не понижай градус, детка

В гримёрке душно и тесно, все толкаются, и Жене приходится наносить помаду уже третий раз за две минуты, потому что его постоянно кто-то из труппы пихает под локоть. Да и в заваленном мишурой и перьями зеркале, на котором висит чей-то купальник и старый порванный чулок, он может разглядеть только часть своих губ, и действовать приходится по наитию. Рядом стоит Шурочка и пытается приклеить накладные ресницы, но каждый раз, когда у неё почти получается, она чуть сильнее наклоняет голову и огромная конструкция из перьев съезжает ей на лоб. Шурочка совсем хрупкая, маленькая, она будто в два раза меньше этой сраной диадемы, но зато она не цепляется ей за дверные косяки. Наконец закончив с макияжем и два раза пшикнув на себя дешёвыми цветочными духами, Женя поправляет свой головной убор, а к Шурочке подбегает Настя, и благодаря её ловким рукам ресницы в два счёта оказываются на своём месте. Из-за двери высовывается растрёпанный конферансье и, обмахиваясь обсыпанным блёстками цилиндром, кричит: — Осталось две минуты, поторопитесь! — Он почти успевает снова вынырнуть из гримёрки, как вдруг из центра пёстрой толпы кто-то его зовёт: — Дима, у Ромы от камзола нашивка отвалилась! Дима останавливается и, схватив подвернувшегося под руку Женю за полу пиджака, спрашивает: — От такого? — Получив утвердительный ответ, он, всё ещё не выпуская из хватки Жениного камзола, надевает на голову цилиндр и разводит руками. — Слушай, ну а что ты от меня хочешь? Ну пусть все без камзолов выйдут. — Он наконец выпускает Женю, но напоследок будто невзначай проводит пальцами по его животу и ногтями задевает пояс красных шорт, из-под которых вниз по ногам идут тонкие эластичные подвязки. По спине бегут мурашки, а задница немного саднит, напоминая о быстром утреннем сексе в туалете для персонала. Сейчас уже вечер, и Женя рассчитывает на продолжение, если только не подвернётся кто-то симпатичный среди посетителей. С Димой трахаться, конечно, весело, но если смотреть правде в глаза, они нахуй друг другу не нужны: у Димы жена, ребёнок и ещё одна работа, а у Жени ничего, кроме перьев, блеска и канкана. — Только наденьте подтяжки и натритесь чем-нибудь. И быстро! Женя хочет ему напомнить, что они кабаре, а не стрип-клуб. Но Дима выскакивает из гримёрки и, напоследок шлёпнув Женю по заднице, отправляется отвлекать гостей, пока труппа пытается найти подтяжки, а её мужская часть снимает камзолы и натирается блёстками. Переодевание занимает не больше пяти минут, и вскоре вся пёстрая толпа выпархивает на сцену, где их от зала отделяет плотный занавес, из-за которого слышится весёлый голос Димы. Солистка Тоня осторожно выходит вперёд и, видимо, сообщает конферансье об их готовности, потому что вскоре всё затихает и занавес поднимается. Женя в последний раз, пока его не видно, поправляет каблуки и натягивает на лицо улыбку. Шоу начинается. В кабаре «Мёртвый Койот» всегда накурено и шумно. Здесь собираются самые разные слои общества: вход-то достаточно дешёвый, а вот ассортимент бара рассчитан на охотников побогаче. А охотники побогаче, как правило, рассчитывают на секс с кем-нибудь из танцевальной труппы. Женя не трахается за деньги, как и не трахается по любви. Он просто трахается, если есть желание, ведь предложения есть всегда, правда по большей части либо от каких-то сальных мужиков в костюмах не по размеру, либо от сомнительного вида дамочек с выпадающей из декольте грудью. От них Женю тошнит. Поэтому чаще всего его после закрытия зажимает в углу симпатичный конферансье, который потом возвращается домой к жене и ребёнку. И тогда Женю тошнит от самого себя, но он продолжает повторять, что это не его забота. Он не виноват, что Димина жена не может стоя закинуть ему на плечо ногу. Он не виноват, что Диму такое заводит. Не виноват, что хочет хотя бы на десять минут почувствовать тепло. Пожалуй, единственное, что ему по-прежнему нравится в кабаре — это танцы, потому что в круговороте едва прикрытых костюмами тел, пышных юбок, ярких перьев и сверкающих стразов может показаться, что ты сам состоишь из радости и блеска. И не важно, что ты лишь когда-то из них состоял, а теперь с каждым днём растрачиваешь на улюлюкающий зал, полный безликих животных, с вожделением подпрыгивающих на своих местах в тот момент, как солистка особенно высоко задирает ножку. А ещё Жене нравится петь. И пусть все песни, которые он исполняет со сцены кабаре, невыносимо пошлые и грязные, он всё равно поёт как в последний раз и не уходит за кулисы до тех пор, пока не стихнут последние аплодисменты. Этот же номер исключительно танцевальный, поэтому Женя поднимается со шпагата, кланяется вместе со всеми и, покачивая бёдрами, спускается в зал, где столики ждут своих официантов. На нём сейчас два: за одним пара девушек, которых, кажется, вообще не волнует их официант и они просто ткнули пальцем в первого попавшегося, а за вторым какой-то странный мужчина, который весь вечер сидит за ноутбуком и уже второй час пьёт один стакан пива. Пока на хорошие чаевые рассчитывать не приходится, и Женя, хватая со стола у сцены поднос, с надеждой окидывает взглядом зал, надеясь увидеть подзывающую к себе руку. Он как раз относит посуду со столика девушек, когда слышит возмущённый голос: — Девушка, а ваши официанты так и будут меня игнорировать? Тяжело вздохнув, Женя оборачивается, чтобы посмотреть, кому из девочек досталось на этот раз. У них небольшой, но стабильный приток новых гостей, и очень часто они ничего не знают о политике заведения относительно работы официантов и упорно игнорируют таблички на столах, предлагающие выбрать любого понравившегося среди танцоров, так что хотя бы раз в неделю возникают подобные недоразумения. Вот и сейчас у восьмого столика неловко мнётся Люда, пытаясь объяснить всё недалёкому гостю, который сидит, подперев голову рукой, и прожигает её взглядом. Женя щурится и отмечает, что мужчина, хоть и хамоватый, но очень даже симпатичный, в дорогом костюме и с сигаретой во рту. — Вы можете подозвать к себе любого, кто понравится! — тоненьким голосом пищит взволнованная Люда, а посетитель усмехается и впервые отводит от неё взгляд, тут же сталкиваясь им с застывшим на месте Женей. — Да? — переспрашивает гость и, широко улыбаясь, откидывается на спинку стула, а Женя сглатывает, даже не пытаясь прервать их зрительный контакт. Ему вдруг кажется, будто его правый чулок немного сполз, но проведя свободной рукой по бедру, он понимает, что всё на месте. Почему же тогда он чувствует себя так некомфортно? — Тогда давайте его. — Мужчина кивает, всё так же не отводя от Жени взгляд, и стоять на каблуках вдруг становится невыносимо тяжело. Люда подбегает, выхватывает у Жени из рук поднос и шипит, тут же уносясь в сторону мойки: — Подойди к нему! И он идёт, нервно поправляя диадему и приглаживая на ней перья. Кто-то пытается ущипнуть его за задницу, но Женя даже не огрызается в ответ, а лишь отталкивает от себя навязчивую руку. Он полностью сосредоточен на том, кто сидит за восьмым столиком и изучает Женю хищным взглядом, вертя в пальцах зажигалку. Ему интересно, что из себя представляет этот мужчина. Потому что Женя в нём заинтересован и полагает, что это взаимно. — Добрый вечер, — начинает он их стандартное приветствие, тем временем отмечая для себя дорогие часы на правой руке гостя и небольшой красный цветок, приколотый к лацкану его пиджака. Мужчина выглядит устрашающе сексуально, когда выпускает в воздух клубы сигаретного дыма, и Женя невольно сглатывает слюну и старается дышать глубже, чтобы не выдать своего мандража. — Меня зовут Женя, я буду вашим официантом… Его останавливает широкая ладонь, по-хозяйски опускающаяся ему на задницу. — Зая, просто принеси мне виски… Его глаза блестят в приглушённом свете ламп, а пальцы скользят вниз по Жениной ноге и цепляют резинку чулок, резко её отпуская. Шлепок выходит слабый, но от него горят щёки, а на язык так и просится резкий ответ на бесстыдные домогательства. И это Женин способ прощупать почву. — Будете распускать руки — я вам в него подсыплю слабительного. — А если не буду? — На тонких губах, с которых слетает лёгкий шлейф дыма, играет хитрая улыбка, и Женя, не найдя, что ответить, разворачивается и уходит к бару, осторожно переставляя каблуки между вытянутыми в проходе ногами других гостей. Он просит у бармена самый дорогой виски, который у них есть, и, дожидаясь своего заказа, играет со сломанной трубочкой, облокотившись на барную стойку. Саня до блеска натирает низкий бокал и льёт в него янтарную жидкость прямо из бутылки, на глазок отмеряя сто миллилитров. Он никогда не ошибается, и Женя со спокойствием во взгляде следит за его жилистыми напряжёнными руками. Когда с горлышка падает последняя капля, Саня поднимает взгляд и ухмыляясь спрашивает: — Подфартило? Женя пожимает плечами и ставит стакан на свободный поднос. — Посмотрим, — отвечает он, машинально почёсывая грудь, кожа на которой стянулась из-за блёсток. — Льда отдельно докинь. Саня достаёт чистый гранёный бокал, до верху засыпает кубиками льда, осторожно поправляет верхний и, цепляя за край небольшие щипцы, передаёт его Жене. Тот аккуратно переставляет всё это на поднос и жалеет, что не предложил гостю закуски, всерьёз подумывая попросить ещё что-то, лишь бы только немного оттянуть время. — А то я мог бы мяту в лёд кинуть, — не унимается Саня, вытирая руки полотенцем, и закидывает его на плечо. — Или вискарь лимоном украсить. — Да обойдётся, — отмахивается Женя, поудобнее подхватывая поднос и наблюдая за тем, как в бокале плещется виски. Что-то ему подсказывает, что этот гость не из разряда тех, с кем нужно заигрывать, он скорее из тех, кому в определённый момент нужно сказать «да». И Жениным «да» не будет ветка мяты в стакане со льдом. — Лучше знаешь, что… И вот он уже стоит перед восьмым столиком и довольно ухмыляется, глядя на изумлённое, но крайне заинтересованное выражение на лице гостя. Тот тушит почти до фильтра скуренную сигарету о пепельницу и хрипло спрашивает, указывая на блюдце, на котором лежит целый лимон: — Это что? — Ответ на ваш вопрос. — Женя приосанивается, чувствуя на языке сладкий вкус победы в игре, которая началась в тот самый момент, когда встретились их взгляды, а в груди у него будто урчит маленький клокочущий гейзер. Ему, пусть и не надолго, но всё же удалось смутить этого самоуверенного индюка, но, что ещё важнее, судя по недоброму огоньку, блеснувшему в устремлённом на Женю взгляде, у них сегодня будет секс. — Будут ещё какие-то пожелания? Ухмыляясь, гость откидывается на спинку стула и закидывает руки за голову, из-за чего его пиджак слегка задирается и из-под него выглядывает край кобуры. Женя невольно сглатывает, хотя в этом и нет ничего необычного: уже ближе к закрытию, когда хозяин распускает танцоров, а в зале остаются только громилы охранники, здесь постоянные гости и изредка их друзья устраивают стрельбу по опустевшим за день бутылкам. Это незаконно, конечно, но в «Мёртвом Койоте» проблема определённо не только в этом. Тем более не зря на входе стоят двое здоровенных мужиков, которые внимательно всех осматривают и забирают оружие, возвращая его уже тогда, когда возникнет необходимость. Так что кобура, конечно, пустая, но по спине всё равно бегут мурашки, а сердце ёкает, когда Женя представляет, как сильные руки мужчины сжимают пистолет. Гость тем временем пользуется его замешательством, взбалтывая виски в бокале, отпивает немного и, не отрывая взгляда от Жени, спрашивает: — Отсосёшь мне? Замешательство длится не дольше секунды, потому что, хоть вопрос и хамский, Женя больше не поддаётся на провокации, ведь на столе лежит целый лимон, а игра ведётся на его поле и по его правилам. Смахнув со лба чёлку, он с вызовом заглядывает в горящие любопытством глаза и отвечает: — Откушу. — И гость смеётся так, что трясётся стол и тоненько звенит лёд в гранёном стакане, но Женя не обижается — он млеет. Ему льстит этот смех, потому что в нём размываются границы, и больше нет непреодолимой пропасти между гостем и официантом. Они на равных. Впрочем, есть в этом смехе что-то ещё, и это что-то прельщает, потому что это не слепое безликое вожделение, которое вёдрами льют на Женю каждый день. Это что-то личное. — Я вас оставлю, у меня ещё один танец. Это правда, у него ещё один номер, Женя в нём солирует, и ему действительно нравится песня, потому что она блюзовая и сексуальная, но не пошлая. К вечеру веселье успокаивается и льётся со сцены искрящимся ручейком, а не мощным бурным потоком, а танцоры меняют костюмы на менее яркие, но всё ещё очень открытые. И сейчас Жене нужно идти переодеваться. — А на отдельный танец для меня я могу рассчитывать? — Гость достаёт ещё одну сигарету и закуривает, выдыхая дым в сторону Жени и изящным движением убирая зажигалку в нагрудный карман. — Посмотрим. Женя уходит, стуча каблуками, и лишь мельком бросает взгляд за столик со странным мужчиной за ноутбуком, с облегчением отмечая, что рядом с ним всё так же стоит недопитое пиво, а самого гостя не волнует ничего, кроме яркого экрана и клавиатуры с подсветкой. Остальные официанты тоже медленно стягиваются к гримёрке, извиняясь перед своими гостями и относя опустевшую посуду на мойку. На сцене Дима объявляет следующий номер с фокусами, и в какой-то момент Женя ловит на себе его взгляд. И чуткое ухо, привыкшее слушать конферансье каждый вечер, улавливает дрожь в его голосе. Дима не любит, когда он находит себе кого-то среди гостей, но никогда не говорит ему ни слова об этом. Женя просто знает. И каждый раз проглатывает горький ком в горле, пряча от Димы глаза. В гримёрке он снимает подтяжки, смывает слишком яркий макияж и стаскивает с головы растрепавшуюся диадему. Рома застёгивает на нём блестящий чёрный топ, в сторону летят красные шорты, место которых занимает короткая юбка, едва прикрывающая кружевное бельё. Туфли Женя тоже меняет на более подходящие по цвету, а на голову надевает тонкий ободок с парой тёмных пёрышек сбоку и крупным камнем между ними. Стекляшка, разумеется. Он красится тёмно-бордовой помадой, пока его толкает кто-то под локоть, улыбается своему отражению в зеркале и на всякий случай поправляет чулки. В раздевалку протискивается Дима, встаёт рядом с ним и, окидывая танцоров внимательным взглядом, объявляет: — До выхода минута! — Женя чувствует его руку у себя на талии, пальцы легонько сжимаются и отпускают, даже не пытаясь пробраться под пояс юбки. Не задерживаясь больше в гримёрке, Дима проталкивается назад к выходу и, обернувшись, поспешно добавляет: — И микрофон на Женю не забудьте надеть. В этом номере Женя почти не танцует — он сидит на импровизированной лестнице посреди сцены и то красиво выгибается, то вдруг слезает и закидывает ногу на верхнюю ступеньку, и лишь один раз взаимодействует с другими танцорами, когда его в конце над головами поднимают двое самых крепких в труппе парней. Это их последнее выступление на сегодня, и он поёт, как в последний раз, глядя в зал, где за восьмым столом сидит мужчина, имени которого Женя не знает, и не отводит взгляда от сцены. Он не хлопает, когда выступление заканчивается, он дожидается ответного Жениного взгляда и поднимает бокал над головой, после чего, кажется, залпом осушает его. Жене плохо видно, так что он не берётся говорить наверняка. Они спускаются в зал, разбирают подносы, и Женя подходит к восьмому столику, за которым гость ждёт его с улыбкой на лице, а перед ним стоит пустой стакан и всё так же лежит нетронутый лимон. На сцену тем временем выходит оркестр и начинает играть джаз, и Женя невольно покачивает бёдрами в такт лёгкой приятной мелодии, забирая со стола посуду. Из-за каблуков приходится низко наклоняться, и Женя знает, что короткая юбка задирается, не скрывая ничего, но также он знает и то, что гость не станет его снова лапать. До поры до времени. — Так что насчёт танца? — интересуется мужчина, и Женя, выпрямившись, краем глаза успевает поймать его взгляд на своей заднице. — И детка, будь добр, принеси бутылку шампанского. — Градус понижаешь? — усмехается Женя, наконец позволяя себе более непринуждённую манеру общения, и смахивает чёлку с потного лба. — Нет, это тебе, — облизывая губы, отвечает гость, а от его взгляда по спине бегут мурашки. Но Женя берёт себя в руки и, стараясь унять дрожь в голосе, говорит: — Танец, когда меня со смены отпустят. — Ну конечно. — Женя почти отворачивается, чтобы уйти, как вдруг он его снова окликает: — Постой, детка, дай-ка мне лёд. Он послушно снимает с подноса гранёный стакан, лёд в котором уже порядком растаял и лишь несколько небольших кубиков плавают в прохладной воде. Мужчина запускает туда пальцы и, выловив одну льдинку, едва слышно просит: — Наклонись. И Женя наклоняется, не понимая, зачем всё это, но не задавая лишних вопросов, и с интересом ждёт, чем всё это закончится. Мужчина поднимает руку и надавливает льдинкой на накрашенные помадой губы, которые от неожиданности пропускают кубик внутрь, слегка задевая влажный от воды палец. На языке ощущается приятная прохлада, а натёртые хайлайтером щёки заливает румянец, когда Женя видит следы от своей помады на коже гостя. — После смены жди меня в туалете, — шепчет тот, придвигаясь как можно ближе к застывшему в нелепой позе Жене, и тут же отстраняется, как ни в чём не бывало. — И неси шампанское. Льдинка во рту растворяется через минуту, но Женя не может отделаться от ощущения, что она всё ещё там. Остаток смены он ходит как в забытьи, то и дело спотыкаясь о стулья и ноги, вытянутые в проходах между столиками, и теряясь в своих мыслях. К счастью, новых гостей, желающих видеть его своим официантом, не появляется: то ли от того, что время близится к закрытию, то ли от того, что Женя не выглядит, как человек, которому можно доверить бокал мартини. И пусть это непрофессионально, зато он не задерживается из-за каких-нибудь зазевавшихся или перепивших посетителей и ровно в час ночи стоит в туалете для гостей, прижимаясь к выложенной плиткой стене, не переодетый, но рассчитанный. Как и следовало ожидать, чаевых ему оставили не много, но он надеется на внимание со стороны того, кого сейчас ждёт. Отсюда хорошо слышно музыку в зале, а через какое-то время стены задрожат от выстрелов и звона разбивающегося стекла. Женя остаётся, чтобы трахнуться после закрытия, так часто, что его эти звуки уже не пугают, а лишь заводят. Он как очень испорченная собака Павлова. Дверь скрипит, и внутрь входит тот, ради кого он задерживается сегодня, с бутылкой шампанского в руках и неизменно самоуверенной улыбкой на лице. Теперь, когда они стоят рядом, Женя замечает, что мужчина значительно ниже, и из-за высоких каблуков эта разница куда более очевидна. Но он крепче сложен и, насколько это позволяет оценить пиджак, куда более мускулист, чем, пожалуй, и отличается от Димы. Они с конферансье действительно примерно одного роста, так что в этом плане Женя чувствует себя вполне уверенно. Судя по довольному выражению на лице гостя, того тоже ничего не смущает. Щёлкнув замком, он подходит к Жене вплотную и, запуская свободную ладонь под короткую юбку, жарко шепчет куда-то в изгиб плеча: — Потанцуем? — А может, сразу? — бормочет Женя, у которого на самом деле после целого дня на каблуках очень сильно болят ноги, но он старается не подавать вида и сильнее вжимается в стену, когда чужие пальцы оттягивают резинку стрингов и мягко поглаживают ягодицу. — Я с незнакомцами не танцую. — Но ебёшься? — усмехаясь, интересуется мужчина, и его губы едва ощутимо касаются Жениной шеи, а дыхание щекочет нежную кожу, под которой пульсирует венка. — Ебусь, — не спорит Женя, опуская руки на его плечи и тая под нежными прикосновениями. Он уже и забыл, что такое предварительные ласки, обычно для него романтика заканчивается на возбуждённом «Охуенный!» и приглушённых стонах сквозь сжатые зубы. — Хотя хотелось бы как-то тебя называть, знаешь. Мужчина прикусывает кожу на его шее, а Женя думает, как долго ему придётся отплёвываться от налипших на язык блёсток. — Как хочешь зови… — слышит он. — Но вообще я Вася. — Тупое имя для мачо, — срывается с губ, а в ответ раздаётся приглушённый смешок, заставляя Женю невольно улыбнуться. — Ну какое есть. — Вася привстаёт на цыпочки и горячо целует его, а Женя чувствует на языке слабый вкус шампанского. В живот упирается холодная бутылка и начинает медленно подниматься вверх, оставляя на коже влажный след, а горячая ладонь сильнее сжимает ягодицу. Разрывая поцелуй, Вася настойчиво приставляет к Жениным губам горлышко, и оно случайно соскакивает на зубы. — Пей. Женя пьёт, оглаживая его плечи и давясь колючей сладковатой жидкостью, которая начинает выливаться изо рта и течёт по подбородку, шее и груди. Её никто не слижет, потому что Женя весь в блёстках. Вася пристально на него смотрит, а его глаза как-то странно блестят, когда Женя вдруг закашливается и невольно отодвигает ото рта бутылку, стараясь отдышаться. Он довольно давно не ел, так что шампанское ударяет в голову моментально, веки тяжелеют, а всё тело расслабляется в сильных руках. Вася сам допивает остатки и, облизнувшись, отбрасывает бутылку в сторону. На его губах бордовые следы, а по полу разлетаются осколки, но Женя едва ли это замечает, забираясь руками под Васин пиджак и стараясь непослушными пальцами расстегнуть пуговицы на его рубашке. Он также не замечает, как с его талии пропадает одна рука, потому что вторая скользит под юбкой и накрывает член сквозь кружевные стринги. Сознание немного проясняется лишь тогда, когда к бедру прижимается что-то твёрдое и гладкое и медленно скользит под резинку чулка. Женя опускает взгляд и едва не падает, когда видит в Васиной руке грёбаный пистолет. Внутри всё сжимается, мышцы сводит, а шампанское норовит выйти наружу всеми возможными путями. Но прежде, чем он успевает хотя бы пикнуть, Вася вытаскивает пистолет из его чулка, отводит руку в сторону и, глядя Жене прямо в глаза, жмёт на курок. Раздаётся три громких выстрела, а потом при очередном нажатии звучит щелчок и всё стихает, хотя у Жени до сих пор звенит в ушах, а в горле стоит ком. И как бы ему ни было страшно, организм следует привычке и подводит его — в трусах становится тесно и даже мокро: то ли от добравшегося до них шампанского, то ли от выступившей на члене смазки. Впрочем, возможно, он всё-таки обоссался, что было бы даже к месту. — Ты ёбнутый? — голос предательски дрожит, и хоть Женя понимает, что пистолет не заряжен, слишком страшно предпринимать попытки к бегству. Так Вася успеет перезарядить его, а вот если он будет занят Женей, может, выпадет шанс выбраться отсюда живым. Может быть, кто-то из оставшихся после закрытия посетителей захочет в туалет. Вася щёлкает языком, поднимает руку, и Жениных губ касается ещё тёплый ствол пистолета. Он чувствует запах гари. — Тс-с… — Вася вжимает его в стену и слабо, но настойчиво проталкивает пистолет Жене в рот. — Он не заряжен, детка, не бойся. Язык жжёт горький вкус металла, и Женя пытается вдыхать через нос и всей душой надеется на то, что у Васи не соскользнёт рука и он не выбьет ему зубы. На всякий случай он плотнее обхватывает ствол губами, стараясь не дотрагиваться до него языком, и послушно принимает глубже, когда Вася начинает медленно им двигать. Ствол не длинный и входит не глубоко, но Жене и этого достаточно, чтобы до спинного мозга прочувствовать ситуацию. Он всхлипывает, когда дуло упирается в нёбо, и слышит жаркий шёпот где-то на линии челюсти: — Такой красивый, — влажные от шампанского губы едва ощутимо скользят по шее, а рука задирает и без того короткую юбку и приспускает стринги, освобождая всё ещё стоящий член. За стеной раздаются выстрелы и тихий звон стекла, и Женя невольно вздрагивает, с головки его члена выделяется сгусток смазки и стекает на Васины пальцы. — Ох. Уши горят, а сердце бешено бьётся о рёбра, когда Васина ладонь начинает медленно, в такт с пистолетом во рту, скользить по члену, а колено раздвигает Женины ноги. Он неловко переставляет каблуки, стараясь не поскользнуться на гладкой плитке, и тянется руками к ремню на Васиных брюках. В этой позе сделать это крайне непросто, потому что из-за пистолета во рту Женя никак не может наклониться, но Вася всё-таки замечает это и слегка ослабляет напор, опуская взгляд и наблюдая за тем, как тонкие пальцы возятся с его пряжкой. Пистолет выскальзывает изо рта, оставляя за собой блестящую ниточку слюны, и Женя опять всхлипывает, жадно глотая воздух. Ему кажется, будто он весь в слюнях, поту, шампанском и размазанной помаде. Блестящий топ больно натирает под мышками, а чулки вместе со стрингами сползают по гладко выбритым, скользким от пота ногам. Когда ремень наконец оказывается расстёгнут, брюки спущены, а Женя подносит ладонь к покрасневшему твёрдому члену, его за подбородок вдруг хватает рука, всё ещё сжимающая пистолет, и Вася тянет его на себя, впиваясь губами в его губы и проталкивая внутрь язык. Металл больно врезается в кожу, но алкоголь в крови заглушает неприятные ощущения и не позволяет серьёзным мыслям подолгу задерживаться у Жени в сознании. Либо же их выбивает шум, доносящийся из-за тонкой стены туалета. От Васи пахнет потом, спиртом и сигаретами, и почему-то это мешается в запах секса. Женя берёт в руку его член и легонько сжимает, получая в ответ тихое шипение и матерную брань и неловко ловя их губами. У него кружится голова, а в животе что-то сжимается, когда Вася отрывается от его губ и сдавленно бормочет: — Хочу тебя. Глаза щиплет, но не потому, что Женя всё ещё боится, честно говоря, он сам не знает, в чём дело. Но он твёрдо уверен в том, что ему больше не страшно: то ли чувства притупились, то ли окончательно отключился мозг. Он начинает двигать ладонью на Васином члене, размазывая обильно выступившую смазку, и уже сам тянется за мокрым и неуклюжим поцелуем, неразборчиво отвечая: — И я тебя. Вася скользит пистолетом по его щеке, затем по горлу и приставляет дуло к груди, шепча в послушно поддающиеся ласкам губы: — Повернись. На дрожащих то ли от усталости, то ли от эмоционального потрясения ногах Женя поворачивается, наклоняясь, и прогибается в спине, упираясь ладонями в стену. Он чувствует сильные руки на своей заднице и сглатывает, бездумно таращась в пол и наблюдая за тем, как с приоткрытых губ тянется слюна и медленно капает на холодную плитку. Сплёвывая, он пытается вытереть рот рукой, но как только опора пропадает, ноги начинают разъезжаться в стороны, и приходится снова цепляться за стену, чтобы не навернуться и не растянуться на грязном полу. Вася оборачивает руку вокруг Жениной талии, подхватывает его и всем весом наваливается сзади, а Женя вжимается мокрой щекой в плитку на стене, от неожиданности прикусывая губу. Перед глазами всё плывёт, а взгляд никак не удаётся сфокусировать, но может, это и к лучшему. Руки задирают юбку до талии, и Вася оглаживает Женины ягодицы, а уже остывшим, мокрым от слюны пистолетом проводит по расселине между ними. Женя невольно сжимается и шипит сквозь стиснутые зубы: — Только им, блять, меня не еби. — В ответ раздаётся смешок, Вася надавливает дулом чуть сильнее, но убирает его, так и не проникая внутрь. Дышать тяжело, сердце в груди колотится как бешеное, а взгляд падает на разводы от помады, оставшиеся на стене. — Спасибо, блять. — Не переживай, детка, — шепчет Вася, ведёт пистолетом вдоль Жениного позвоночника и наклоняется ниже, опуская другую руку и сжимая его член. Обводя большим пальцем головку и срывая с губ Жени рваный вздох, он приставляет к ним ствол и целует Женю между лопаток. — Я не буду, это всё испортит. Женя не знает, что именно это испортит — его или пистолет, но не успевает спросить, потому что в рот опять толкается металлический ствол, и послушно его заглатывает, тяжело дыша через нос. Рука Васи, последний раз проведя по его члену, пропадает и опускается на Женину задницу, поглаживая и довольно сильно сжимая, а Женя стонет, заглушаемый монотонно двигающимся во рту пистолетом. Грубые пальцы скользят по коже и раздвигают ягодицы, потирая влажное колечко мышц и слегка на него надавливая. Вася выпрямляется и смачно сплёвывает, тут же растирая скользкую слюну пальцем и проталкивая его внутрь. Это было бы невыносимо, но Женя уже трахался утром и Дима его неплохо растянул, так что сейчас даже при таком незначительном количестве смазки пальцы входят легко и почти не приносят дискомфорта, в отличие от пистолета во рту. Васина рука дрожит от сдерживаемого возбуждения, поэтому ствол трясётся и задевает кромку зубов, и одними губами его удерживать становится всё сложнее. Женя надавливает на него языком, поднимает руку, едва удерживая равновесие, и накрывает Васину ладонь своей. Кажется, Вася понимает его жест, и пистолет выскальзывает у Жени изо рта и прижимается холодным влажным стволом к уху. В заднице уже двигаются три пальца, входя до самых костяшек и растягивая Женю так сильно, что он царапает ногтями плитку на стене и снова вжимается в неё щекой. Губы ощутимо болят, а голова гудит, но сейчас ему даже в какой-то степени хорошо, поэтому он позволяет себе жалобно простонать, когда Вася убирает пальцы и оставляет вместо них лишь тянущую пустоту и слегка саднящую от сухости кожу. Пистолет тоже исчезает от уха, а из-за спины доносится тихое шуршание. — Подожди, детка, — бормочет Вася, разворачивая презерватив, и одним движением раскатывает его по члену, сплёвывая на него и размазывая слюну. Женя сглатывает, когда рука с зажатым в ней пистолетом с силой надавливает ему на поясницу, заставляя прогнуться ещё сильнее, а по расселине между ягодиц начинает в медленном ритме скользить член. — Да весь вечер ждал, — шипит Женя сквозь стиснутые зубы и отворачивается, упираясь в стену потным лбом, а Вася с громким шлепком опускает ладонь на его ягодицу, впивается в кожу пальцами и толкается вперёд, засаживая сразу почти до упора. — Блять. Ноги опять разъезжаются в стороны, и, чтобы не сесть на шпагат, Женя подаётся назад, вжимаясь задницей в крепкие бёдра и тихо скуля от больно впивающегося в спину пистолета. Вася издаёт глухой рык, наклоняется и, выходя из него, а затем снова толкаясь внутрь, впивается зубами в Женину лопатку, вырывая из груди, затянутой в блестящий чёрный топ, слабый вскрик. Женя едва не ударяется носом о кафельную стену и, закусывая губу, тянется к собственному члену, головка которого трётся о подол елозящей по талии юбки. К своему удивлению, он обнаруживает, что весь мокрый, а ладонь скользит так легко, будто он уже в сперме, однако тянущее ощущение внизу живота не даёт обмануться. Механическое желание кончить, сковавшее всё тело в одной позе и заставляющее руку двигаться по члену в неизменном ритме, заглушается лишь отчаянным желанием целоваться. Женя даже не замечает, как просьба слетает с его губ, но когда Вася его не слышит, уже настойчивее повторяет: — Сука, поцелуй меня. — Васины губы начинают выцеловывать его спину, а тёплое дыхание щекочет кожу, но этого всё равно так мало, что Жене хочется выть от отчаяния. — Да блять, не так. — Ладно, — бормочет Вася, медленно выходит из него и, шлёпая по оттопыренной заднице, командует: — Тогда повернись. Пока Женя пытается проделать это и не запутаться в сползших стрингах, стараясь высвободить одну ногу, ему кажется, что каблуки в любой момент сломаются и он всё-таки распластается на полу. Но в тот момент, когда колени подкашиваются, сильные руки подхватывают его под бёдра и поднимают над полом, а Женя скрещивает лодыжки у Васи за спиной, притягивая его как можно ближе к себе и чувствуя, как в ногу упирается холодный ствол пистолета. Их лица наконец-то на одном уровне, и Женя не ждёт приглашения и впивается в чужие губы таким жадным поцелуем, будто хочет получить от него назад чувство защищённости, которое испарилось ещё тогда, когда они впервые пересеклись взглядами. И ему кажется, что он получает его, когда Вася разрывает поцелуй и кусает Женю за подбородок, тут же снова возвращаясь к губам, на которых почти совсем не осталось бордовой помады. Задницу опять растягивает толкающийся внутрь член, а во всём теле появляется необыкновенная лёгкость, когда сползшая вниз юбка касается чувствительной головки и начинает о неё тереться. Поза сама по себе неудобная, особенно с врезающимся в ягодицу пистолетом, но пока его губы сминают чужие, а глубоко в рот проникает скользкий язык, всё, что маячит на задворках Жениного сознания, — это приближающийся оргазм. Тело сводит судорогой, и он неожиданно даже для себя кончает, забрызгивая спермой свой живот и Васин пиджак, по тёмной ткани которого расползаются тонкие белёсые полосы. Женя откидывает голову, разрывая их поцелуй и чувствуя, как по подбородку стекает вязкая слюна, и ударяется затылком о кафельную плитку. Перед глазами всё плывёт, а одна нога соскальзывает с Васиной талии и опускается на пол, и в затуманенном сознании вдруг всплывает нелепое и даже жалкое желание поразить его. Хриплым голосом Женя шепчет: — Отпусти ногу… — Вася непонимающе на него смотрит, явно и сам находясь на грани, но Женя знает, что его заставит перейти эту грань, и настойчиво повторяет: — Ногу, бля, отпусти. Он цепко обвивает руками Васину шею, чтобы не упасть, и, когда чувствует, как из-под колена пропадает его рука, освобождает ногу, отводит её в сторону и закидывает Васе на плечо, чудом не проезжаясь острым каблуком ему по уху. Член из-за резкого движения входит глубже, а тяжёлые яйца шлёпаются о Женину задницу, и Вася, издав надрывный стон, содрогается всем телом, кончая в презерватив. Тяжело дыша, они ещё какое-то время стоят в этой позе, а шершавая Васина ладонь невесомо гладит Женю под коленкой, спуская до щиколотки и без того сползший чулок. И почему-то это так приятно, что Женя ломается и издаёт задушенный всхлип, цепляясь пальцами за лацканы Васиного пиджака. С хлюпающим звуком из него выскальзывает член, и Вася осторожно отпускает руки, чтобы снять презерватив, а Женя, чувствуя слабость во всём теле и не находя сил унять дрожь в коленях, съезжает по стенке, едва не ломая каблуки и в последний момент успевая опереться на руку. Как заворожённый он наблюдает за тем, как Вася отбрасывает в угол туалета презерватив, убирает пистолет в кобуру, достаёт из нагрудного кармана забрызганного спермой пиджака сигарету, зажигалку и закуривает, всё ещё стоя с расстёгнутыми штанами. Женя старается туда не смотреть и опускает взгляд, натыкаясь на зрелище ещё хуже: порванные чулки, один из которых спущен до лодыжки, торчащий из-под задранной юбки член и белые капли на полу под ним. Откидывая голову назад, Женя вытирает запястьем губы и, видя на нём ошмётки помады, закрывает глаза. Он вымотан и хочет спать. — Ты как? — интересуется Вася, и Женя приоткрывает один глаз, видя, как он зажимает сигарету в зубах и застёгивает ширинку. — В порядке, — пожимает плечами он, стаскивая с головы ободок, и с удивлением замечает, что даже не врёт. Разве только пол слишком холодный, но Женя не может заставить себя подняться. В целом же он правда в порядке, вот только не знает, можно ли этот порядок назвать нормой. Что-то сжимает горло, и он шмыгает носом, ежась от стелющегося по полу сквозняка. Чёрт бы побрал грёбанную вентиляцию. Он теряется в мыслях, поэтому вздрагивает от неожиданности, когда на него падает Васин пиджак, а сам Вася опускается рядом на колени. Сначала он внимательно смотрит Жене в глаза, а затем берёт за подбородок, притягивает к себе и целует, оглаживая линию челюсти большим пальцем и шепча в лениво шевелящиеся губы: «Такой красивый». От него пахнет сигаретами, и Женя невольно думает о том, что сам безумно хочет курить и не хочет больше думать ни о чём. Вася разрывает поцелуй и поднимается на ноги, отряхивая штанины, что, конечно, ни капли не помогает. — Там в кармане тебе на чай, — говорит он и, ещё немного постояв, будто в растерянности, разворачивается и уходит, а с Жени словно спадает пелена и он вдруг снова слышит отдалённые выстрелы за стенкой. Он шарит в карманах оставленного пиджака и, с радостью обнаружив там неполную пачку сигарет и зажигалку, закуривает, а затем выуживает несколько банкнот на сумму около пяти тысяч рублей. На чай многовато будет, но он благодарен Васе за то, что тот назвал этот свой жест именно так, потому что Женя всё ещё не трахается за деньги. Выпуская в воздух клубы дыма, он стаскивает с ног каблуки, подтягивает чулки и, пошатываясь, встаёт, пытаясь привести себя в порядок. Туалетной бумаги здесь всё равно нет, так что он вытирается внутренней стороной Васиного пиджака, а потом надевает его на себя и в таком виде выходит из туалета, зная, что его всё равно никто не заметит. На подкашивающихся ногах Женя идёт к гримёрке, но на лестнице его вдруг останавливает знакомый голос, осторожно интересующийся: — Жень? — Блять, Дим, давай не надо… — стонет Женя, машинально вытирая лоб рукой, в которой болтается пара туфель. Дима точно охуел, если ждал его здесь в надежде на секс. — Я не хочу сейчас. — Ты что, ёбнулся? — зло сопит конферансье, а Женя искренне не понимает причину его недовольства, поэтому, опираясь на перила, возражает: — Нет, ебался, — а потом, поднимаясь на ступеньку выше и несильно, но настойчиво отпихивая Диму в сторону, добавляет: — А теперь отъебись. Но Дима не поддаётся, а обхватывает его за талию и ловит как раз в тот момент, когда Женя теряет равновесие и едва не падает со ступенек. Вдруг голова начинает идти кругом, горло сдавливает спазм, Женя наклоняется, и его рвёт прямо на лестничные ступеньки. Он кашляет, во рту стоит отвратительный кислый вкус, а ладонь на талии сжимается сильнее, когда Женя сплёвывает остатки вышедшего наружу шампанского и вытирает губы рукавом Васиного пиджака. — Нет, ты ёбнулся, — шёпотом говорит Дима, поддерживая его и приглаживая волосы на Жениной голове. — Я хотел тебя до дома добросить. Всё равно по дороге. — А-а, — тянет Женя, шмыгая носом, — тогда можно. У Димы есть семья, которую нужно периодически куда-то возить, поэтому у него также есть небольшой жигулёнок грязного цвета с подбитой фарой и погнутым бампером, но зато с печкой и старенькой, но рабочей магнитолой. И развалившись на заднем сидении, слушая какую-то незнакомую песню и хриплое урчание мотора, Женя впервые за вечер чувствует себя так спокойно. Пока они едут по ночным улицам, он вертит в руке брошь в форме розы, отцепленную от пиджака, и смотрит в окно на проносящиеся мимо столбы и заправки. Дима всю дорогу молчит, и только когда они встают на светофоре, а Жене прямо в лицо ударяет яркий свет фонаря, откашливается и спрашивает: — Чё, сколько он оставил? — Их взгляды встречаются в треснувшем зеркале заднего вида, и Женя невольно опускает глаза на цветок в своих руках. — Пять, — бормочет он, плотнее закутываясь в пиджак. В плечах он великоват, а вот рукава короткие, и от него пахнет сигаретами, потом и туалетом кабаре, что смешивается в тоскливый запах разочарования. — И вот пиджак. — Процент отдавать будешь? — интересуется Дима, оборачиваясь, а Женя фыркает, снова поднимая на него взгляд. — Схуяли? Дима понимающе кивает и щурится. — А ревёшь ты чего? И на это Женя не знает, как ответить, потому что он понятия не имел, что плачет, но поднося руку к глазам и вытирая их, он действительно чувствует влагу. Хмыкнув, он качает головой, а светофор загорается зелёным, поэтому Диме приходится отвернуться не дождавшись ответа и нажать на газ. Женя не знает, в какой момент он сломался: в машине или на выходе из туалета. Возможно, когда перестал бояться пистолета или когда Вася трижды из него выстрелил. А может быть, ещё тогда, когда они впервые встретились взглядами, а в груди тревожно ёкнуло сердце. Но это и не важно, потому что когда на следующий день Вася снова приходит в кабаре, Женя подходит к его столику ещё до того, как он успевает его подозвать. И потом в туалете Женя не трахается за деньги, он трахается по любви, вот только нихуя хорошего в этом нет.