***
— Мне нужны твоя униформа, пистолеты и лигр, — ровным голосом сообщил Савада, полыхая факелом во лбу и стоя в чём мать родила у кровати в миг проснувшегося Занзаса. — Зачем? — Семья Гильоме атакует. Я собираюсь убить всех, чтоб не мешали нам трахаться. — Угу, — сказал Занзас и махнул на кресло, где всё лежало. И снова закрыл глаза. Потому что голый Савада со стояком и в перчатках Вонголы — это сон. Ну сон же... Как водой окатило: не сон! Занзас подскочил, впрыгнул в штаны и попытался остановить Саваду, который пошёл всех пиздить нагишом. Ну почти нагишом. Накинув на плечи его форменную куртку — нафига?! — вооружившись его же береттами и выпустив охуевшего от такого поворота дел Бестера. Занзас мельком оценил эту красоту и заорал в толпу Гильоме, Д'Антонио и Серано. — Спокойно! Это традиции Вонголы! Донеслись возмущённые крики: про стыд, позор и, кажется, что-то про еблю. — Нет, он не будет вас ебать! Да, я говорил, что мы вас выебем, если вы на Вонголу наедете, но не буквально! Жонглировать ситуацией было трудно. Савада летал, эффектно объятый пламенем, не захочешь — засмотришься, рукава пафосно развевались за ним как крылья, в голове у Занзаса звенело от воплей, хотя, возможно, это был звон стальных яиц Савады. Бестер испугано ревел, землю в саду взрывало пламенем. Семейство Гильоме отстреливалось и пыталось похитить невесту Серано. Каким-то образом Занзас даже понял, что ебанат-сыночек дона Гильоме оказался влюблён в эту дуру Марию и теперь пытался пристрелить её жениха, но в хаосе, устроенном Савадой, сложно было делать что-либо с надеждой на успех. Цирк схлопнулся, когда пришли Вендиче. Посадили дона Гильоме и жену дона Д'Антонио на цепь за совместные преступления против мафии, всех троих детей троих Семей заперли в подвале разбираться в чувствах, а Серано отправились в больницу: супругов разбил сердечный приступ. Оставшийся дон Д'Антонио разогнал слуг и хранителей: своих, Серано и Гильоме, затем куртуазно предложил Занзасу и Саваде выпить. Савада не унимался и продолжал летать, сурово сверкая эполётами и причиндалами, поэтому Занзас изловчился и, поймав его за ногу, пизданул головой о стену. Странно, но сработало — Савада вырубился. Оставалось извиниться перед доном, по возможности вежливо отказаться и отволочь своего, блядь, босса в кровать. Вот и поебались. Проснулся Занзас от того, что Савада, весёлый и с хуем наперевес, крошил на него лепестки подёрганых из сада бутонов рощ как на будущий десерт — шоколадную крошку, следом влез на кровать и начал задирать ему ноги. — Может, ляжем нахуй доспим? — без особой надежды предложил Занзас. — Прошение отклонено. Сначала трахаться. Будь добр. Если б не член Савады, призывно блестевший от естественной смазки, которой у него сроду кот наплакал, если б не задранные к потолку ноги, схваченные за икры крепкими руками в броне, если б не вонючие розы, которые забились под задницу, Занзас бы рассмеялся. Может, даже оценил бы момент — снизу он давно не был, но любил, когда работают за него, а он получает удовольствие. Но Савада навалился, едва объявив войну. От внезапного и сильного возбуждения Занзас взопрел. Горло сжал сухой спазм, спину и бёдра заломило, а член Савады ощущался подозрительно большим. Это настораживало, хотя обдумать вопрос не получалось, как и глянуть на это орудие фак-машины (святая Маргарита Кортонская, меня всё в Саваде устраивало, правда!). Он гулко сглатывал, закусив кулак, а член давил и давил, неумолимо раздвигал мышцы, наполняя его узнаваемым, но диким чувством заполненности и зудящим обещанием кайфа. Разбухшая от крови головка, неестественно, незнакомо горячая и карамельно-гладкая, въехала по м-м-м-мать её грёбаной простате как смазанный бронепоезд, набухший венами ствол накачивал его вязким томительным напряжением — оно покалывало промежность, поясницу, изнанку бёдер, низ живота, и Занзаса ощутимо потряхивало. Член наконец-то задвигался туда-сюда как грёбанный дилдо с резинкой для ярких ощущений — да, вот так, вот так, дьявол тебя дери! Чтобы выть сквозь зубы, выламывать спину, обливаться потом и сходить с ума. От хлюпанья в заднице удушливо пекло от лба до сосков. Занзас надсадно дышал, смаргивал пот с ресниц и прикусывал собственные стоны. Неслись по узкому тунелю удовольствия, переливаясь из сосуда в сосуд, размытые возбуждением разум и сознание. Занзас задыхался, давал, брал, терпел, наслаждался и старательно не думал. «Насрать было на горящие дела, конец света, любые опасности и прочую муйню»-Савада дёрнулся, упал на него, продолжая долбиться хуем, вилять бёдрами и жопой, и улыбнулся, глядя чумными глазами. Подсвеченное золотисто-рыжим пламеннем изнутри, словно вырезанное из слоновой кости, лицо Савады было нелепо прекрасно в своей одухотворенности и похоти, тени от длинных ресниц трепетали на щеках свечным пламенем, мягкие волосы растрепались, худощавые плечи мерцали от пота, а отчёркнутые багровой тьмой рта клыки зазывно блестели. Занзас моргнул, слегка трезвея. Клыки? Потрогал их большим пальцем, раздвинув сухие тёплые губы. Не померещилось. Охуеть. Охуеть! Что, блядь, здесь происходит?! — Савада, у тебя зубы. Занзас не заказывал модификации тела. Ни те и ни эти. Савада натрахается, а после — или в процессе — сожрёт его? Что в итоге будет с самим Савадой? Он такой останется навсегда или пока афродизиак действует? Как долго? И где, блядь, его пистолеты?! Савада впилился в него, притёрся и заелозил пахом по горящии ягодицам, урча по-звериному! — Ага, и когти на ногах и руках. От этого в перчатках жуть как неудобно, — проскулил этот утырок. Ещё и когти! Ну Луссурия, ну Луччо… хана им. И... о нет. Только не это. У Занзаса волосы вздыбились и неприятные колкие мурашки поползли по телу. Савада пропихивал в него что-то явно толще члена! — Срань Господня... — процедил Занзас, и по всему телу горячо и зло расползлись шрамы. Его трясло в оргазме, а этот... этот... о да, сделай так ещё раз... облизывал метки от Колыбели, и в слюне у него кипел долбаный афродизиак, не иначе. Савада извернулся, поставил Занзаса на подламывающиеся локти и колени, втиснулся до упора, охая и вскрикивая. Или это хрипел сам Занзас? Он бы не поручился. В горле грохотал пульс, не давая дышать, голову пьяно вело, глаза щипало. Ощущения обострились до предела, болезненно сильные и сочные, превращая мозги в бульон, а ткло в жаждущий удовольствие кусок мяса. Одурело, уже ничего не понимая Занзас пялился себе между ног. На мокрые от пота и смазки бёдра, на мокрый и твёрдый смуглый член: из него текла сперма, не толчками, а струёй, мучительно сладко, до изнеможения. Савада делал с ним что-то непотребное. Трахал его как животное, как мать его, кобель. Точно! У них же у основания хера узлы, которые разбухают и закупоривают влагалище суки. Пиздец! Савады, блядь, в гоне, и вдохновенно имеет его дырку, а Занзас подмахивает с удовольствием. И что-то подсказывало — это явно не конец. Походя, длинно, с нажимом Савада погладил его по спине — Занзас подставился под ласку, сам едва не урча, — сжал ягодицу, хмыкнул... и звучно опустил никак иначе объятую пламенем руку на задницу. Занзас вскрикнул от неожиданности, ощущая лёгкий ожог, застонал и тут же снова вскрикнул от удара. Экзекуция продолжалась, из глаз сыпались искры, отпечатки ладони горели и словно тоже искрили — эти искры стекали в промежность, яйца, живот, обжигали крестец и пах, копились под кожей и жглись-жглись-жглись. Савада Цунаёши с откровенным кайфом шлёпал его как провинившегося мальчишку! И ему это... нравилось. Нравилось, нравилось. В дверь постучали. Ещё раз. Что-то спросили. Точно, горничная! Отлично, теперь известие об их проделках облетит всю Европу. Или будут шантажировать, и придётся вырезать Семью. Отличный Валентинов день! — Всё в порядке, Изабелла! — Занзас едва совладал с голосом, давя порыв одновременно послать нахуй и позорно звать на помощь. Входить служанка не спешила. Умная девочка. Так, чем бы её отвлечь... — Принеси нам завтрак, пожалуйста. — Да, конечно, господин. Завтрак как скоро подать? — М-м, через час, пожалуй, — шепнул Цуна, потираясь носом о затылок. — Ты собираешься мучить меня час?! — взъерепенился Занзас и брыкнулся. — Может, и больше. Прости, Занзас, но ты такой классный внутри, — Савада подвигал бёдрами, умело и возбуждающе. — Хочу ещё. Занзас тяжко вздохнул, давя стон, и попросил, чтобы завтрак подали через полтора часа. Если они не спустятся с доном Савадой, пусть ждут, не беспокоят. Через пятнадцать минут узел, или что это было, сдулся, а Занзас ещё раз кончил, матерясь сквозь зубы. Перевести дыхание Савада ему не дал, начав бесстыдно вылизывать. Занзас бесконтрольно ознобно дрожал: от остатков оргазма, от усталости, от смутного бешенства и усталого удовольствия, которое расцветало новым возбуждением. Савада лениво трогал его чувствительный член, поглаживал языком саднящую дырку, и Занзасу хотелось схватить Саваду за патлы и насадиться на его бесстыжий рот, вбиться в ладонь и в то же время свернуться сытым котом в клубок и проспать сутки. В дверь опять постучали. — Занзас, это я, Гокудера! Тут срочное дело! Вообще-то мне Десятый нужен, я не нашёл его в спальне… Не успел Занзас отреагировать, как Цуна подскочил к двери и распахнул её. На пороге стоял взлохмаченный Гокудера Хаято, в перекошенном костюме, явно гнавший полночи на автомобиле до виллы Д'Антонио — телефоны-то Занзас собственноручно отключил, чтобы ни одна сука не помешала. В руках был портфель, раскрытый, из которого веером торчали бумаги. Гокудера хотел что-то сказать, но запнулся. Перевёл взгляд с разворошённой кровати на Занзаса с красной как у макаки задницей, на своего голого дона с горящими неадекватом глазами — и побледнел. — Я, кажется, невовремя, — пробормотал он, пятясь. Савада схватил его за рукав и потянул внутрь. — О! Занзас, пусть он останется с нами! — предложил воодушевлённо. — Сообразим на троих! Занзас поперхнулся рвущимся из груди смехом и помотал головой: — Гокудера, вечером. А ещё лучше — завтра. Не обанкротится Вонгола до завтра, никто не умрёт? — Да, конечно. В смысле нет, если постараться, до завтра можно потянуть время, ну, я надеюсь... я постараюсь! — И попятился, выдёргивая рукав из цепких рук Савады. А Савада на полном серьезе уточнил: — Что не так? — Ты бы ещё Сквало позвал. — Его можно? — Нет! Разве что тебя, долбоёба, немного охладить. Гокудера покраснел до корней волос, вырвался и рассыпал бумаги. Стал их лихорадочно собирать, что-то бормоча, причем явно нецензурное. Занзас ехидно подумал, мол, неужели ты, сосунок, думаешь, я не знаю, что Сквало голубой, как пламя, и с кем он спит в последнее время? Савада вздохнул и закрыл дверь, тихо сказав «Увидимся позже, Гокудера-кун» — и облегчение на лице Гокудеры было не передать. Повернулся к Занзасу всей красой и вопросительно посмотрел. — Ещё один заход? Пожалуйста. Занзас сорвал изгвазданную простыню, отбросил и покорно лег на живот. Нужно будет ещё этого снадобья заказать.***
К ночи Савада проснулся во второй раз. Утром, затрахав Занзаса до слюнопускания, он отключился с блаженной рожей. Занзас был зол: ебля без возможности рулить процессом и все эти модификации с познанием «иных глубин удовольствия и желаний» напугали. Как и то, что ему понравилось... всё это. Синьор Д’Антонио их не гнал, всё ещё переваривая ночной цирк — а может, просто их побаиваясь, — и Занзас, отоспавшись, захотел реванша. За жопу, к которой приходилось прикладывать холодное полотенце, за странный и дикий кайф и за такое количество оргазмов, что он чуть не сдох. — Доброе утро, дорогой, — Занзас растянул губы в милой паскудной улыбке, и будь Савада параноиком, уже схватился бы за перчатки. — Хотя какое нахрен утро, уже ночь, и я скоро подохну со скуки! Но ты не беспокойся, — вернул он голосу ласковый тон. — Твой Гокудера все дела сам уладит. — А, — Савада потёр заспанное лицо ладонями, слега помятый и такой соблазнительно-голый. — Что произошло? Занзас молча выпустил Бестера — при виде Савады лигр поджал хвост и лёг к ногам, нервно помахивая хвостом. — Мне нужны твоя униформа, лигр и пистолеты. Не помнишь? — Нет, — Савада был сама честность. Такой посвежевший и невинный, Занзас его бы и так трахнул. Но он стерпел и незатейливо рассказал всё, что произошло ночью и утром. В красках и лицах. Савада краснел, бледнел и хохотал попеременно, под конец выглянул наружу — окно прекрасно открывало вид на побоище в саду — и схватился за голову. Подёргал по детской привычке себя за вихры, поморщился и повернулся к Занзасу. — Придётся как-то объясняться со всеми. Но… Занзас, — вкрадчиво проговорил Савада, — у тебя осталось это «снадобье»? — Да-а, — с предвкушением ответил Занзас, достал пузырёк и вылил содержимое, плескавшееся на дне, в свой бокал. — За твоё здоровье, Савада, — отсалютовал он. И залпом выпил.