Над телом

Почему твоя Настасья, светлый князь, не свенчалась-та с тобою, а ко мне, сластолюбцу и мерзавцу, понеслась, да лежит теперь в кровавой простыне? Да, своим меня она не назвала, но себя моей, рогожинской, — крича во все уши, называла — ай, дела! Не твоею, князь, не розой белой, чай! Потому что пожалеть-то пожалел, да княгинею бы сделал, чай, верно, а вот так, как я, да в ноги на коле- ни… когда — а ей бы это и одно во борение и было б со смертёй, что тебя бы кто за сердце пожалей… чтоб такую, какова она — дитё! — из ее же смрада — кровью бы своей… Да болело не за муки за её — чтобы сам по ней ты в муках бы лежал… Вот тогда бы было княжее житье: весь бы мир вас поднял, Бог бы вас держал! Я бы мог, да вот не вышел розой бел… Ей мое у — сердье к сердцу не пришлось. Так гляди теперь — я душу проглядел… Да, я спас ее. Как мог. Как мне далось.