Девочка-весна

***

      — Смотри, смотри, скворцы прилетели! — радостно выкрикиваешь ты, подскакиваешь с места и, кружась по комнате в своём потрясающем чёрном платье в крупный белый горошек, подбегаешь к балкону. Распахиваешь настежь двери, впуская в квартиру порыв ветра, и выходишь на воздух. Я сохраняю последние изменения в рабочем документе и не спеша иду следом.       — Мамо-чан, смотри!       Ты хватаешь меня за руку, стоит мне только приблизиться, и восторженно показываешь пальчиком куда-то вверх. Жмурясь от ярких солнечных лучей, мы с тобой ищем стайку серых птиц. Те мчатся высоко-высоко в небесной лазури, а потом резко пикируют вниз и пролетают совсем близко с нами. Ты смеёшься и, схватившись руками за перила, внимательно следишь за их полётом. Чтобы ты, не дай бог, не кувыркнулась носом вперёд — тринадцатый этаж это вам не шутки — обнимаю тебя за талию.       Ты оборачиваешься ко мне, и твои глаза сияют.       — Если скворцы прилетели — значит, весна будет тёплой, — ты улыбаешься и, зажмурившись, крепко прижимаешься ко мне. Добродушно ухмыляясь, обнимаю тебя крепче, губами касаюсь золотистой макушки:       — Разве это говорят не в начале весны? Сейчас же уже май, Усако.       — Значит — будет ещё теплее, — заливисто смеёшься ты, и мне уже нечего возразить.       Проводив взором стайку скворцов, мы возвращаемся в комнату. Ты бежишь обратно развешивать фотографии на стене, а я — вывожу ноутбук из спящего режима и снова принимаюсь за работу. Но то и дело бросаю короткие — а то и длинные — взгляды на тебя, и как забавно прыгают туда-сюда твои длинные хвостики, когда ты отбегаешь от стены, чтобы поглядеть, хорошо ли висит новая диковинка интерьера в моей квартире.       — Мамо-чан, мне кажется, тут чего-то не хватает! — ты пристраиваешься то так, то эдак, внимательно вглядываясь в стену и хмуря светлые бровки. — А ты как думаешь?       Ты резко оборачиваешься ко мне и, скрестив руки за спиной, покачиваешься с пятки на носок.       Я откладываю работу в сторону и подхожу к тебе, притягиваю за талию, а сам внимательно разглядываю стену. Ты тихонечко выдыхаешь и обнимаешь меня, слегка задирая футболку. Твои руки мягкие и тёплые, нежные. Подняв голову, смотришь на меня, ожидая вердикта.       Не так давно на этой стене висела пара полок. Но когда ты играла в небольшой с виду мяч с нашей будущей, активной сверх всякой меры дочерью, всё это добро кануло в лету. И мне пришлось в спешке убирать остатки полки в кладовку, пока кто-нибудь не поранился. А стена так и осталась пустовать. Пока тебе в голову не пришла гениальная идея. Ты притащила из дома свою кучу всяких вырезок из журналов, наших совместных фотографий, разноцветных камушков, собранных на море прошлым летом, и ещё всякого добра. И теперь, заручившись помощью клея — для фиксации — и меня — для критики — трудилась на благо общества.       — Кажется, я знаю, чего тут может не хватать, — я смотрю на тебя улыбаюсь.       Ты недоуменно улыбаешься мне в ответ, очевидно, даже не догадываясь, что за мысли бродят в моей голове. Однако я уже очень хорошо знаю, что же может украсить пустующий центр нашей разноляпистой стены. Я уже давно привык говорить не моей — а нашей: мебели, комнате, квартире. Запасными ключами с брелком-кроликом ты, кажется, пользуешься гораздо чаще, нежели ключами от своего дома. Я привык видеть тебя рядом, касаться тебя, иметь возможность просто поговорить или поцеловать, когда мне вздумается. А всё потому, что после школы ты сразу же несёшься сюда, не важно зачем. Приготовить ли мне ужин, или просто тихонечко побыть рядом. Ты почему-то свято уверена, что если не приготовишь мне хотя бы карри на ужин, я буду питаться одними кашами-пятиминутками или вообще ничем. Но мне нравится есть твою еду, что бы там кто ни говорил. Ты готовишь прекрасно, и я всегда буду с удовольствием есть всё, что ты мне приготовишь. А на ошибках — учатся, и разве можно порицать человека в стремлении стать лучше? Думаю, что нет. Ты очень смущаешься, когда я говорю, что всё было очень вкусно. Никак не можешь поверить, что рыба с рисом или суп оказались съедобны. В последнее время ты делаешь большие успехи в нелёгком мастерстве кулинарии, и я просто не могу не хвалить тебя. Чему ты очень радуешься. А разве не для того ли мы, мужчины, и существуем, чтобы делать вас, своих любимых, счастливыми?       — Мамо-чан? — твой голос вырывает меня из далёких, но таких близких дум.       — Прости, крольчонок, задумался, — я ласково целую тебя в висок и мягко высвобождаюсь из объятий. Уже вижу, что ты готова обидеться на меня, поэтому, ухмыляясь, беру за руку. — У меня есть идея, чем бы можно было заполнить эту пустоту на стене. Идём.       Заинтригованная, ты покорно следуешь за мной.       Мы выходим на улицу, держась за руки, и шумный Токио обрушивается на наши головы звенящим локомотивом. Смеясь, мы неспеша идём по давно знакомым улицам. Но от этого они не теряют своего шарма.       — Куда мы? — в очередной раз спрашиваешь ты, а я только загадочно качаю головой. Рано, зайка, рано.       Тебе жутко любопытно, я знаю, знаю. Но, всё равно довольная, ты резво идёшь рядом, улыбаясь миру, людям вокруг нас, солнцу. Ты и сама кажешься маленьким ярким солнышком, спустившимся вниз, ко мне. Живая и подвижная, такая тёплая-тёплая и родная. Если бы меня спросили, кто ассоциируется у меня с весной, я бы, не покривив душой, ответил, что это: Усаги Цукино. Живое солнце в моих руках, маленький крольчонок, привнёсший столько радости в серость унылых будней.       Ты кому-то несколько раз помахала руками, я и не заметил, кому. Не удивился бы, если бы мне сказали, что ты знаешь половину Токио. Общение и дружелюбие — они толстыми нитями въелись в твоё сознание и не отпускают. И в этом вся ты. Именно поэтому люди к тебе тянутся. Именно поэтому я — к тебе прикипел. Наши души и мысли, казалось, срослись в одно единое целое, разделённое лишь между телами, и это казалось умопомрочительным. До тебя я никого не пускал в свою душу настолько, чтобы потом уже просто чувствовать, на интуитивном уровне, чего хочет другой человек. Но ты — стала моей путеводной звездой, за которой я пойду — без оглядки.       — Мамо-чан, смотри! — смеёшься ты, показывая рукой куда-то в сторону.       В парке, куда я и хотел тебя привести, празднуется какой-то фестиваль. В честь чего и почему — я не знаю, но это отличный повод свернуть к Итинохаси.       Мы пробираемся сквозь веселящуюся толпу, так и не разъединив руки. Потеряться среди такого огромного количества народу — это раз плюнуть. Но я не хочу, чтобы сегодня даже такой пустяк расстроил бы тебя.       Иногда мы тормозим у какой-нибудь палатки, где ты замечаешь что-нибудь очень необычное и интересное. Пытаемся участвовать в конкурсах или же просто наблюдаем со стороны. После десяти таких палаток мы идём нагруженные всякими игрушками — призами, которые по большей части получил я. Правда, ты довольно быстро находишь им применение: вскоре у нас в руках остаётся только по маленькому брелочку. У тебя — кролик, у меня — волк. Всё остальное ты раздала детишкам по пути, и выглядишь от этого чрезвычайно довольной.       — Ты знал про этот фестиваль? — спрашиваешь ты, уплетая за обе щёки сладкую вату. Я качаю головой:       — Насчёт него — нет.       — А насчёт чего знал?       Огонёк любопытства и заинтересованности снова зажигается в твоём взоре, а я только смеюсь в ответ и треплю тебя по голове. Ты притворяешься, что сердишься, но меня не обманешь. На дне моих любимых голубых глаз пляшут маленькие чертята, и, кажется, кто-то придумывает очередную пакость. А ещё ты утверждаешь, что ЧибиУса ни капли на тебя не похожа, а всё своё упрямство и коварство она унаследовала от меня! Как бы не так!       Спустя какое-то время нам удаётся свернуть на менее оживлённую тропинку парка. Весёлый шум фестиваля остаётся позади, а перед нами: только негромкое шуршание яркой свежей листвы да журчание воды. После недавней встряски это успокаивает и помогает привести в порядок разлетевшиеся мысли.       — А я та-ак тебя люблю, — заговорчески шепчешь ты, повиснув на моей руке.       Я же наклоняюсь и целую тебя так, словно только-только вернулся домой после всей этой кутерьмы с Галаксией. Про такие поцелуи ты говоришь, что захватывает дух. И сейчас я очень надеюсь, что его захватило снова.       Ты негромко стонешь в поцелуй и обнимаешь меня за шею, крепко прижимаясь всем телом. Словно хочешь снова стереть все границы и барьеры между нами, что любит ставить нам нелёгкая жизнь и судьба. Но что нам до них, когда мы вместе? И никакая сила во Вселенной не сможет нас разделить, заставить разлюбить друг друга. Потому что существование отдельно друг от друга — для нас это высшая точка абсурда. Представить бака-Мамору без Оданго, или Усако без Мамо-чана? Это невозможно, серьёзно. Мы слишком сильно нуждаемся друг в друге, чтобы однажды проснуться порознь.       — Так, а что ты обещал мне показать? — снова начинаешь ты.       Смотришь слишком пристально и быстро-быстро хлопаешь ресницами. Коварный крольчонок. Потерпи, ещё немного. Это не то чтобы большой секрет или сюрприз. Но мне просто нравится интриговать тебя и видеть этот лихорадочный румянец на щёчках.       Мы подходим к небольшой площадке с фонтаном, и ты, смеясь, бежишь к нему. Вспрыгиваешь на край и, протянув мне руку, осторожно ступаешь по щербатому камню. Я крепко держу твою ладонь, не давая оступиться и полететь кубарем вниз. Ощущая мою поддержку, ты благодарно сжимаешь мою руку своими тонкими пальчиками. А потом, подобрав юбки, прыгаешь ко мне в объятья. Подхватываю тебя и быстро-быстро кружу. Ты смеёшься, раскинув руки, и наслаждаешься порывами ветра, ласкающими разгорячённую кожу.       Из незаметно подкравшихся туч начал накрапывать мелкий дождик, становясь всё сильнее и сильнее. Редкие люди бегут мимо нас, пытаясь спрятаться от нарастающего ливня. А мы — точно как сумасшедшие — кружимся под дождём и смеёмся. Вода струится по нашим лицам и разгорячённым телам. Одежда липнет к коже, а в ботинках уже неприятно хлюпает. Но твоё лицо с прилипшими ко лбу потемневшими от воды золотистыми прядками уносит мои мысли далеко-далеко, и лишь любуюсь тобой, отринув прочь все приземленные мысли.       — Всегда мечтала сделать что-то подобное, — с придыханием шепчешь ты, смотря на меня из-под ресниц.       — Долго на это не рассчитывай, — ухмыляюсь я и всё-таки тяну тебя под ближайший навес. Однако, болезнь в наши планы не входит.       Хоть мы и стоим под крышей, холод всё равно просачивается сквозь вымокшую одежду. Ты прижимаешься ко мне в поисках тепла, и я охотно раскрываю объятья. Хоть мне ни на йоту теплее, вместе — гораздо лучше. И слушать завораживающий шум дождя, журчание стекающей с навеса воды и приглушённый гул дождевой завесы. Я завороженно смотрю на потоки, бегущие по асфальту, а ты тихонечко дышишь мне на грудь и щекой трёшься о мокрую рубашку.       Постепенно гул затихает. Мы молча наблюдаем за очередным рассветом: как солнце снова выглядывает из-за туч и озаряет нас своим благодатным теплом.       — Идём, идём, — ты тянешь мою руку, призывая идти следом.       Я выбираюсь из-под навеса, а ты уже несёшься куда-то вперёд. Только и видны твои длинные золотистые хвостики. Вместе с солнцем словно воскресла и ты. Оживилась и вновь расцвела.       Ты с разбегу бежишь по лужам, поднимая кучу брызг, весело смеёшься и протягиваешь мне руки. А я — завороженный твоей простой красотой — как мальчишка с глупой улыбкой на губах следую за тобой и проваливаюсь в солнечные объятья.       — Так а что же ты всё-таки хотел повесить на стену? — невзначай вспоминаешь ты, лукаво поглядывая на меня. Сама же прижимаешься ближе, грудью касаясь моей груди. Я чувствую напряжённые горошины сосков женской груди и сквозь зубы выдыхаю воздух. Ты всегда умела узнать именно то, что тебе было так нужно.       — Вот это, — стараясь отвлечься, я достаю из кармана подпространства (удобная штука, к слову сказать) небольшой фотоаппарат и включаю его.       — Зачем? — хмуришься ты, пытаясь понять, что я мог придумать. Но ответ прост, мой зайчонок.       — Улыбочку.       Я отстраняюсь, отхожу на пару шагов и делаю пару фото. Слегка ошеломлённая, немного растерянная, в облегающем из-за воды сексуальном платье, и мокрыми тяжёлыми волосами, что водопадом струились по плечам — ты выглядишь просто неотразимо в моих глазах.       Осознание мелькает в твоём взоре, и вот ты уже недовольно кричишь на меня:       — Эй! Я же не подготовилась!       — Как по мне — вышло просто прекрасно, — улыбаюсь я, нежно глядя на тебя.       — Нет, так не пойдёт, — решительно трясёшь головой ты и быстрым шагом подходишь ко мне. Обнимаешь и, подняв на меня взор своих неотразимых глаз, говоришь. — А вот теперь — давай.       Не выдержав, я быстро целую тебя. Потом поднимаю камеру — мы смотрим прямо в объектив — и нажимаю на затвор фотоаппарата.       Теперь в гостиной — до следующего ремонта — в самом центре творческого буйства будет висеть ещё одна фотография, где меня нежно обнимает девочка-весна. Личное солнце моей жизни и моего мира.