Возможно

      Фонари бросают тени на свет, который сами же создают. Круглые плафоны запылены. Снег скрипит под ногами прохожих; в тишине звук этот проникает в салон автомобиля. Раздражает, потому что отвлекает от мыслей и сбивает с толку. Из-за посторонних шумов взгляд вечно убегает куда-то в сторону со стальной тёмно-серой двери подъезда. По циферблату часов бежит секундная стрелка, обгоняя минутную. В голове беспрестанно всё смешивается, разъединяется, а потом обратно сваливается в несуразную кучу. Мысли отказываются быть логично связными. Сигарета дотлевает между указательным и средним пальцами. Чувствую, как пепел срывается с её кончика и устремляется вниз. Мысленно плюю на это, как и на всё происходящее в последнее время.       Часто спрашиваю себя, как умудрился до такого дойти. Не могу вспомнить, в какой момент была пройдена точка невозврата. Всегда казалось, что всё под полным контролем, что с головой своей всегда можно договориться. Не могу вспомнить, когда понял, что это не так. Нельзя договориться с головой, когда все мысли, приходящие в неё, заранее считаются правильными, не оцениваясь предварительно логикой. Даже если ты из последних жалких своих сил пытаешься с ними бороться, они изводят тебя днями и ночами, отказываясь дарить покой до того момента, пока ты их не осуществишь. Когда силы бороться кончаются, ты подчиняешься им. Идёшь на поводу у самого себя.       «Самого себя» — забавная формулировка, по-моему. Разве это я? Никто бы не узнал меня таким. Никто бы не признал меня таким. Даже тот я, который прежний, ещё немного оставшийся внутри тела, не признает. «Оно» бездушное чудовище, считающееся только со своими блядскими потребностями, гнусными желаниями. Не принимающее отказов, не понимающее, что мир устроен не так, как ему того хотелось бы. Возможно, оно всегда находилось во мне, но не поднимало своей мерзкой головы до того, пока ему не дали весомый повод. А потом словно с цепи сорвалось. Стало метаться внутри меня, вырывать все принципы и устои, копившиеся годами, своей гниющей пастью с корнем, разрывать их на мельчайшие клочки и, сожрав половину, оставлять в разрухе.       Оно ненасытно. Ему всегда будет мало. Мало. Оно не даст мне прекратить это, пока само того не захочет. Я ничего не могу сделать. Бесчисленное количество бессонных ночей подряд в вынашивании плана даёт о себе знать. Глаза будто вжимаются в череп в попытках спрятаться от тусклого освещения. Лоб всё время кажется горячим. Руки постоянно колит от холода. Трудно вспомнить, когда я в последний раз чувствовал себя нормально. Страдания, как физические, так и внутренние, настолько въелись в мою сущность, что жизнь без них трудно стало представить. Я настолько ослаб от всего этого, что еле удерживаю сигарету между пальцами. Еда не лезла в глотку уже как третий день.       Разум отказывается откликаться на просьбы о передышке. Он даже не соглашается с тем, что задуманное вряд ли удастся выполнить в таком состоянии. Всю жизнь я обманывал всех вокруг просто потому, что мог, часто без имеющихся причин на это. Потому что упивался своим прирождённым талантом манипулировать окружающими. Сейчас понимаю, что это было первыми звоночками, а не безобидным увлечением. Как иронично, что теперь я сам, который, по-моему, вовсе не «я», крутит из меня верёвки. Видимо, самого себя невозможно обмануть.       Я готов на что угодно, лишь бы оно позволило мне отступить. Бессильные руки трясутся от одной лишь мысли о том, что мне предстоит. Тело бросает в жар, тут же в холод, следом покрывает тучей мурашек. Кажется, вместе со мной вибрирует вся земля вокруг. Это всё настолько волнительно. Надеюсь, в темноте салона меня не могут разглядеть прохожие. На каждого мимо идущего я гляжу так, будто боюсь, что он неожиданно сможет прочесть мои мысли. Нет, никто не должен знать.       Эта идея пришла ко мне, когда я ещё вполне осознавал себя и мог справляться с всякими подлостями, которое подкидывало сознание. С неё всё началось. Казалось, я отмёл её сразу и послал на дальний край сознания, но, бог знает каким образом, она выбралась оттуда и возникла снова. И снова. И снова. В какой-то определённый раз я понял, что такое не может быть нормальным. Через время уже понял, что не могу избавиться от этого. А недавно, что не могу не подчиниться. Мой собственный разум завлекал меня единственной вещью, которую я желал. Нельзя ошибиться с мишенью, когда она одна. «Оно» знало все мои больные места. Каждую точку, надавив на которую, можно получить нужное. Оно заговаривало, что других выходов нет, а если и есть, то по сравнению с этим они кажутся бессмысленной чепухой, не заслуживающей и капли внимания.       Мне не дано понять, зачем ему это нужно. Это то же самое, что пытаться понять каноничных злодеев, которые злые, потому что злые. Моя жизнь не была настолько уёбищно трудной, чтобы скатиться в это. Когда я прихожу в себя, я не могу найти ни единого оправдания себе и тому, что я замышляю. Всё кажется дурным сном. Даже атмосфера соответствующая. Гнетущая, давящая со всех сторон. Понимаю, что скоро всё закончится. Понимаю, но отказываюсь осознавать. Предпочитаю думать, что это нужно только больной части моего существа. Настоящий я ведь не получит от этого ни капли удовольствия? Если хотя бы капля человечности осталась, то нет.       Резкий пиликающий звук домофона заставляет вздрогнуть, выронить уже дотлевший бычок и взглянуть на источник звука. Та самая тёмно-серая дверь. На сколько я выпал из жизни? Взгляд натыкается на часы. Надолго. Мысли насильно собираются в кучу сами по себе. Заставляют вспомнить о двери. Почему сейчас они смогли собраться, когда этого абсолютно не хотелось? Около короткой замызганной лестницы, ведущей на маленький квадратик асфальта перед подъездом, находилось то, что являлось целью моих шпионских посиделок холодной ночью в этой долбаной машине, которая насквозь пропахла табаком. Та часть моего сознания, которую я считаю изначальной, была одновременно счастлива этому и безумно расстроена. Счастлива, потому что в последний раз мы виделись очень давно по меркам безумного парня вроде меня. Несчастна, потому что…       Думать об этом не хотелось. Хотя перед глазами мелькали яркие картинки того, что замышлялось последние несколько месяцев. Того, что было спланировано до щепочки и перекручено в голове множественное множество раз. Чтобы не смотреть на это, приходится смотреть на предмет моих мечтаний на фоне бордовой стены хрущёвки. Она не бросила свою старую привычку курить у подъезда по ночам, когда закончит рисовать очередной скетч, полетевший в помойку сразу, или когда досмотрит последнюю, на какую хватает глаза продрать ото сна, серию сериала. А я так надеялся, что бросила. Тот я. Который «я». Считается ли сумасшествием, когда ты путаешь сам у себя в голове своих плохих и хороших «я»? А который я — «я»?       Который плохой? Может, я настолько поехал, что уже не могу отличить? Даже спросить не у кого. И не потому, что я всё ещё понимаю, что о таком спрашивать — прокладывать собственноручно себе дорожку в психушку, а потому, что все, кто рядом со мной всё ещё был — кот и наклейка на холодильнике с её фотографией. Как же жалко кота. Ещё одно живое существо, которое страдает из-за меня. Время себя ненавидеть, определённо.       А моя мечта в бирюзовом не по сезону холодном пальто. Шустро затягивается, пачкая фильтр яркой помадой. Абсолютно расслаблена, плечи ссутулены, взгляд в никуда и одновременно во всё сразу. Когда-то ты так же смотрела в моё лицо, пуская дым в сетку на пластиковом окне моей кухни. Мне казалось, что взгляд твой отуманен влюблённостью в меня. Может, я бы терпел этот взгляд вечность, даже зная истинное его значение, если бы ты позволяла. Тогда бы всё вышло иначе. Но ты слишком «ты», я слишком «я». Исход один.       Смотрю на тебя, жадно впитывая весь твой образ. Пусть не такой, какой он был раньше. Но я всё ещё схожу по нему с ума. Всё на его фоне кажется настолько блёклым и ничтожным, что противно становится от того, что ещё что-то существует вообще. Оно, всё остальное, не достойно существования в мире, где есть нечто настолько совершенное. Я тоже. С этим невозможно смириться. Но даже твои вечные отказы, твои унижения в мою сторону — всё идеально в тебе для меня. Каждая молекула твоего создания.       Ты всегда говорила мне, что нужно меняться. Что тебя не устраивает во мне что-то одно, другое. Я исправлялся и старался, чтобы угодить. Я хотел быть хотя бы примерно таким же идеальным, как ты. Для тебя. Каждую прихоть, каждую мелочь твоих пожеланий я обходил с такой кропотливостью и рвением. В итоге, когда не осталось причин придираться, ты сказала мне, что тряпка, подобная мне, должна находиться в ряду швабр, коей себя не считаешь. Как я не пытался, не стал «твоим» человеком. Зато ты стала «моим». Единственным, который мой больной организм готов принимать. Но ты слишком «ты», чтобы жалеть такую гниль, как я, чтобы сопереживать и понимать. Между всеми и собой ты всегда выбирала второе. Первое правило собственной жизни — ты проживаешь её, второе правило — никто другой её не проживает.       Да, гуманистом не являешься. И борцом за права природы, судя по брошенному на вяло-жёлтую траву в пару метрах от урны бычку. Чем он лучше меня? Такой же брошенный, выжатый до капли и не имеющий никакой ценности. После твоего ухода на месте жизнерадостного парня, каким меня все считали, остались руины, сложенные из глыб депрессии и камней самобичевания с песком полнейшего отчаяния. Достаточно плодородная почва для взращивания того, в кого я превратился? Нет. Нет. Я не оправдываю себя. Нет никаких оправданий, которые на каплю бы хоть уменьшили мою вину. Вина даже в том, что я пошёл на уступки «ему» и согласился. Это единственная вещь из жизни, в которой я себя ещё помню, которую я делаю не ради тебя. Но больше так невозможно. У всего есть свои границы.       Оправдания-оправдания, опять. Хочется ударить себя по лицу, но сил на это не имеется. Кажется, подними я руку, она рассыплется, как пепел на резиновый коврик под ногами. Уверен, тот новый, который ебёт тебя теперь, куда сильнее. Лучше. Я даже считаю его хорошим, потому что ты иного выбрать не могла. Ошиблась лишь во мне однажды. Фатальная ошибка. Не соверши ты её, всё было бы иначе. Крыша бы не поехала. Я бы не мучился. Но ни за что и никому я так благодарен не был, как тебе за эту ошибку. А был ли я кому-то когда-то благодарен?..       Знаю, ты присядешь сейчас на край низкого зелёного заборчика, поднимешь голову к небу и будешь сидеть так, пока никотин не пройдет пару десятков кругов в крови по телу. Я счастлив знать. Твои мелкие привычки и повадки, будто маленькие кусочки огромного, многогранного и бесконечного паззла личности. У меня есть пара минут, чтобы привести себя в порядок и успокоить дрожащие руки, собраться с силами и закончить то, что началось ещё тогда, когда твои глаза впервые встретились с моими. Смотрю на твою сутулую спину. Силы появляются неизвестно откуда. Дёргаю шершавую пластмассовую ручку двери, холодный воздух порывом ударяет в лицо, вышибая разумную часть сознания. Теперь пути назад нет.