Слыша твой голос по телефону

В моей руке ручка. Я ненавижу ручки. Они слишком постоянны. Они, право, лжецы, потому что ничто в этом мире не постоянно. Поверьте мне. Но здесь моя мать, указывает на черную гелиевую ручку в моих руках, а потом — на лист бумаги на кухонном столе. Безучастно я смотрю на нее, словно не имею понятия, чего она хочет. Ее раздражает, когда я делаю так, от чего мне хочется поступать так еще чаще, и недавно, учитывая все это заебавшее дерьмо, произошедшее за последнее время, у меня было много возможностей вести себя как слабоумная дура, которой она считала меня.  — Алисса, — говорит она в обычной манере, своим надоедливым тоном, укачивая одного из близнецов. Время дневного сна, но младенца это не заботит. Он продолжает вопить матери в ухо. — Тебе нужно подписать это. Нужно. Какое забавное слово. У него смешное значение. Мама, кажется, думает, что есть очень много нужных мне вещей, которые, на самом-то деле, мне вовсе не нужны. Но она всегда такая. Мне не нужно это подписывать. Мне нужно есть, чтобы выжить. Мне нужно спать. Мне нужно найти его.  — Подписать что? — я спрашиваю, пожимая плечами. Она выглядит так, словно ее башка сейчас взорвется. Вы можете подумать, что она начала меняться с тех пор, как я перестала мелькать в новостях как разыскиваемая, но мы вернулись к старым дням быстрее, чем я ожидала. Я думаю, она пытается забыть, что меня подозревали в убийстве. Для этого ей достаточно просто делать вид, что ничего не изменилось. Уверена, это не работает. Я пыталась поступать также сразу после случившегося, и она последовала моему совету. Притвориться, что никакого дерьма не было. Мама просто должна принять тот факт, что я малолетняя преступница, и двигаться дальше. Не то, чтобы я была малолетней преступницей в глазах закона. Или в глазах СМИ. По их мнению я беспомощная девочка, которую жестоко втянули в следование за чокнутым преступником в его плане по уничтожению мира. Никто не верит, что я ушла добровольно. Мама врет мне, говоря, что она не верит мне тоже. Единственный человек, который верит мне — Тони. Но мне поебать, что он там думает. Я бы хотела, чтобы он оказался на месте того насильника.  — Ограничительный ордер, Алисса. — отвечает мама со вздохом, понимая, что потеряла сережку. — Как можно скорее он должен быть действительным. Я смотрю сначала на лист бумаги, потом снова на мать. Ее вторая сережка пропала. Я не стану это подписывать. Я твержу это уже второй день. Все это хуйня. Что этот ордер изменит? Я ведь не знаю, где он. А если бы знала, уже давно отправилась бы на его поиски. А найдя, присоединилась бы. Мама просто напугана. Это ее способ попытаться почувствовать себя защищенной. Окружает себя лживой безопасностью. И пока мне только семнадцать, она решает, кто может, а кто не может приблизиться больше чем на пятьсот шагов ко мне, к дому и к близнецам. Даже если я подпишу, как он, блять, узнает, что существует ограничительный ордер против него? Никак, потому что он пропал. Он, скорее всего, даже не знает, какое сегодня число. Это расстраивает меня. Правда, очень расстраивает. Проглотив комок в горле, продолжаю смотреть на мать, словно вообще не понимаю, о чем она говорит. Она издает мерзкий звук и топает ногой. Ребенок начинает плакать.  — Ты подпишешь это, — говорит она. — Ты должна. Поднимается по лестнице. Когда я слышу, что дверь в комнату близнецов захлопнулась, наконец позволяю себе показать настоящие эмоции. Губы трясутся. Из глаз текут злые, ничтожные, раздражающие слезы. Бросаю ручку в раковину. Когда она со стуком приземляется, начинает звонить домашний телефон. Не уверена, что готова с кем-то говорить, но звук потревожит близнецов, так что приходится идти в гостиную и брать трубку. Я не проверила номер, но сейчас мне почему-то стало страшно. Нажимаю на кнопку «Ответить» и прикладывать телефон к уху. — Алло? — Нет ответа. Напрягаюсь, осторожно прислушиваюсь. — Кто это? Дыхание. Я слышу его. Тихое, почти беззвучное. Джеймс. Без понятия, как я поняла, но, блять, это он. Шепчу его имя. «Джеймс». Получается слишком тихо, и я прочищаю горло. — Джеймс, — повторяю снова. Кручу головой, оглядывая комнату, а сердце стучит, колотит по ребрам, и кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Ложусь на плюшевый диван, стоящий перед телефоном, и в смятении пялюсь на белый потолок. Лишь с его дыханием в моей голове и тишиной сверху я замечаю дождь, что стучит по крыше. С моего возвращения дождь льет не переставая.  — Ты одна? Крупные, горячие слезы стекают к волосам. Я заплачу. На самом деле, я уже плачу. Прикрываю рот, чтобы заглушить глухие рыдания. Наверху открывается дверь комнаты близнецов. Замираю, а расслабляюсь только тогда, когда моя мама решает уйти в свою спальню. Время ее дневного сна.  — Да. — Отвечаю, хотя звук больше похож на всхлип. Снова, прочистив горло. — Да, я одна. Блять, я скучала по нему. Скучала больше, чем сама думала. Это говорит о чем-то, потому что раньше мне его нехватало намного меньше.  — Я не должен был звонить тебе,  — говорит Джеймс. — Но мне нужно было услышать твой голос. Снова это слово. Нужно. Сейчас оно имеет смысл.  — Ты в порядке? — глупый вопрос, но я должна знать. Я думаю, что часть меня поверила в то, что он мертв.  — Я в порядке. Не беспокойся обо мне, — говорит он. Но я буду. Я буду беспокоиться все время. — Как ты? Как твоя голова? Пытается говорить обычным тоном, но я услышала, как дрогнул голос. Он не в порядке. Больше слез катятся к волосам. Полезна ли соль для кожи головы? Очень надеюсь.  — С моей головой все хорошо. Мне страшно, — я говорю ему. — И я скучаю по тебе. — Это еще мягко сказано, но, думаю, он подумает, что я сумасшедшая, если я скажу, что мне иногда кажется, будто я умираю без него. Он смеется, но смех этот невеселый. — Я тоже скучаю по тебе.  — Джеймс, — говорю я. Потолок становится размытым пятном. — Где ты?  — Алисса. — Я всегда была уверена, что мое имя глупое, но когда Джеймс произносит его, мне перестает так казаться. — Я не могу сказать тебе этого. Я не знаю, где он. Это, однако, не помешает мне представить его. Закрываю глаза, от чего еще несколько слезинок скатываются по щекам, и вижу его, слегка наклонившего голову по ту сторону телефона, неизвестно где. Полагаю, его лицо покрыто легкой щетиной. Думаю, все эти волосы серые. Я могу видеть, что у него закрыты глаза. Представляет ли он меня тоже?  — Я хочу быть рядом с тобой.  — Если бы мы были обычными, — говорит он, — и ничего этого бы не случилось, ты думаешь, мы были бы вместе?  — Да, — отвечаю я. Отвечаю, не задумываясь. — Конечно. Так предначертано звездами, Джеймс. Во всех этих альтернативных вселенных, галактиках и прочем дерьме, везде мы были бы вместе. Даже если не рядом. Секунду Джеймс размышлял над этим. Прикусив губу, я молюсь, чтобы наверху ничего не услышали, чтобы Джеймс был в безопасности.  — Мы ненормальные, не правда ли? — Говорит он в конце концов.  — Да, — но это то, что мне нравится в нас. — Моя мать хочет, что бы я подписала против тебя ограничительный ордер.  — Правда?  — Да. Мне семнадцать еще несколько месяцев, потом он станет недействителен, — еще одна причина, почему это все бессмысленно. — Джеймс, я не стану подписывать его.  — А у тебя есть выбор? — спрашивает он. Я в чертовом ступоре. Просто не могу вдохнуть. — Нет, — морщу лицо, и впервые я рада, что здесь нет Джеймса. Я возненавижу его, если он увидит, как сильно я скучаю. — Я когда-нибудь увижу тебя снова? Опять он в моей голове. В моих фантазиях, а может, это разновидность ясновидения (папа как-то сказал мне, что бабушка была ведьмой), он изо всех сил пытается бороться с подступившими слезами. Я так сильно хочу к нему. Он нужен мне. Это кажется нездоровым.  — Я не знаю, — признается он. Если меня поймают, то да. Наверняка все это будут крутить в новостях.  — Не шути так, — предупреждаю. Против воли вырывается нервный легкий смешок. — Не знаю, что буду делать, если никогда не увижу тебя вновь.  — В конце концов, ты забудешь обо мне.  — Никогда, — клянусь я. В голове возникает идея. — Если ты сможешь скрываться, возможно, я смогу присоединиться к тебе, как только закончу школу.  — Звучит здорово, — отвечает Джеймс.  — Скажи мне, что все получится, — умоляю я. Кажется, я потратила всю жидкость в организме на слезы. — Скажи мне, что как только я закончу школу, мы найдем друг друга и уедем из страны навсегда.  — Так и будет, — обещает он. — Мы направимся в Америку. Попадем туда на лодке и поселимся в каком-нибудь среднезападном штате, где никому ни до кого нет дела.  — И мы изменим наши имена и акцент, и будем работать с животными на ферме.  — И тогда мы заживем счастливо, — добавляет он.  — Да, — соглашаюсь я. — Заживем счастливо. Все так и будет. Я знаю это. Дверь маминой комнаты отворилась. Наверное, она не смогла уснуть. Слишком много мыслей в ее пустой голове.  — Я должна идти, — я говорю, мечтая переместиться туда, где сейчас Джеймс, и не важно, что это за место. Больше не могу находиться в этом доме. Это убивает меня. — Я не хочу уходить.  — Я тоже не хочу, чтобы ты уходила. Но ты должна, — говорит Джеймс. — Пока, Алисса. Я скоро позвоню вновь.  — Удачи тебе, — отвечаю я. — Пока, Джеймс. Тишина. Только короткие гудки в трубке, и я внезапно снова одна. Если бы я была шпионом, то могла бы отследить звонок. Я бы узнала его координаты и смогла бы найти его. Но я не шпион. Я ничего не могу. Он скоро опять позвонит. Он обещал. Забыв про опасность, он позвонит только для того, чтобы услышать мой голос. А я отвечу, чтобы услышать его. И мы представим, что сидим рядом друг с другом в нашем никому не известном среднезападном штате, смеясь над попытками подражать американскому акценту. Это звучит как блядский рай для меня. Я просто надеюсь, что мы не умрем до того, как это случится.