Пятна

Маленькая, но нет, не ухоженная или красивая квартира. Скорее обветшалая и потертая. Скрипучая кровать, ее ссохшиеся пружины и жирные пятна. Множество не выкинутых и забытых вещей, которые так и останутся лежать, пока Время не заберет и их. Он просыпается с каждым утром все дольше, с каждым утром ему все сложнее совладать с собой. Он медлителен и высушен, как трость. Кости, выпирающие наружу, ввалившиеся глаза. Его лицо будто течет, как масляная краска с холста, так и его черты. Он с гордой дамой его сердца – Одиночеством. Шествует на кухню. В заляпанной майке и сальных волосах. Которые спутались и висят. Он заваривает кофе, пока тот кипит, испуская приятный и бодрящий аромат. Он словно загнанное животное на водопое, боязливо озираясь, умывается около раковины. В той, лежат ошметки ужина. Он берет турку, деревянная ручка, чуть нагретая, приятно согревает ладонь. Он льет до самого края чашки. Залпом пьет ту горечь, которая разливается по желудку, словно слезы. Он меланхолично движется к коридору, он, уставший, конвульсивно дергаясь, надевает одежду. Та, которая попадается первой. Выйди он голым, мне кажется, он все равно не заметил такой оплошности. Медленно поворачивая ключ в замочной скважине, он закрыл тошнотворную, с зелеными переливами дверь. Он готов плюнуть на нее, но вовремя понимает, что оттирать тоже ему и с грустной миной спускается. Знакомые обшарпанные стены, мелодичные крики за соседней дверью. «Когда вы уже поубиваете друг друга?» Он выходит. Весенний Ветер бежит около. Он шелестит в ветвях, срывает шляпы мужчин и завивает волосы женщинам. Но он не видит его, а может быть не хочет видеть. Он скромными шагами пробирается к остановке, мимо таких же домой, как и его. Мимо таких же людей. Он останавливается на остановке. Смотрит на стекло часов, то треснуло, давно… Автобус подойдет только через десять минут. Он присаживается на деревянную, и по-моему давно прогнившую скамейку. «Какая милая девушка. И как она играет ресницами. Чуть приоткроет и тут же захлопнет. Она будто играется.» Он наблюдает за старой клюкой, которая пытается пройти через таких же, как и он – Людей. Он не видит ту потрескавшуюся кожу, вокруг губ, тех серых и пустых глазниц, которые возносятся к небу, но зачем? Ее белые, как кость, кожа, она ходячий, но живой труп. Он отворачивает, но не в силах противостоять, все же смотрит пару раз ей в след, но так же он видит милую девушку. Резко и душно, развивая столпы пыли, подъезжает знакомый, желтый и чуть протертый автобус. Таких в городе полно, считай до вечера и все равно будет еще столько же, сколько насчитал с утра. Он залазит с массой в чрево железного титана. Тот дуется, пыхтит, думает вытолкнуть пару жертв, но те сильнее. Двери захлопываются, и душная барокамера трясется, тела, которые разлагаются. Они – Насекомые. А автобус – Левиафан. Он прижимается к холодному стеклу, его лоб прожигает хрупкую поверхность. Он выпадает. Он летит в темноте, лишь иногда барахтаясь, словно рыба на побережье. Но он никогда не бывал на побережье, да и рыбу ловил лишь однажды. Когда лодка перевернулась и он стал задыхаться. Левиафана тряхнуло и он разлепил глаза, через пару остановок пора выходить, но пока есть время. Его глаза блуждают по лицам, такие же трупные и потекшие пятна. Лишь напоминающие очертания людей, но там ты их не увидишь. Люди погибли много лет назад. Некий бесформенный, как и сами люди,Чучельник набивает тела пухом и пускает в жизнь. Двери распахиваются настежь, они приглашают и манят к себе. Он встает и выходит. Автобус откатывает от него. Шлейф пыли остается за ним. Он оглядывает вокруг себя, все теми же бесчувственными и «пуховыми» глазами. Он на автомате идет до знакомой двери. Такого же поникшего зеленого цвета, как и его. Он достает сигарету перед самым выходом и закуривает ее. Медленно тлеет табак, он не растягивает, а скорее кончает сигарету. Выдыхая дым, он видит в нем страшные очертания себя, но они молчат, а значит молчит и он. Дверь распахивается и оттуда выходят три молодых человека. «Новые сотрудники, когда их уже перестанут завозить. Словно конвейер, он выбрасывает их сюда. Отбросы, мелкие рабочие, те, кто ищет быстрой и легкой зарплаты.» Те так же смотрят и на него, они меряют друг друга взглядами, каждый пытается увидеть и не может, лица для других все так же пятна. Один из них подходит и что-то шепчет ему на ухо, но тот не слышит. «Какой приятный одеколон, интересный запах… У кого-то из моих знакомых был такой же... Знакомые, давно я никого не видел, а может уже все сгнили. Трупы ведь не увидишь.» Один отходит и подходит другой, он видит его агатовые глаза, его вздувшиеся жилки около глаз, они вот-вот лопнут. Обольют его горячей кровью, белки потекут по его лицу, а зрачки, словно два таракана убегут за шиворот. Он отходит назад к двери, она сейчас для него словно спасение, словно распятие за все грехи. Он хватает ручку и дергает на себя. Он забегает в помещение и пробегает его насквозь, его обдувают кондиционеры. Он забегает в лифт и жмет на четырнадцатый этаж. Лифт медленно, словно бледная аскарида ползет вверх по гнилой кишке. «Скоро я сяду за свой маленький стол. Скоро я стану таким же маленьким. Скоро меня перестанут трогать.» Он повторял это каждый день, будто молитву , и кажется, что она работала. Он был серым, даже нет! Он был бесцветным. Его не было видно. Он шел осторожно и глухо к своему столу, который был подпален бледностью долгих лет. Садился за него и начинал свою монотонную работу. Иногда ему удавалось кинуть взгляд в окно, но лишь затем, чтобы примерно представить, через сколько ему можно будет уйти с этой пытки. Он ненавидел это место, он жаждал стать пироманом на час и сжечь все. Работа была скучной и однообразной, постоянные перерывы на горький и слишком черный кофе. Он глядел в него минутами и начинал понимать, что что-то глядит на него, отбрасывал стаканчик и уходил обратно за свой стол. В девятнадцать часов он вышел с работы. Ветер все так же нес свою странную мелодию. Где – то он стучал веткой, где – то шумел сам по себе. Завывания сливались. Он прошел на остановку. Все та же гнилая скамейка, словно всю жизнь тут и была. Он знал через сколько и когда подъедет стальной Левиафан и не ошибся, тот был точен. Он поднялся по ступеням наверх и сел на первое место. Около окна было привычно. Свет фонарей сливался, скорость автобуса росла и росла. Лишь иногда тот останавливался на редких и одиноких остановках. Люди заходили и выходили… Пока не зашла та девушка. Он видел ее утром. Она была одета точно так же, как и с десяток часов назад. Она села рядом. Запах ее цветочных духов окутывал его, давил на сонную артерию, давил на него. Он пытался разглядеть ее, но каждый раз, как пытался, он видел пятно, но он знал, что там девушка. Ведь он видел ее утром. Две остановки и его выход… Одна! Они поднимаются вместе. Вместе выходят и переходят пустую дорогу. Сигнальные фонари автобуса мигают на прощанье пустоте и исчезают. Он идет за ней. Она впереди, несколько шагов. Духи, дорожка ведет за ней. Они проходят по дорожке, грязной и заросшей. Проходят к подъезду. Он останавливается, чтобы достать ключи. Ищет по карманам, хлопает и находит сверток с ними. Он хочет зайти в подъезд и открыть этой миловидной девушке дверь… Но ее нет. Он удивленный и слегка расстроенный открывает дверь. Пятно резко встает перед его лицом. Он отскакивает. В ужасе и страхе, в трепете и бесовстве души выбегает прочь. Он несется назад, к дороге, где есть свет. Пробегает по той самой тропе. Он не оглядывается, он знает, пятно совсем близко. В висках бьет молот. «Нет лица, нет лица! Только пятно, одно сплошное трупное пятно!» Он бежит. Вот дорога, пуста и свет фонарей, желтый, как солнце. Он позволяет оглянуться. Тени окутывают тропу. Но он видит! Видит пятна: пятна трех рабочих, пассажиров, детей и стариков. И той девушки… Нет! Он видит лицо, лицо склизкое, мокрое и побитое. Рот словно прошитый булавками, череп обезображен. Он кричит и пятится.. Пятиться на дорогу, он не видит ничего, кроме этого лица. Но слышит, слышит громкий шум гудка. Он поворачивает голову и замечает только два бельма. Тело, набитое пухом, подлетает. Видно, как позвонок изгибается. Как несколько костей торчат наружу, словно сломанные ветви. Кровь течет не быстро, но течет в сток. Она смешивается с водой и течет в реку. Кто – то умывается этой водой… А пятна уходят. И лицо тоже. И он уходит тоже, Чучельник.