Весь мир у твоих ног, но временно, Завтра всё вернет назад. Море в твоих тонах, злая сеть, И закружила нас карусель.
Белый снег под лыжами вкусно хрустит, ломаясь скелетами тысячи снежинок. Наверное, это чертовски больно, когда тебе ломают хребет, – мысль тонкая, почти эфемерная, но болью пронзает всё тело. Похоже на защемленный нерв, прижатый к раскалённому пруту; дыхание перехватывает, хочется остановиться, прижать к груди ладонь, зажать в дрожащих пальцах трепещущее сердце, сжать, приласкать, чтобы боль утихла, отступила. Ей нужна передышка, её маленькому избитому сердцу нужен отдых. Теперь она уже не просит о днях — хватит и пары часов. Пенные хлопья разлетаются в стороны, ветер с моря бьёт в лицо солёной холодной волной. Пахнет морозом, рыбой и йодом, но замёрзшим изнутри лёгким всё равно, какой воздух вдыхать. «Кто вообще катается у моря?» «В удовольствие?» Чёрт, что за глупости. Ей стоило всего лишь раз уйти, громко хлопнув дверью, чтобы расстаться на долгих два года, чтобы потом вновь прийти, чтобы почувствовать себя живой. Чтобы воскреснуть и снова умереть.- - - - - - - -
– Ты когда-нибудь чувствовала себя так, будто бы ты хуже всех? Буквально во всём, за что бы не взялась, – её плечи опущены, но голос уверенный, глубокий — как всегда, пробирает до костей. – Да. Но это всегда проходило, – Кайса пожимает плечами, не улыбается. – Что делает тебя счастливой? – Мои родные. Мой жених. Жених. Сердце пропускает удар, мир переворачивается, раскалываясь сотнями трещин. Кайса, кажется, слышит, как рушится её маленькая вселенная, только-только наполнившаяся красками, как она теряет их, смазываясь в серый комок её растоптанных чувств. – Попроси его записать для тебя несколько голосовых сообщений. Будешь слушать, когда станет совсем плохо, – выдавить из себя, дёрнув подбородком, пытаясь заставить голос звучать как обычно. – Думаешь, поможет? – в её голосе столько неуверенности, столько неприкрытого сомнения. – Уверена, – это ложь, Дарья, неужели не понимаешь? – Ты чудо, Кайса. Мой долг перед тобою безмерен, – теперь она будто бы светится изнутри. Как огонёк на гирлянде, – Кайса хочет улыбнуться, но выходит слабо. Вот только Даша уже не видит этого, бросается вперёд, обнимая за шею. И финка хочет, чтобы эти руки сжались чуть сильнее, а позвонки под ними хрустнули, прерывая одну маленькую жизнь.- - - - - - -
– Даша просила передать тебе, что с ней всё в порядке и она скоро приедет. Ещё много милостей и прочего, но, думаю, это уже она тебе при личной встрече скажет, – Писарева говорит коротко и по делу. Кайса кивает, но не слушает, кидая в сумку телефон и набрасывая на плечи куртку. – Мне снился сон. Я знаю, что не имею на подобное права, но там, во сне, мы целовались. Я не видела тебя, всё было будто бы со стороны, но я знала, что это именно ты, а не кто-то другой. И, в общем-то, я хотела бы попробовать. – Тогда не болтай. Невинно, будто бы в первый раз. Для Кайсы — дрожащие пальцы на чужой талии, горячие губы, сердце, которое вот-вот выскочит из груди. Для Даши, кажется, то же самое. Или Макарайнен просто хочет верить в это, принимая желаемое за действительное, когда мягкие ладони скользят по груди, плечам, задевают прохладными подушечками шею. На этой кухне только они — их двое, и прямо сейчас небо за окном разрезают воспоминания. Кайса уверена, что Даша не помнит, что для неё всё это — первый раз, для самой же финки — сломанные рёбра снова срастаются, позволяя вдохнуть чуть глубже.- - - - - - - -
– Это было как во сне? – Если я тебе расскажу, как было во сне, ты поймёшь, насколько всё отличается. Но мне понравилось.- - - - - - -
– Иди ко мне? – Нет, ты ко мне. Если честно, я даже заскучала. Метры между ними сокращаются непозволительно быстро. Они снова на той же кухне, снова в одинокой компании друг друга. За окном снова раскалывается мир, они снова прижаты друг к другу, они снова целуются, захлёбываясь в своих желаниях. Кайса задыхается, сжимая чужие волосы в руке, прижимаясь грудью к груди. У Даши в крови ром, у Кайсы — джин с тоником; они обе пьяны, они обе хотят большего, чем чёртовы невинные поцелуи. Кайса хочет вернуться на два года назад. И в тот момент кажется, что Даша — тоже.- - - - - - - -
– Знаешь, впервые благодарна своему организму за то, что под алкоголем он хочет спать. По крайней мере, это помогло мне осознать кое-что: с тобой хочется в трезвом уме. – У нас впереди ещё много времени, – и Кайса ещё не знает, что на самом деле его чертовски мало. – Да, верно. У нас есть всё время мира.- - - - - - - -
– Я хочу тебе помочь. Я знаю, что это такое, когда ломает, и я могу тебе помочь. – Прости. Я психанула, повела себя глупо. – Кайсе не стыдно. Её проблемы — только её, они не касаются Даши. – Расскажи мне, что произошло, – голос доброго доктора, выворачивай себя наизнанку. – Ничего конкретного. Просто раздражительность и злость. – И сейчас ничего не прошло, но я солгу тебе, милая, потому что мне не нужна твоя помощь.- - - - - - - -
– Я бы хотела кое-что прояснить. Надеюсь, ты поймёшь меня и не будешь держать зла. Вот и всё. Доигралась, девочка. А ведь прошло так мало времени; где всё то, обещанное Дашей? Куда оно делось? «А может всё-таки?...» «Что за дурочка, не выдумавай. Не верь в ложную надежду». – Я хочу, чтобы ты знала, что я не жалею о том, что было. Но такое больше не повторится, и я надеюсь, ты меня поймёшь и не будешь злиться. Я хочу быть тебе другом, сейчас твоё состояние для меня важнее всего, а в более интимных отношениях я становлюсь эмпатичной и грани понимания стираются. Пожалуйста, пойми меня. Я хочу помочь тебе. «А меня спросить не хочешь, чего хочу я?» «Как ты смеешь говорить о помощи?» – Ну, понятно, – ей так хочется сказать больше, хочется разругаться в пух и прах, может быть, залепить пощёчину и уйти, громко хлопнув дверью. – Кайса. – Не хочешь спросить, чего хочу я? – на горло будто бы наступили ногой в тяжёлом ботинке, голос гулко хрипит, но Кайса заставляет себя не молчать. – Хочу, – не лги, Даша, тебе плевать. – А забавно, когда находишь человека, когда кажется, что он если и не «твой», то очень близкий? А ещё забавнее, когда с этим человеком ничего быть не может. Весело, да? – злость сочится на кончик языка ядом, обида волной тошноты подкатывает к горлу. – Кайса, пожалуйста. Ты почувствовала мою симпатию, и твои чувства — просто благодарность. Прошу тебя, не идеализируй меня. Ты ведь не знаешь, как со мной сложно. «Знаю!» «Как никто другой знаю!» – Ты не можешь решать за меня. Мои чувства только мои. Ты не можешь знать, какие они на самом деле, – не то, не то, скажи ей правду, трусишка. – Где ты была раньше? Чего ждала? – Ты меня упрекаешь? – Я тебя не понимаю. В любом случае, я не хочу быть очередным твоим другом, не хочу быть одной из серой массы. Я не хочу, чтобы на меня смотрели только как на грёбанного пациента! Да, я, чёрт возьми, упрекаю тебя, но не говори, что я не имею на это никакого права. Не нужно было лезть туда, куда изначально не планировала. Приласкала и выбросила, оправдавшись простым и понятным «я не подумала» и «я хотела»? Прости, но я не собираюсь плескаться в последствиях в одиночку. Если тебя хоть немного волнует то, чего хочу я, то, прошу тебя, не навязывай мне своё видение моих чувств, – Кайса выпаливает всё на одном дыхании, чувствуя, как лёгкие жжёт огнём. Так обидно, так больно. «Боже, как же я ненавижу тебя». «За что, за что ты так со мной?» – Это моя позиция. А твоё дело только твоё. Прости, – набрав в пылающие лёгкие воздуха, добавляет Кайса и разворачивается, направляясь вон из квартиры. – Хорошо. Твоя правда только твоя. Моя — только моя. – Слышит за спиной тихий голос, прикрывая за собой входную дверь. На улице холодно, оставленные на тумбе ключи фантомно обжигают пальцы. В тонкой куртке не по погоде, без шапки, в наспех наброшенном на шею шарфе — Кайса стирает со щёк злые слёзы обиды. Больно, снова чертовски больно. «Зачем, зачем ты позволила мне переступить черту?» «Я хотела». Как всё просто с этим глаголом, чёрт возьми. «Хотела», «не подумала». Снова раздробила рёбра, едва прикоснувшись. Забавно.- - - - - - - -
Кайса удаляет номер Даши из контактов. Убирает телефон подальше, не желая прикасаться к нему. Утром просыпается, и, кажется, всё в порядке. В груди болит тупо, застарело — словно рубец, покрытый коркой запёкшейся крови, которую надорвали — больно, но терпеть можно. Один раз ведь уже перетерпела. Сейчас ей стоит зацепиться за эту боль, выбить её на своих веках, на кончиках пальцев, чтобы заставить себя помнить и больше не поддаваться. Сейчас ей дико больно, сейчас она вновь плачет, роняя слёзы в чашку с остывшим чаем. Даше без неё хорошо — она не уверена, но больше не надеется на это. Кайса просто хочет, чтобы не болело. А единственный человек, который мог залечить рану, нанёс новую.- - - - - - - -
– Кайса. Как ты? – и зачем тебе только это? – Всё в полном порядке, – ни черта. Но Кайса солжёт ради себя самой. Не для Даши. Больше не для неё. – Я просто хотела... – на секунду она прерывается, на том конце провода воцаряется тишина. Кайса почти видит, как Даша закусывает нижнюю губу, как заламывает пальцы. Но молчит, не облегчая белоруске задачу. – Ладно, не суть. Главное, что ты в порядке, – а затем, помедлив ещё немного, добавляет: – Здорово, если ты говоришь правду. Финка усмехается одними губами, горько, с болью, сочащейся из надрезанных улыбкой уголков губ. – Хотела чего? Договаривай, раз начала, – я больше не пощажу тебя. Хватит, Даша, хватит играть со мной. Молчание. Всё, что Кайса слышит в ответ, – молчание. Звонкое и пронзительное, белое-белое, такое, что в ушах звенит, а перед глазами сыплются снежинки с поломанными хребтами. Финка вздыхает неслышно, качает головой, как мантру повторяя про себя: «дурочка, дурочка». – Окей, я поняла тебя, – и нажимает на красную кнопку завершения вызова. Не правда ли забавно, когда два человека встречаются и только один понимает, что это — «его»?