету горделивой поступью, даже не оглянувшись на старого Пира, верного слугу Дома цветов, что так волновался о ней. «Жалкий дурак!» — надменно подумала Йаманакар, опускаясь на бархатные подушки. Неужели у него были причины для того, чтобы волноваться? Разве какая-нибудь из дурнушек, расставленных на площади, может сравниться с ней в красоте, уме или таланте? Инодаэль подняла глаза на двух других избранниц, которых, согласно традициям, отныне должна была считать своими сестрами, и осталась не слишком довольна. По ее мнению, в этих девочках особенного или величественного было не больше, чем в любых других. У первой, скромно жмущейся к самому темному уголку кареты, были пышные иссиня-черные волосы, матово поблескивающие на свету, и кожа белая, что слоновая кость. Ростом невысокая, маленькая, тщедушная, она, однако, имела широкие бедра, обещая вырасти в женщину пышную и фигуристую. Примечательной особенностью были ее глаза — большие, светло-лиловые, с жемчужным отливом. До того изумительные, что, пожалуй, даже небесная лазурь Инодаэль меркла на их фоне. «Ясно, за что ее взяли!» — подумала юная Йаманакар с некоторым пренебрежением — одни лишь необычные глаза не могли показаться ей достаточным основанием для становления в качестве новой Верховной жрицы. А что же вторая? Худенькая, с острыми плечами и локтями, тонкой шеей, спрятанной за крупным золотым украшением (такие же громоздкие браслеты обхватывали узкие девичьи запястья и щиколотки), она с любопытством смотрела на площадь, приподняв шелковую занавеску церемониальной повозки. Нежно-розового цвета волосы были заплетены в толстую косу, спускающуюся по ее правому плечу и ключице вниз, до середины бедра. Они резко контрастировали с ее глазами – зелеными, будто свежескошенная трава. Инодаэль сочла такое сочетание совершенно безвкусным. «Чем же думал главный жрец, когда выбирал их?» Крики снаружи не утихли даже после торжественного высказывания жреца-церемониста, завершившего основную часть древнего обряда, напротив, они стали громче и требовательнее. Свершившееся Избрание могло означать лишь одно — что остальных кандидаток, окрещенных недостойными титула Верховной жрицы, начнут привязывать к столбам. Инодаэль сидела прямая, как стрела, и по-прежнему держала свечу в руках. Горячий воск, стекая по столбику вниз, болезненно жег нежную кожу. Но ей подобные неудобства не казались существенными. Если подумать, то тем, кто сейчас снаружи, в скором времени придется куда хуже.* * * *
Сакурона неотрывно наблюдала за тем, как стражи Огненного Храма уводят с площади прочих девочек. Отмеченные немилостью богини, они едва ли теперь могли рассчитывать на то, что судьба их окажется благоприятной – об этом Сакуроне как-то рассказывала Афидиппа. Бедняжки не скрывали своих эмоций – многие громко и надрывно плакали, размазывая слезы выбеленными ручонками. Сакуроне было жаль их, но помочь она, конечно, ничем не могла. Одна девочка — смуглая, не по годам высокая, с темно-каштановыми волосами, собранными в два пучка на макушке — внезапно выскочила из шеренги и со всех ног помчалась в противоположную сторону. Лицо ее было безумным. Один из конных стражей нагнал ее ближе к центру площади, сбил с ног обратной стороной глефы, грубо поднял за шкирку и перебросил через холку своей лошади. Тело девочки беспомощно обмякло. — Почему он ударил ее? — тихо сказала Сакурона. Ее робкий вопрос повис в воздухе, отдавшись усмешкой на лице красивой светловолосой девочки, сидевшей напротив. — Потому что никому не дано избежать столбов, — ответила она. Карета выехала на Путь Солнца — так называли вымощенную речным камнем дорогу, огибающую главную городскую площадь полукольцом и уходящую наверх, в горы, к заветному Храму Огня. Теперь продолжавшаяся уже без их участия церемония была видна, как на ладони. Девочек подводили и привязывали к восьми высоким каменным столбам, испещренным рядами витиеватых ритуальных орнаментов. Большинство кандидаток уже выплакали свою горечь и нерешительную обиду за то, что выбор Огненной богини обошел их стороной, и теперь спокойно ожидали конца церемонии, но были и те, кто по-прежнему не переставал плакать. — Похоже, ты действительно не знаешь ничего об обряде Избрания... — сказала девочка, ответившая ей в первый раз, и кивнула на вторую, прячущуюся в глубине кареты. — А вот она, похоже, все знает. Сакурона заметила, что коленки у темноволосой девочки часто и мелко трясутся. — Ты в порядке? — осторожно спросила Сакурона, но девочка ей не ответила. — Оставь ее, — махнула рукой первая. — Лучше в окно посмотри. А то ведь все самое интересное пропустишь. Толпа горожан, пришедшая, чтобы понаблюдать за церемонией, переместилась вслед за девочками, замерев напротив столбов неподвижным, необъятным живым ковром. Лишь сейчас Сакурона заметила кое-что странное. «Куда подевались все женщины?» — О Великая богиня, следующая путем солнца! — вновь вскричал церемонист. Еще один жрец, чье лицо прикрывала белая маска в виде головы лисицы, ударил в большой бронзовый гонг. — О Великая, дарующая рабам своим процветание! Прекрасная и неукротимая! Мы направили к тебе дочерей твоих, призванных служить верой и правдой! Иные дочери твои да примут в себя огненное семя, да подарят Храму сему отважных защитников... Когда гонг прозвенел во второй раз, толпа вдруг схлынула с места и бросилась вперед, врезаясь в ритуальные столбы. Мужчины кричали и отталкивали друг друга, дрались и бранились. Среди них были и молодые, и постарше, иной раз попадались совсем мальчишки и старики. Вот первый ряд добрался до связанных по рукам девочек. Сакурона увидела, как случайный мужчина потянул на себя брыкающуюся невольницу, торопливо стянул вниз пояс штанов, приподнял край церемониального одеяния — и с силой вонзил свое восставшее естество в юное, розовое, нетронутое тельце. Сакурона зажала рот рукой. Девочка со светлыми волосами заливисто рассмеялась. Белая ткань стремительно окрашивалась в алое. Кровь была везде. Она струилась по худеньким ногам девочек, по смуглым, волосистым бедрам мужчин, насаживающих несчастных на себя, орошала каменную кладку площади. Мужчины были ненасытны — вбивались ожесточенно, глубоко, протяжно стонали, рычали, как дикие звери. Затем убыстряли темп, замирали на мгновение, прогибаясь в спине — и отстранялись назад, высвобождая поникшие окровавленные члены. Едва один мужчина отходил, на его место тут же приходил другой — вдвойне более злой и жестокий оттого, что его заставили ждать. Они делали с пленницами все, что вздумается — царапали, кусали, облизывали все, до чего могли дотянуться, насиловали всеми возможными способами... только вот со столбов не снимали. — Что происходит... — прошептала Харунис. От увиденного она оцепенела, а чуть погодя почувствовала, как по всему телу пробегает неясная дрожь. — Те, кто не удостоился внимания богини, все равно остаются ее слугами, — сказала светловолосая девочка, поигрывая кончиком белого пальчика с мерцающим огоньком свечи. — Сегодня день длинного солнца, и семя будет особенно сильно. Эти девочки выносят и родят юношей, которые однажды станут стражами Храма Огня. Благородная миссия... но все равно они и рядом не стоят с нами, Верховными жрицами. Сакурона продолжала потрясенно наблюдать за действом. Пленницы реагировали по-разному. Какая-то хладнодушно и безмолвно висела на своем мучителе, точно мешок, пока он драл ее, впиваясь цепкими пальцами в мягкий маленький зад. Другая стонала и кусала распухшие губы, охотно откликаясь на рывки сразу двух оккупировавших ее мужчин. Девочка, чьи волосы были собраны в два темно-каштановых пучка — та самая, что недавно намеревалась убежать — отчаянно пыталась укусить приникшего к ней нескладного юнца за ухо. — Это... — Сакурона сглотнула подступивший к горлу ком. «Это правильно?» — Что такое? Тоже захотелось? — улыбнулась светловолосая. — Не мечтай, нам подарят семя еще не скоро. Да и Огненным отцом не может стать какой-нибудь простолюдин с улицы... на эту роль отбираются лучшие молодые мужчины Конохагарда. Всяким сбродом пусть эти неудачницы довольствуются. — Замолчи! Замолчи! — закричала Сакурона. Спокойствие и насмешливый тон девочки выводили ее из себя. — Как ты можешь так говорить?! Они оказывают такую услугу богине, а ты... вот как ты к этому относишься? Думаешь, богине понравятся твои слова? — Богиня знает, что я, Инодаэль Йаманакар, наиболее достойна стать Верховной жрицей! – заявила девочка, пронзая Харунис высокомерным взглядам. — А тебе действительно лучше помолчать. Ты попала в число избранных по чистой случайности — вот и не высовывайся. Сакурона сжала руки в кулачки. — Да как ты смеешь!.. — П-прошу, не надо... Они разом повернулись к третьей девочке. Малышка больше не тряслась, но по щекам ее текли крупные слезы, темные от угля, которым, по обычаю, были обведены уголки лиловых глаз. — П-прошу вас... — слабо повторила она и закрыла лицо свободной рукой. — Не кричите... В воцарившемся молчании можно было услышать, как там, далеко внизу, церемония Избрания, тонущая в развратных постанываниях, криках и шлепках, доходит до самого своего разгара.