Отражение

      Она смотрит в зеркало. Бледная, неживая кожа — белый шелк, пальцы уверенно в кулаки сжатые, губы сомкнутые в ухмылках едких (сменяющих друг друга в миллисекунду), прячущихся в уголках её губ и скул острых линии — это не она.       Себастьян.       Имя на языке отдает железом.       Клэри уже не может различить их силуэты. Себастьян: светлые губы, слегка обветренные холодным Нью-Йоркским ветром, она: россыпь бледных веснушек, складывающихся в неизвестные созвездия, ресниц тень незаметная — снова она. Скулы, от которых струйка крови змейкой проскальзывает, скрываясь за ткань свитера — он.       Клэри иногда кажется, что она перестала понимать различия между ними. Поэтому она закрывает глаза, ненадолго, мгновение, в которое звездное небо опирается о её хрупкие плечи; пальцы холодит стекло.       Себастьян шепчет ей на ухо: «Эй, сестренка, не можешь найти выхода?» и носом сначала по щеке бледно-розовой проводит, а после губами шероховатыми касается.       Клэри головой нервно дергает, а после в объятьях его смертельных тонет и задыхается горьким одеколоном и дымом от сигарет. В ее легких — пепел от терпких «Мальборо» и резкого «Парламента». Она — почти-набивная игрушка.       В зеркале её грудная клетка растерзана. Клэри смотрит на сердце еле стучащее под ломаными ребрами и дергает плечами, откидываясь назад. Позвоночник в пуговицы его рубашки кипельно-белой (ей кажется, что кровь — всего лишь своеобразные узоры) врезается и колющей болью отзывается. Впрочем, Клэри лишь кулаки сжимает еще сильнее, до того, что впившиеся в кожу ногти, оставляют красные полумесяцы-следы.       Себастьян шепчет, обжигая ухо: «Кларисса».       Она мысленно примеряет это имя на себя и кривится-кривится-кривится, до того, что скулы начинает сводить от отравленных улыбок, разъедающих её губы. Себастьян пробует её новое — ядовитое — имя на вкус, повторяя каждый раз с разной интонацией, и Клэри дышит часто-часто, задыхаясь точно после марафона (со Смертью, конечно же). Бесполезно пытается запястьями ослабшими уши закрывать из последних сил, но Себастьян сильнее. Себастьян всегда сильнее, поэтому на ее руках появляются новые синяки, покрытые тысячами поцелуев легких, еле ощутимых, оставляющих свой след, точно метку, шрам на всю её жизнь.       Она смотрит из-под полуприкрытых ресниц, как его губы касаются её худого запястья. Там, где раньше чернела руна ясновидения, но остался еле заметный шрам, он прожигает что-то свое. Кожа от его прикосновений пылает, точно покрытая огнем. Она не знает, где оставить свой взгляд, лихорадочно блуждающий по комнате. На черно-синих шторах, покрывающихся волнами от каждого дуновения ветра, на разбросанных по столу таблетках, поблёскивающих белой оболочкой. Она помнит их горький вкус. На его волосах, так непривычно растрепанных, глазах помутненных или на губах, прокладывающих дорожку к локтю, точно следуя царапинам, рассекающим её полуживую кожу.       — Остановись, — шепчет она, смотря на него с каплями оставшейся ненависти, кипящей в жилах, там, где недавно были его губы. Она не знает к нему или все же, скорее, к себе.       У него такая же бледная кожа и выражение дикое, пугающее, беснующееся в черных зрачках. Перед ней ледяная гладь зеркала, мрак комнаты за спиной и светящаяся кожа Себастьяна рядом. Он держит её запястья крепко и усмехается как всегда горько.       Она касается губами холодной, отражающей поверхности, слабо, вымученно. У нее сил абсолютно не осталось, она выдохлась.       Себастьян сверкает перед ней темными глазами ни капли не зелеными, тусклыми и раной под грудью глубокой.       Себастьян шепчет ей: «Для меня ты его все-таки отыскала, да? Выход, Кларисса.» Утверждение.       Клэри хмурится и руками по зеркалу бьёт яростно.       За её спиной всего лишь призрак. Перед ней: пустое отражение.