О боги небесные! о боги земные! о боги подземных просторов! Придите и узрите Ки, увенчанную Огнем. Она возложила на себя две короны, чтобы царствовать над людьми. Ликуйте в чертоге небесном тому, что она совершила. Молитесь ей, возвышайте ее, величайте ее, обо она — владыка. Она управляет множеством, как бы велико оно ни было. Все боги и богини величают сегодня Ки, ибо она дарит им свет.
Хинатари Хугара страшилась всего на свете. Она боялась диких собак, бродивших по улицам Конохогарда, она боялась стрекоз, случайно залетавших в окна дворца рода Хугара. Она боялась змей. Она боялась немилости богини. Она боялась конохагардской общественности, которая, бывало, бесстыдно глазела на нее, когда ей случалось прогуливаться в сопровождении кормилиц или родственников. Но больше всего, конечно, Хинатари Хугара страшилась боли. Однажды ей довелось увидеть, как на одном из городских гуляний толпа забила камнями пойманную близ границы женщину, уроженку вражеского государства Кумогард. Отец в тот день выкупил лучшие места на втором ярусе городского зиккурата — возвышенные, но не столь отдаленные. Публичные казни всегда возвращали Хиаре́шу Хугара, обыкновенно мрачному и ворчливому, благостное расположение духа. — Хинатари, Асáр-Не́джи, смотрите, — с замиранием сказал он своим воспитанникам. — Дядя, — полюбопытствовал Асар-Неджи, сын покойного брата почтенного главы, Хизаре́ша. — Правду ли говорят, будто у пуристов кровь черная и холодная? Хиареш, перебивший их на своем веку немало, громко посмеялся. — Это вздор, разумеется, выдумка сказителей! Кровь у пуристов такая же алая и горячая, как у народов огневольных, и выпускать ее так же легко... Пока они говорили, женщина — дородная, грубосложенная, темнокожая, совсем не похожая на тонких, изящных беленьких девиц страны Огня — хрипела и плакала, принимая камни телом своим, и в последней надежде прикрывала руками курчавую голову. Хинатари увидела, как с силой брошенный кусок острогранного известняка переламывает несчастной пальцы, и как она воет, прижимая искалеченную руку к груди. Это ведь бесполезно, подумала тогда Хинатари. Мольбы, протесты, попытки защититься — это бесполезно. Как бы сильно ты не желал не испытывать боли, не расставаться с жизнью, никто не внемлет, не послушает твоих криков. Одни господа будут продолжать забивать, иные — бесстрастно наблюдать за этим. Следующий камень попал кумогардке по лицу — и раскроил пополам ее нос. Кровь хлынула так, что она едва не захлебнулась в ней. Женщина зашлась истошным ором и в отчаянии склонила голову к коленям. «Бесполезно, глупая. Если тебя хотят убить, тебя убивают!» Люди на площади зашлись яростными воплями. Худые и чумазые мальчишки, девочки, завернутые в пурпуровые платки, взрослые женщины с обнаженными висловатыми грудями, густобородые мужчины, дряхлеющие старики — все они хватали разбросанные по земле булыжники и швыряли в жертву, беспомощно содрогающуюся на вбитой в землю деревянной вехе. «Если тебя хотят убить, тебя убивают...» — с ужасом повторила Хинатари про себя. Изрытое ранами и ссадинами тело осело, утопая в луже собственной крови. Трудно было сказать, когда именно эта женщина умерла, какой из бросков стал для нее последним. Хинатари почувствовала лишь сносное облегчение оттого, что она больше не кричала, и оттого, что Хиареш, сполна насытившийся зрелищем, засобирался обратно во дворец.* * * * *
Той зимой в Конохагарде впервые на ее памяти выпал снег. Зимняя пора никогда прежде не бывала такой холодной, и господин Хиареш, почтенный глава дома Хугара (иначе именуемого «Домом белого ока») приказал растопить огонь в каждой печи дворца, дабы как следует прогреть его стены. Хинатари и Ханабэ́йя, дочери главы, облачились в свои самые теплые платья, набросили поверх шерстяные плащи и вопреки возмущенным крикам кормилиц выскочили во двор — поглядеть на диковинный белый ковер, покрывший цветники, каменные дорожки, грани пилястр и фонтанов. Стоило отщипнуть кусочек, зажать в ладони — как он исчезал, оставляя после себя лишь мокрый прохладный след. — Хинатари, смотри! — весело закричала Хинабэйя, протягивая ей пухленькую ладошку. На ней белела маленькая резная снежинка. — Краси-и-ивая... — восхищенно сказала Хинатари. Их безмятежную игру прервал Асар-Неджи — двоюродный брат двух юных наследниц и их урожденный слуга. Его жемчужно-серые глаза были, по обыкновению, стеснены нахмуренными бровями. — Госпожа Хинатари. — Сказал он. — Прошу, проследуйте со мной. Отец ожидает вас в своих покоях. Асар-Неджи, как и другие мужчины рода, носил длинные темные волосы, зачесанные назад и собранные в тугую кисточку на самом своем конце. Будучи всего на год старше Хинатари, но уже значительно ее перерос и раздался в плечах. Грозный вид Асар-Неджи и его растущая с каждым днем физическая сила вызывали восхищение даже у скупого на похвалу господина Хиареша. Многие предрекали юноше золотые доспехи и глефу бравой конохагардской армии... но увы, будучи сыном побочной родовой ветви, он не мог претендовать на обучение военному искусству в мирное время. Посему его боевая подготовка пока ограничивалась тренировками на мечах с Токумере́хом, отставным полководцем царского войска, и дядей — полководцем действующим. — Д-да... — Хинатари стыдливо отвела глаза, как делала всегда, когда видела его. — Я иду... Стараясь не смотреть на Асар-Неджи, девочка взбежала по ступенькам наверх и нырнула в арку, ведущую к дворцовой анфиладе. На своем затылке она, однако, продолжала чувствовать пристальный взгляд старшего брата. Хинатари знала, что он не отстает от нее ни на шаг.* * * *
Хиареш Хугара слыл жестоким и беспощадным человеком. Его Дом не был богат, как Дом Йаманакар, и не состоял в Конохагардском совете, как испокон веков сыны и дочери Дома Харунис. У Хиареша был лишь собственный предприимчивый ум, а также две юные дочери, невинные и прекрасные, точно бутоны тропических орхидей. Хинатари Хугара, как старшей, полагалось однажды принять в свои руки управление Домом. А вот вторую дочь Хиареш грезил сделать новой Верховной жрицей Огненного храма. Эта мера была необходима дому Хугара, дабы укрепить положение в Конохагарде, возродив свой чахнущий престиж. Хиареш даже готов был смириться с возможным риском — обрядом у ритуальных столбов. Девочки, которых совет старейшин и лично Хирузеро́н Сарутобе́ш не сочтут достойными, обязаны будут принять в себя случайное семя, выносить и родить сыновей, которых впоследствии оскопят, лишат языка и сделают бесстрастными, безволвными воинами Огненного Храма. Подобной участи для гордых потомков своего Дома Хиареш желал меньше всего, но для того, чтобы искушать судьбу, у него были весомые причины. Когда Хинатари, робея и переминаясь, вошла, он изучал свиток пергамента, пришедший с голубем из царского дворца. — Я изменил свое решение, — сказал он дочери. — Хинатари, ты не унаследуешь Дом. Твое тело слабо, как и дух. Едва ли тебе по силам вести за собой род. Хинатари не возражала. В конце концов, это было правдой. — Ваши глаза не могут обмануть вас, отец, — смиренно ответила она. Он грозно воззарился на нее. Хинатари тут же задрожала. Сделала ли она что-нибудь непозволительное, что-нибудь, заслуживающее гнева главы? — К тому же, — отец продолжил, и Хинатари догадалась, что угроза в его глазах предназначалась вовсе не ей. — Мне доложили, что церемонию Избрания проведут раньше, чем предполагалось. Надо полагать, наш царь... — в голосе Хиареша засквозило неодобрение. — Наш царь взамест того, чтобы объявить войну несносным сунагардцам, решил пойти иным путем — начать готовить Верхновных жриц. К сожалению, Ханабэйя еще слишком юна... потому я выдвину на Избрание свою старшую дочь. — Меня?.. — прошептала Хинатари.* * * * *
Было больно. — Отвечай мне! — закричал Асар-Неджи, сжимая ее худенькие плечи. Хината жалобно захныкала и попыталась вырваться, но лишь сильнее разозлила его. — Ты согласилась? Ты согласилась на это? — Да как же я могла не согласиться, братик Неджи... — Как угодно! — зарычал он. — Лишь бы остаться здесь, в своем Доме! Асар-Неджи грубо потянул ее на себя и запустил руки под шелковую накидку, к теплому, мягкому трепещущему тельцу. Разум его мгновенно помутнел — стоило лишь коснуться ее кожи, вдохнуть пряный аромат волос. Зная, что за этим последует, Хината замотала головой, попыталась оттолкнуть его руки, но напрасно. — Слабая... — Асар-Неджи был насмешлив. Он легко притулил девочку к стене и навалился, нетерпеливо притираясь к ней поясом, тщетно, но алчно раззадоривая себя. Неджи не мог овладеть Хинатари. Узнай об этом Хиареш — тотчас снес бы ему голову. Особенно теперь, когда ей суждено претендовать на титул Верховной жрицы... титул, который Асар-Неджи возненавидел почти также сильно, как ненавидел всех представителей главного рода. Почти также сильно, как ненавидел робкую Хинатари Хугара. Почти также сильно, как желал ее... и ее манящего девственного тела. В церемонии Избрания, как известно, могли участвовать только девственницы. Кабы не так, Хинатари уже в скором времени прошла бы ритуал Сорванного соцветия, лишения девственной плевы, и тогда уже ничто не помешало бы Асар-Неджи оказаться внутри нее. Хинатари была самой прекрасной девочкой из всех, что он видел, но она никогда не принадлежала ему. На момент своего рождения она уже имела хозяев и продолжит иметь их в будущем. Это осознание больно въедалось в разум Асар-Неджи. Безраздельная власть отца над Хинатари через несколько лет сменится властью мужа — господина, вероятнее всего, не менее знатного и богатого. А он, всего лишь сын побочного рода, так и останется в рядах ее прислуги — молча и жадно смотреть, не имея ни единой возможности прикоснуться. Хотя мириться с тем, что ее отнимет жречество, было еще невыносимее. Потому, что она станет недоступна никому, кроме Избранных, и потому, что так, в сущности, было правильно. Потому, что такова воля Великой богини, воля священная и непреложная. О, богиня! Как же он хотел ее! Неджи со стоном опустился на колени и нырнул под многочисленные слои накидки, отыскивая ртом горячее естество сестры. Хинатари не то крикнула, не то всхлипнула и схватила его за волосы дрожащими руками, силясь оторвать от себя. — Братик Неджи... – проскулила она. — Пожалуйста, отпусти... Но он не слушал, он был настойчив. Он был безумен. Он доходил, бывало, до совершенного безумия, когда оставался с ней наедине. Даже возжелай он остановиться — не сумел бы. Остервенело блуждать по ней там, внизу, вкушать ее самое сокровенное — он тешил себя мыслью, что это доступно только ему. Неважно, что случится потом — сейчас она его, Асар-Неджи Хугары, сына Хизареша, сына побочного Дома. Здесь, в сумрачных покоях наследницы, не властны законы вездесущего главы, не властны политические игры Конохогарда, властна лишь первобытная похоть, которую, видит Великая богиня, он испытывает к своей сестре. Почувствовав прилив неведомого блаженства, Хината невольно раздвинула бедра, целиком открываясь, отдаваясь движениям его языка. Через мгновение всю ее сотрясло, выгнуло, вынудив схватиться за голову брата и плотнее прижать к своей промежности. Ее протяжный затухающий крик отдался гулким эхом в просторных каменных стенах. Асар-Неджи не страшился, что их услышит кто-нибудь из слуг — дворец Хугара был огромен, а к госпоже Хинатари всегда приставляли лишь его и никого другого. А если и услышат — великое ли дело? Смущенная и напуганная, Хината молча наблюдала за тем, как Асар-Неджи развязывает шнурок на штанах, доставая уже вовсю стоящий, раскрасневший, разбухший член. — Бери, — приказал он, растирая его. Хинатари заплакала. — Бери! — уже громко, раздраженно крикнул Асар-Неджи и почти силой протолкнулся в ее рот — неожиданно, резко, глубоко. Хинатари закашляла, на глазах ее выступили неестественные слезы, а Неджи, не сдерживаясь, громко застонал и задвигался, положив ладони на затылок сестры. Горячо. Горячо. И мягко, будто шелково. Его член заточен в горячий шелк. Мысли Асар-Неджи сбивались все плотнее и плотнее, а когда, наконец, сжались до плотного, твердого клубка, он излился родовитой наследнице в самое горло. Почувствовав во рту его солоноватое семя, Хинатари сдавленно замычала, рванула назад, но он тут же поймал ее и насадил обратно. Она должна была принять его всецело. О, богиня! Как ему было хорошо! Хината дергалась, металась в панике, однако руки брата зажали ее голову, подобно капкану. Она задыхалась. Раскрывала рот шире, пытаясь набрать откуда-то воздуха, но тщетно. Брат был повсюду, а в горло потоком било его семя. Когда в глазах Хинатари уже начало темнеть, Неджи, наконец, ее отпустил, и она рухнула на пол, лихорадочно хватая ртом воздух. А едва очнулась — завыла, как побитая служанка, и отползла к стене, поджимая под себя ноги. Руки Асар-Неджи нашли ее и здесь, потянули на себя подол намокшего платья. Она не сопротивлялась, думая, что он может сделать с ней что-нибудь еще, вновь подчинить, причинить боль. Ведь больше всего, конечно, Хинатари Хугара страшилась боли. Стащив платье, мальчик отбросил его в сторону и завороженно уставился на сестру. Хинатари стояла у стены робкая, тщедушная, мелко-мелко дышащая, и ежилась от сквозняка. Кожа ее во мраке спальной казалась иссиня-белой, отвердевшие соски — и вовсе синими. Она стыдливо прикрывала промежность и переминалась на пухлых ногах, разузоренных синяками — отметками деспотичного Хиареша. В Асар-Неджи неожиданно вскипела злоба, он сжал руки в кулаки... но затем обратился в спокойствие, вспомнив о первородном безысходстве. У каждого в этом мире есть хозяин. Хината вздрогнула, когда он наклонился и нежно поцеловал синяк — самый большой, темнеющий под коленкой. — Не хочу, чтобы он бил тебя, — неожиданно тихо промолвил Асар-Неджи. — Не хочу. Его губы переместились ниже, обводя другой след — продолговатый, оставленный не рукой, а плетью. Ласково очертили, затем двинулись дальше. Недоумевающая Хината вознамерилась отстраниться, но не смогла — Асар-Неджи обнял девочку за пояс и прижался щекой к ее мягкому животу. И так изо дня в день. Асар-Неджи ненавидел Хинатари. Асар-Неджи хотел Хинатари. Асар-Неджи приходил под покровом ночи — Хинатари не смела сомкнуть глаз, ожидая его прихода — и заставлял глотать свое семя. Иногда и сам трогал ее ртом, и она всегда кончала, хотя и сопротивлялась его пылу. Мучилась, задыхалась, ревела от боли — и все равно кончала, когда он ублажал ее. «О, богиня, что с моим телом? — в отчаянии думала она. — Брат делает мне больно, так больно... почему же я... почему...» Асар-Неджи ненавидел Хинатари. Асар-Неджи хотел Хинатари. Асар-Неджи приходил под покровом ночи и заставлял глотать свое семя. Этого невозможно было избежать, как невозможно было избежать камня, посланного рукой властного господина. Ведь если тебя хотят убить, тебя всегда убивают.