Кипарис в Харренхолле

Вид крови всегда завораживал Эртура. Он не раз проливал ее и не раз прольет снова. Но сегодня оружие его затуплено, и остается наслаждаться лишь призраком истинной битвы, которым и являются турниры — бесполезные, пустые и не имеющие смысла. Разве можно сравнить рев этой бестолковой толпы с шумом крови в голове, когда вокруг сверкает сталь и неосторожное движение грозит убить или, того хуже, сделать жалким калекой? Но, насколько помнил Эртур, он не пропускал ни одного турнира, и только Воин ведает почему. Равнодушно оглядываясь на побежденных, снисходительно — на зрителей, рыцарь бросал копье, властно протягивая руку к новому, и вновь бросался на середину ристалища, смертоносный и опасный. Это его долг в такой же мере, как и служение сумасшедшему королю. Бессмысленно и глупо — как орошать пески в дорнийских пустынях. Но и в пустынях появляются чарующие оазисы, дающие покой и наслаждение. Дивные птицы там услаждают слух забредшего путника волшебными песнями, а мягкие травы словно умоляют возлечь на них. Сочные плоды сами падают в руки, и лишь глупцы, казалось бы, могли покинуть это чарующее место. Но, должно быть, среди людей нет мудрецов. Люди предпочитают битвы мирному наслаждению и кровь — пьянящему нектару и дорнийским и арборским винам. И пусть Эртур не любил турниров, он был победителем, а разве человек способен устоять перед манящими наградами? Нисколько. И гордыня от заслуженной славы все больше туманила разум — не хуже вина — и проникала глубоко в сердце. Где далекий Звездопад, одиноко стоящий на берегу реки, и где далекие скалы Красных Гор, переход через которые мог показаться безумством? Или где Водные Сады с их тихо журчащими фонтанами и ярко цветущими апельсиновыми и лимонными деревьями? Вот уж истинный оазис во всех Семи Королевствах — сладкий, мирный, успокаивающий. Но нет, ступи туда Дейн сейчас, то покажется сам себе злобным чудовищем, посягнувшим на запретный ему рай. Он давно уже потерял право бывать там, потерял в тот миг, когда отрекся от гордого и пленящего Дорна. Эшара не была с ним согласна, говорила, что он глуп, а Эртур с ней не спорил. Будь он умен, то не оказался бы на службе Безумного Эйриса. Ливен называл это гордыней и говорил, что Эртуру не следовало бы обсуждать своего короля. Каждый из них следует за своим долгом, и долг Эртура — долг гвардейца Королевской Гвардии. Нарушит ли он клятву верности королю, если протянет руку дружбы Рейгару Последнему Дракону? Все в это верят, отчего же не поверить и Эртуру? Рейгар с каждой схваткой становится сильнее. Побить его не стоило большого труда поначалу, но каждый бой словно впечатывался в память Рейгара, и Эртур не помнил, чтобы принц хоть раз повторил свою ошибку. Стоило Эртуру лишь раз проявить дикую дорнийскую ярость на турнире в Ланниспорте, когда Рейгар был выбит из седла с одного удара, как в следующий раз ему уже пришлось пожалеть, что он скинул свою ледяную маску равнодушия. Он не помнил сколько раз сходился с Рейгаром, — на это есть менестрели, воспевающие недалекость турнирных бойцов — но его горячий южный нрав все-таки снова пробился сквозь доспехи многолетней выучки и пал перед яростью дракона, сжигающего все на своем пути. Рейгар знал, что потерявший терпение и холодный разум Дейн сломится, и ждал этого. И насколько бы смертоносный Белый Плащ не был искуснейшим рыцарем, ему не постигнуть этой науки, что так легко дается Рейгару, не сравниться с проницательностью принца, который вот уж воистину способен обрести мудрость и сохранить крепость королевской власти — так тоже говорят. Великий Совет мог поддержать Рейгара, принца, чьи достоинства не допустят кровопролитной гражданской войны — и такие слова Эртур слышал, хотя ни капли уверенности в том у него самого не было. Но в ложе короля сидел изнуренный недугом Эйрис. Беспокойный старик, все еще шепчущий «найти этого неизвестного», не забывая о таинственном Рыцаре Смеющегося Дерева, будто желание остаться неизвестным для рыцарей не было чем-то обыденным. Нарядная одежда не скрывала худобы короля, и рыцарь знал, что руки его покрыты ранами — Железный Трон отвергал безумца. Длинные волосы его не были всклокочены — под влиянием десницы он допустил до себя брадобрея, хотя после визита к королю бедолагу уже никто не видел. Будь Эртуру до этого дело, то он бы пожелал несчастному хотя бы быстрой и безболезненной смерти. Эйрис, словно почувствовав именно взгляд Эртура из сотен других, направленных на него, обернулся к рыцарю, и тот опустил забрало, отворачиваясь от королевского помоста и вглядываясь в противоположный угол ристалища. Там уже топтался жеребец с величественным всадником в черных доспехах со сверкающими рубинами на панцире. Принц Рейгар Таргариен, последний дракон, великий воин, талантливый музыкант и ученый муж. Эртур никогда не думал о проигрыше, но в этот миг промелькнула мысль о том, что пасть от удара такого человека уже честь сама по себе. Забрало шлема Рейгара было откинуто, и принц, держа поводья одной рукой, приветственно махал толпе. Рубины сверкали на солнце, слепя глаза, и Эртур усмехнулся, подумав, что все-таки дракон подвержен тщеславию подобно простым смертным. Доспехи самого Эртура, добротные, но простые, не украшала никакая резьба, но, сжимая поданное ему копье стальной перчаткой, Эртур знал, что они узнаваемы ровно настолько, насколько и рубиновый панцирь Рейгара. Скольких рыцарей он выбил из седла за последние три дня? Восьмерых? Девятерых? Не столь важно, важно лишь то, насколько плотно древко прилегает к стальным кольцам. Рейгар же не торопился, и Эртура это настораживало. Он знал привычки принца, и настолько долгое любование собой в них не входило. Дейн — рыцарь Королевской Гвардии, давший обет защищать короля, и Рейгар не смел поведать ему о том, чего желал он на этом турнире и чего ему появление Эйриса сделать не дало. Или же это лишь злые слухи, стремящиеся опорочить старшего сына в глазах отца-короля? Тупоголовый северянин бы сказал, что Рейгар слишком честен для заговора, но Эртур, слава Семерым, был дорнийцем и знал, что иногда ради блага других приходится жертвовать собственной честью. Эртур вновь посмотрел на Эйриса. Вот он, стареющий безумец, от одного взгляда которого даже у Старка застынет кровь или что там еще у них по венам течет — не иначе холодная вода. Иначе знак благоволения Эшары сейчас был бы не у него. Но что поделать, раз волк так смущен и боязлив, что прекраснейшей фрейлине принцессы Элии приходится сидеть безмолвной тенью у ног короля. Что же, Старк все равно его сестре никак не подходил. Его старший брат, лорд Звездопада, мог считать иначе, но сам Эртур не отпустили бы сестру на север от Перешейка. Стоит только взглянуть на серые лица северян, чтобы понять — бедняжка Эшара и года не проведет в Винтерфелле прежде чем уйти в могилу с тоски и беспросветного холода. Старки сидели чуть в стороне. Знамена их поникли: Брандон Старк проиграл поединок с Рейгаром. Теперь молодой волк, насупившись, хмуро оглядывал ристалище, избегая смотреть на самого принца. Эддард Старк сидел такой спокойный, что вызвал лютую зависть у Эртура. Неотесанная девчонка, сидевшая подле него, что-то бурно ему рассказывала, но брат не поддавался на ее тон. Взгляд Эртура скользнул дальше, пытаясь высмотреть еще одного Старка — вроде бы их было четверо детей? Но потом вернулся обратно. Это вот эта малолетняя северянка — леди Лианна? Эртур нахмурился. Баратеон похвалялся, что помолвлен с прекраснейшей леди во всех Семи Королевствах, и Дейн знал, что пройдоха Роберт в женской красоте разбирался. Да, несомненно она, он видел ее на пиру перед началом турнира, но она же ведь еще совсем дитя! Помолвлена, но похожа больше на надоедливого мальчишку-простолюдина, несмотря на платье и прическу. Когда Эртур вновь обратился взором к Рейгару, то увидел, что тот улыбается — словно своему соучастнику. Оруженосец уже вложил ему копье в руку, и, легонько качнув древком, Рейгар указал наконечником в сторону Старков. Движение это было легким, неуловимым, незаметным никому кроме Эртура. Сам он пожал бы плечами, но в доспехах это было проблематично. Он лишь чуть сжал колени, направляя лошадь к положенному месту. Сейчас, глядя на черного рыцаря, Эртур чувствовал эту оглушающую тишину в голове. Крики толпы словно отдалились, весь мир сосредоточился в мгновении удара. Кому как не дорнийцу знать как обращаться с копьем? Лошадь под ним — третья за сегодняшний день. Конюх назвал ее Счастливицей, когда подавал поводья. Но животные не называют друг друга по именам, им это не нужно, не нужно и хорошему всаднику. Он сейчас с лошадью — единое целое. Смертоносный Эртур Дейн, самый искусный рыцарь Семи Королевств. Внутри поднялось пылающее чувство, оно охватило его всего: от пяток до кончиков волос. Принц Рейгар — его друг и его господин, его желанный король, но даже ему Эртур не уступит. А достоинства пресловутого Последнего Дракона, всегда вызывавшие почтение, сейчас, на ристалище, с копьем в руке, в мгновении от столкновения, Дейна провоцировали на гнев и раздражение. Он сейчас не в Харренхоле, а в далеком Дорне. Там, где жеребцы быстры словно меч в его руках. Тонконогие, длинногривые скакуны, проносящие его сквозь бури, делящие с ним тяжелые переходы под палящим солнцем. В Дорне не носят тяжелых доспехов, ведь они сковывают гибкие движения красных воинов, оружие в их руках — не длинные мечи, а короткие копья и изогнутые луки. А Эртур сейчас не рыцарь в белых доспехах, он опасный змей, что выпрямился перед броском вперед. Он видел как управляется с копьем Оберин Мартелл. Ему не тягаться с ним в этом искусстве, но Красный Змей не победитель турниров. А вот Эртур — да, и он выбросил вперед копье, чувствуя как древко скользит вдоль стальной перчатки. Выбросил его на мгновение раньше Рейгара — как дорнийская кобра бросается в атаку, опережая противника. Казалось, что трубы герольдов только что протрубили, давая знак рыцарям двинуться навстречу друг другу, но вот Рейгар уже откинулся назад, опасно склоняясь с седла. Подскочившие оруженосцы не сразу управились с взмыленной лошадью, а сам Эртур до сих пор ощущал скольжение гладкого дерева в руке. Крики толпы обрушились волной, и, чувствуя клокочущую внутри ярость, Эртур трижды объехал ристалище, каждым дюймом своего тела впитывая восхищенные возгласы. Лишь после нескольких минут его отпустило, и рыцарь, покорно склонив голову, двинулся к трибунам, где сидели члены королевской семьи. Эйрис глядел на него словно исподлобья, ненавидящий всех вокруг, стоящий подле него Оуэн Мерривезер льстиво улыбался. Ливен Мартелл смотрел прямо, не выражая ни похвалы, ни осуждения. Уж от него-то Эртур ожидал хотя бы одобрения. — Что же, у нас с тобой еще будут другие поединки, — раздался позади смеющийся голос. Рейгар спешился, сняв шлем и раскинув по плечам длинные серебристые волосы. Эйрис, услышав голос сына, поморщился, и Ливен кивком позволил Эртуру отъехать от трибуны. Самодовольный взгляд Эртура опустился чуть ниже — туда, где сидела принцесса Элия в окружении фрейлин. Жена Рейгара вежливо улыбнулась Эртуру, но он видел, как сдерживает она куда более злобную усмешку — она играла в уголках ее губ. Сестре Красного Змея сложно было бы не узнать откуда взялся этот столь далекий от северных традиций удар копья. Но позволить себе вольность невестка Эйриса не могла, поэтому обернулась к супругу, который подошел к самой трибуне, смеясь и отшучиваясь. Эшара, сидевшая по правую руку принцессы, подмигнула брату, а потом защебетала со своими пустоголовыми подружками, говоря что-то о бравых победителях и не менее благородных и прекрасных побежденных. Эртур сошел с ристалища, зная, что впереди его ожидает бой с Селми, и желая немного освежиться. Мгновение назад он был дорнийцем, но теперь вновь стал гвардейцем, чья родина едина с королем. Холодная вода, стекавшая по жесткой щетине, напоминала, как он далек от песков и Красных Гор, от журчащих фонтанов Водных Садов и Солнечной Башни, чьи купола светились как чешуя золотого дракона в лучах предзакатного солнца. После сильнейшего сосредоточения накануне, бой с Селми был словно рядовым столкновением двух гвардейцев — а их немало они проводят во внутреннем дворе Красного Замка. Эртур — лишь один из Белых плащей. Говорят, что это почетно, что это великая честь, что не каждому удается занять свое место подле короля. Но люди всегда повторяют разного рода чушь. Эртуру это далось настолько без труда, что не получалось ценить даже собственного мастерства. Он не Рейгар, смеющийся над своим поражением прекрасный принц, который наверняка успеет в следующий раз наверстать упущенное, Дейн всего лишь глупый воин, не умеющий ничего, кроме как рубить мечом — и неважно, как назвать этот меч, от имени суть не поменяется. Кто такой Барристан Селми? Отважный рыцарь, вкусивший немало побед, верный слуга короля. Особенно верный, наиболее приближнный. Но и он — так ли предан? Не все ли равно какому королю ему служить? Дейн ни разу не слышал, чтобы тот упоминал Эйриса по имени. Лишь «король». Будто и не важно, кому ты служишь, лишь бы корона на голове была. Так разве не в этом смысл службы в Королевской Гвардии? Тогда, свергни Рейгар завтра отца, кому должен служить гвардеец? Новому королю, оседлавшему эту груду мечей или старому, который вроде как и не король? Эртура эти мысли разозлили, и он не ощутил никакой радости, никакой горячки от своей победы над прославленным воином, который по слухам уложил на ристалище самого Дункана Высокого. Так, еще один турнир в его обширную коллекцию. И когда герольд провозгласил, что победитель турнира выберет королеву любви и красоты, Эртур привычным жестом протянул копье слуге, что держал какой-то чахлый венок из роз и лилий. «Рейгар, победи он в турнире, озаботился бы тем, чтобы не короновать жену или леди Уэнт этим жалким веником». Он направил кобылу вдоль трибун, с вежливым безразличием осматривая лица девушек. Ливен бы не преминул посмеяться над ним, утверждая, что Дейн смущен. В конце концов, это было редким издевательством. Подарок рыцаря-победителя знаменует открытое ухаживание, а что знаменует подарок рыцаря Королевской Гвардии? Королева Рейла не присутствовала, а хозяйка Харренхола получила свой титул еще в первые дни турнира. Есть еще Эшара, но в последний раз она шепнула ему, что его дары ставят ее в неудобное положение, так как слишком цивилизованные народы Вестероса могут неправильно истолковать его внимание по отношению к ней. Эртур остановился у королевского помоста. Эйрис сидел насупившись, он все оглядывался вокруг, ища измену, словно ожидая, что сам Эртур не преминет бросить копье прямо ему в сердце. Лицо безумного короля исказила гримаса, он чуть подался вперед, с ненавистью глядя на собственного гвардейца. Наверное, Эйгон Четвертый смотрел с такой же ненавистью и на Эймона, Рыцаря-Дракона. «Ты глупец, сир Дейн, раз решил, что в Красном замке найдешь свое место», — тоскливо подумал Эртур, чувствуя, как под взглядом Эйриса все его воодушевление теряется без остатка. Рука его сама собой подалась вперед, грациозно и с уверенностью протягивая венок в сторону сидевших внизу девушек. Эшара бросила взгляд в сторону — не иначе боялась, что толки дойдут до Старков. Все переживает за стеснительного волчонка. Но венок предназначался не ей. Для рыцаря Королевской Гвардии есть своя Нейрис. Элия Мартелл, само олицетворение Дорна, медленно поднялась, обхватывая венок двумя руками. Она была чарующим оазисом в песках тщеславия и честолюбия королевского двора, стройным кипарисом Водных Садов, по ошибке попавшим в каменные тиски чванливого Харренхолла, щедрым и ласковым даром солнечного Дорна этой унылой земле. Ни розы, ни лилии не шли ее смуглой коже и черным глазам, но герольд протрубил трижды, оповещая, что королевой любви и красоты провозглашена Элия, супруга принца Рейгара Таргариена. — Я уверен, что ваша победа была бы безусловной в любом случае, кто бы не стал победителем, — заметил лорд Оуэн. Элия вежливо улыбнулась, слишком принцесса, чтобы видеть в жесте своего подданного нечто большее, чем дань уважения ее титулу будущей королевы. Толпа встретила ее провозглашение громкими криками, разве что Эйрис глядел недовольно, но то был триумф, ему не принадлежащий.