In vino veritas

Тишина звенит так оглушительно, что хочется сжаться в комок и закрыть уши руками. Сюда почти не проникает свет. Тускло чадящие факелы не справляются с чернильной тьмой, которая неумолимо просачивается сквозь каждую щель, таится за пыльными портьерами и клубится по углам, надеясь превратить это безрадостное место в царство вечной ночи. Сидящая за крепким дубовым столом эльфийка неподвижна, словно каменное изваяние. Ледяное оцепенение сковывает её тонкий стан, и, будто бы желая сбросить эти оковы, она то и дело прикасается к длинной ножке полного бокала. Нервные пальцы скользят вверх, бессильно дрожат и впиваются в прозрачное стекло. Кажется, оно вот-вот пойдёт трещинами. Вино в бокале красное, как кровь. Истина должна быть где-то там, на дне, и пересохшие губы жадно припадают к запотевшей поверхности. Слишком много крепкого напитка для того, чтобы сохранить ясность ума. Слишком мало для того, чтобы забыться. Опустевший графин стоит перед глазами, как немой укор её слабости. Эльфийка шумно вздыхает. Морщится, делает очередной глоток, уже не приносящий никакого удовольствия. Мир сужается и кружится в назойливых бликах. Тошно. Её глаза полыхают пронзительной зеленью. Невесомая повязка удавкой сдавливает виски, но узел слишком крепок для озябших и непослушных рук, и остаётся только безвольно уронить голову на грудь, надеясь, что рано или поздно спасительное беспамятство затянет её в свои глубины. Зря. — Ты разочаровываешь меня. Почему он всегда подкрадывается так неожиданно? Глубокий низкий голос доносится, как сквозь толщу океанских вод. Эльфийка силится вынырнуть, но беснующиеся волны упорно тянут её вниз, швыряя в лицо соль и бурлящую пену. — Напиваться до такого плачевного состояния — это, как минимум, неэстетично. Знакомые поучительные нотки разжигают в груди нестерпимое желание взбунтоваться. Она поднимает голову и старательно вглядывается в стоящего напротив эредара, чей вид не выражает ничего, кроме ледяного спокойствия и привычной отрешённости. И это злит ещё больше. — Ты мёртв. Неповоротливый язык поддаётся с большим трудом. То ли вопрос, то ли утверждение — уже не разобрать. — Разумеется, — он с готовностью кивает и разводит руками, будто вопрошая: «Разве может быть иначе?» Внутри что-то болезненно ухает. — Я убила тебя, — в её надтреснутом голосе слышится невесёлая насмешка. — Вонзила меч тебе под горло. Я видела, как ты захлёбываешься кровью. Эредар хмыкает, и едва уловимая тень улыбки скользит по его суровому, будто бы выточенному из камня лицу. — Это было… больно. Будничный тон, с которым он рассуждает о собственной смерти, моментально раздувает едва теплящийся огонёк её ярости, и эльфийка в бешенстве вскакивает на ноги. Собирая воедино утраченное самообладание, она делает несколько шагов к окну. Тело по-прежнему непослушно и неповоротливо. Выпитое вино подтачивает координацию движений, но разве можно показать свою слабость сейчас, когда внимательный взгляд эредара прожигает спину насквозь? Она не хочет задавать этот вопрос, который вовсе не требует ответа, но он вырывается неосознанно, вспыхивая на скулах предательским румянцем: — Кому? — Признаться, я недооценил тебя, — после непродолжительного молчания его голос звучит совсем близко. И, как ни странно, почти искренне. — Ученик превзошёл учителя, не так ли? Надеюсь, неповторимый вкус твоей победы не отдаёт горечью. — Не смей, — эльфийка отбивается беспомощно и вяло. Чужая ладонь мягко ложится на плечо. Эредар стоит сзади и совсем рядом, но её не обманывает неожиданная близость — он далёк и недосягаем, как и всегда. Чистое сияние холодной ауры разливается перламутровыми оттенками задумчивости и печали. Ничего не меняется, даже сейчас. От этой мысли до странности не по себе. — Пора повзрослеть. Эльфийка упрямо, по-детски сжимает губы. Пьянящая эйфория делает её чуточку безрассудной, и, поддаваясь какому-то импульсивному порыву, она резко оборачивается и оказывается с ним лицом к лицу. Секунды тянутся мучительно и остро. Эредар опускает голову, чтобы встретиться с ней взглядом, и на какое-то мгновение в глубине ледяного пламени мелькает интерес. Она встряхивает головой, и наваждение рассеивается. Должно быть, игра света. Или субъективного воображения? Он ведь видит её насквозь. Предугадывает каждый шаг. Читает, словно раскрытую книгу — с высоты мудрости прожитых тысячелетий, исполненный скучающей и небрежной снисходительности. Будь она проклята. — Обними меня. Он никак не показывает своего удивления. Выдерживает паузу. Смотрит долго, выжидательно, прощупывая взглядом до самой подкорки, но её вид выражает непоколебимую решимость. Всё ещё медлит. Эльфийка уже готова бросить ему в лицо придуманную колкость, приправленную насмешливой иронией, как вдруг руки эредара неожиданно притягивают её к себе. Так осторожно и бережно, словно боясь повредить. Крепкие ладони накрывают спину полностью — от плеч до поясницы, — и такая, казалось бы, близкая победа рассыпается в пепел. Застывает невысказанным протестом на закушенных губах. Она кажется такой маленькой и хрупкой в его руках. — Ты безнадёжно пьяна. В его словах скрывается тихий смешок. Ноги подкашиваются; перед глазами по-прежнему кружит, и эльфийка бесстыдно прижимается к полуобнажённой груди. Хотя бы для того, чтобы не упасть. Эредар держит крепко, но в то же время ненавязчиво, готовый в любой момент дать ей отстраниться. Она слышит, как бьётся его сердце. Мощно, ритмично. Ровно. Его безучастность подогревает зарождающийся бунт, который разгорается быстрее, чем вспышка кровавой чумы. Затуманенное сознание притупляет чувство опасности. Эльфийка уже не думает о последствиях, когда позволяет своим рукам заскользить по рельефу его мышц вверх. Медленно, настойчиво — впитывая кожей тепло этих прикосновений. Задерживается на выступающих ключицах. Касается пульсирующей ложбинки, прежде чем положить ладони на широкие плечи. Поднимает голову. В бушующем пламени её глаз пляшут демоны. Эльфийка смотрит прямо, с вызовом, который не скрывает даже плотная повязка из рунной ткани. — Что ты делаешь? Голос эредара по-прежнему спокоен, но она успевает уловить нечто другое. Как невольно напрягаются его мышцы. Как сквозь сомкнутые губы вырывается шумный выдох. Ладони вздрагивают и крепче обхватывают её спину. Утратив самоконтроль всего на какую-то долю секунды, он вновь закрывается в непробиваемую скорлупу из вечного льда, но момент уже упущен. Участившееся сердцебиение невозможно спрятать за маской даже самого холодного безразличия. Она торжествующе улыбается. — Ты же хочешь этого, — губы почти касаются его кожи. — Давай. Я здесь, прямо перед тобой. Тебя не должно ничего останавливать. Каждое слово отдаёт бессильным отчаянием, но это не имеет никакого значения. «Сделай мне больно. Сделай хоть что-нибудь. Пусть всё будет, как обычно — ты причиняешь мне боль, и это даёт мне силы продолжать тебя ненавидеть». Эредар медлит. Словно намеренно, проверяя на прочность, и она чувствует себя практически обнажённой перед ним — совсем как раньше. Маленькой и глупой эльфийской девчонкой, вздумавшей поиграть во взрослые игры. Коварная улыбка преображает его лицо. — Уверена? Она нервно кивает, не в силах выдавить из себя ни слова. Хочется зажмуриться и не видеть. Не чувствовать, как его рука медленно ползёт вверх по спине, зарываясь в волосы. Страх безжалостно сковывает тело, и эльфийка замирает в преддверии неизбежного. Но ничего не происходит. Пальцы эредара ловко расправляются с узлом на затылке, и глазная повязка, небрежно соскользнувшая с её лица, превращается в брошенную на пол чёрную тряпицу. Пристальный взгляд порождает новую бурю смятения. Эльфийка в замешательстве опускает голову, пытается унять дрожь. Непрерывно вздрагивающие плечи двигаются в такт её сбившемуся дыханию. Секунды мучительного бездействия распаляют воображение. Она ожидает чего угодно — но то, что происходит дальше, не поддаётся никакому логическому объяснению. Эредар осторожно приподнимает её подбородок. Мягко, неторопливо, с удивительной нежностью очерчивает большим пальцем линию выступающей скулы. Проводит ладонью по волосам. Несильно оттягивает их, открывая тонкую шею. Невесомо касается губами бьющейся жилки. Время медленно замирает. Эльфийка не сразу понимает, что безнадёжно тонет в этой всепоглощающей нежности. Она разливается внутри нестерпимым жаром, граничащим чуть ли не с физической болью от его бережных прикосновений. Грудь, закованная в тиски крепкой шнуровки, вздымается рвано, шумно. Он нетерпеливо распускает ленты, и последний барьер разрушается на глазах под аккомпанемент её оглушительно колотящегося сердца. В глазах эредара — ненасытный голод. Бешеный отклик, рождённый его ласками, с каждым пробегающим импульсом сметает последние остатки самообладания. И от этого становится по-настоящему страшно. Она всхлипывает и изо всех сил пытается его ненавидеть. — У тебя плохо получается, да? — срывающийся шёпот обжигает ушную раковину, и эльфийка до крови закусывает губу. Он читает мысли или знал всё с самого начала? Эредар подхватывает её на руки, будто пушинку. Вдох. Выдох. Она призывно изгибает спину в его заботливо подставленных ладонях. Ноги крепко переплетаются на пояснице. Эльфийка не в силах сдерживать тихие стоны, когда искусные ласки проникают под кожу, скручиваясь в тугой узел где-то внизу живота. Она знает, что будет презирать себя за это. Он тоже знает. Вдох. Вдох. — Моя, — его бархатный голос прокатывается обжигающими волнами вдоль позвоночника. — Моя… Эльфийка ритмично толкается ему навстречу. С каждым напористым движением по телу проносятся электрические разряды, и она инстинктивно откидывается назад. Горячо. Тесно. Одурманивающий жар нарастает, концентрируется, накатывает волнами — так пронзительно и остро, что она готова умолять его не останавливаться. Эредар жадно ловит ртом её сдавленные крики, которые становятся всё громче, вторя его прерывистым выдохам. Эльфийка задыхается. В этой разнузданной похоти, пьяной нежности, от которой так страшно хочется прижиматься к нему — отчаянно, нетерпеливо, вбирая его в себя в яростном и жгучем исступлении. Превратиться в податливый воск в этих руках и никогда не прерывать их эфемерное единение. Даже когда по разгорячённому телу наконец разливается слабость, эльфийка не замечает, что не даёт ему отстраниться. И лишь когда время вновь набирает свои обороты, а недавнее волшебство рассеивается, словно туманная дымка, она стыдливо отворачивается и разрывает объятия. — Презираешь меня? Спокойный голос разбивает последние иллюзии. Она понимает, что бессильно прислоняется к стене, только когда звук удаляющихся шагов на мгновение затихает. Ответом ему служит полный мучительной ярости взгляд. На лице эредара вновь расцветает уже привычная насмешливая улыбка, за которую она готова убить его ещё раз. Тихо усмехаясь своим мыслям, он навсегда скрывается за массивной дверью, сквозь которую до его слуха ни за что не донесутся приглушённые всхлипы. Лучи рассветного солнца золотыми полосами легли на пол пустой залы, ласково коснулись растрепавшихся волос, а затем перебрались на щёку уснувшей за столом эльфийки. Она недовольно поморщилась и что-то неразборчиво пробормотала. На дне хрустального бокала, крепко зажатого в её пальцах, темнело недопитое вчера вино.