10 секунд

Намджуну говорят, вот так, напрямую, что Ким Сокджин – ненастоящий. Он выдуманный, потому что у Джуна, якобы, галлюцинации. ‘Какие галлюцинации? Мне 25 лет, я абсолютно здоров. Если его не видите вы, то это не значит, что его не могу видеть я. Просто он – особенный. Почему? Я не могу сказать. Наверное, я тоже особенный, раз вижу его’, – говорил он отцу и врачам. Те лишь печально вздыхали и вкалывали ему снотворное. Он не был буйным или вроде того. Просто говорил то, чего не стоило бы. Но парень чисто верил тому, что видит, ибо зачем Сокджину врать? И даже когда его закрыли в идеально-белой мягкой комнате, Ким чувствовал, что не один. Всегда, где бы не был, даже во сне. Он знал, что на него сверху смотрят красивые, цвета тёмного шоколада, глаза, с такой заботой и тоской, что у Намджуна сердце щемит, а такого идеального Джина хочется прижать к себе и не отпускать, но он не может. Мечтает вот уже третий год, но есть одна проблема: Ким Сокджин может сломаться. Он был идеальной живой скульптурой, которую бог (ну, или кто там есть) наградил состраданием, необычайной красотой и, в конце концов, жизнью, в сознании Джуна. Только вот сам Намджун никогда не узнает, что это только в его голове. Потому что, знаете, так легче. Легче жить, думая, что правы вы, а другие массово ошибаются и лишь качают головами, ибо ‘так не бывает, ты болен, ты же знаешь’. Конечно, он не знает. Когда Ким Намджун сказал своему отцу, два года назад, что видит Сокджина, то ему сказали, что такого не существует. По крайней мере, среди знакомых. А потом, произошло много чего. И вот. Он здесь. В месте, которое называют психушка. Ой, простите, частная больница для психически-больных. И все здесь так хорошо на первый взгляд. И чисто, и убрано, и красиво, и все так добры к тебе. Но стоит тебе сказать лишнее слово – ты ошибка природы, отброс, который никому не нужен. Поэтому Ким всегда молчит при людях. – Сокджин-а? – парень тихо зовёт свое спасение и ждет. Юноша должен прийти на 10 секунде. Он начинает отсчёт. – Да, Джун-и? – действительно, спустя 10 секунд рядом с ним сидит человек, в красивых одеждах. Сейчас принято говорить одежде, но в данном случае, именно, одеждах. Шелковая рубашка, дорогие брюки, блестящие туфли... Он был словно принц из сказки про Золушку или типа того. Закрадывалась мысль, что он сбежал из замка. Почему Ким заслужил такое счастье, он не знает. В прошлой жизни он, должно быть, был спасителем мира, не меньше. – Можно я?.. – начинает Джун и тянет руку к руке другого Кима. Последний отдёргивает тонкую кисть. Он грустно смотрит на собеседника. – Ты же знаешь, что не можешь… – и исчезает. Как обычно. Исчезает, после каждого немого вопроса, после мольбы в глазах, после желания в мыслях. Тот уже привык, даже не так страшно, что он не придет. Придет, обязательно. Намджун не может прикоснуться к такому идеальному Сокджину. Он его сломает и погубит себя, как говорил Джин. Зачем ему врать? Но однажды, Джун не выдерживает. Он аккуратно, почти невесомо, касается рядом стоящего Джина. И видит картину, которую никогда не забудет: Из глаз Джина вытекают слезы, словно краска – зеленые, синие, желтые. Все вперемешку. Выглядит странно, а Сокджин не выглядит таким живым сейчас. На его лице все и ничего одновременно. На дне глаз плескается отчаяние и что-то еще, похожее на разочарование. Затем, по щеке проходит трещина. Она уродливо расползается, все больше и больше, покрывая паутинкой идеальную часть лица. Намджун ахает, когда видит, что кисть руки тоже трескается, потом и вовсе отламывается, падая на мягкий пол. Джин одними губами шепчет: – Я же просил тебя… И исчезает. Проходит ровно 12 часов, и Намджун зовёт его снова. Но прошло уже 25 секунд, а его смысла жизни нет. Прошла одна минута. Ким чувствуют пустоту. Он ёжится от холода и тяжело прикрывает веки. Он потерял всё. Ким Намджун сбился со счета, но его идеальный Ким Сокджин не приходит. И не придёт.