Хозяин темной башни

На большой кухне Темной башни было шумно, весело, и пахло кашей. Одиннадцать учеников последнего в княжестве темного мага Эжена син’Эриада сидели на длинной лавке и сосредоточенно уминали кашу. День им предстоял нелегкий: работы по хозяйству до обеда, а после обеда занятия магическими искусствами. Младшему из учеников было восемь лет, старшему только-только исполнилось семнадцать. У каждого на ладони красовалась стилизованная цифра от одного до одиннадцати. Великому, и в данный момент единственному на все княжество, темному магу было лень запоминать их имена, и потому каждый получил свой порядковый номер. Когда ученики наконец насытились, дежурившая сегодня по кухне Седьмая, принялась собирать со стола посуду. Коротко стриженая, четырнадцатилетняя девушка, путаясь в желто-синем платье, щелкнула пальцами, отправляя посуду мыться. Темный маг наблюдал, как повинуясь взмахам её руки, чашки и тарелки взлетают над столом и устремляются в раковину. Седьмая едва слышно напевала песенку, в которой просила сковородки и кастрюли не лениться, и хорошо отмыться Учитель усмехнулся, едва заметно кривя тонкие губы на узком лице, впрочем суровыми гримасами учеников ему было не пронять. В его глубоко посаженных, серо-голубых глазах они видели и ум, и участие к доставшимся наставнику сиротам. Эжен син’Эриад подождал, пока Седьмая не освободилась от наблюдения за тем, как моет и вытирает себя посуда, и присела за стол. Затем он сказал, нарочито равнодушно: — Кто будет перед проверяющими паясничать, получит посохом по лбу. Два раза. Одиннадцать учеников господина темного мага печально переглянулись. Учитель сегодня был крайне зол, впрочем, ничего нового. Он вообще не отличался кротостью нрава, и вспыхивал от каждой искры, но сегодня, получив перед завтраком письмо, и прочитав его в своем кабинете, он пришел в наисквернейшее расположение духа из всех возможных. Нерасторопной Седьмой уже попало. Она сегодня была ответственной за завтрак, но, по обыкновению, замечталась, воображая себя не то Золушкой, не то Белоснежкой, напустила полную кухню живности, которую незаметно приманила, распевая песни. Пусть учительский гнев и поутих, новой вспышки никто не хотел, потому завтракали в полном молчании. Никому не хотелось получить от вспыльчивого мага самонаводящуюся шаровую молнию. Только Седьмая, как всегда, витала в облаках, записывая в потрепанную тетрадку отрывки из своего будущего великого романа, носящего прекрасное, удивительное и в меру торжественное, как она сама считала, название: «Последний хозяин темной башни». Учителя перекашивало каждый раз, кгда он бросал взгляд на многотетрадный опус своей ученицы. У них были перебои с бумагой, лекции иногда не на чем записывать, а она романы строчит. Безобразие! Вообще, с ним сложно было уживаться. Как учитель он был ужасен. Впрочем, его подопечные и не считали его наставником. Братом, защитником — да. Да и старше большинства учеников он был хорошо если лет на пятнадцать, если не приврал насчет возраста… Им, и наставнику и ученикам, некуда было друг от друга деваться. Первый, Второй и Третья сироты, осколки войны между светлыми и темными. Их родители тоже были темными магами. Кого-то сожгли на костре, кого-то убили на поле боя. Четвертый — крестьянский сын. Пятый и Шестой просто побродяжки, не подозревавшие о своем даре до того, как повстречались с учителем. Седьмая — настоящая великосветская леди, которая сбежала из дома, поняв, кем является. На деньги, тайком присылаемые ей матерью и сестрой, и перебивалась худо-бедно колония. Восьмой прежде промышлял воровством, Девятая и Десятая — две сестры, просидели пол жизни провели в доме, никуда не выходя, пока война не закончилась. Одиннадцатый успел повоевать на стороне света в рядах пехоты. Иногда, очень редко, дар открывается уже у взрослого человека. Все они были нужны друг другу, и никому более за пределами Темной башни и прилегающих к ней земель. Наставник заботился о них, как мог, обучал в меру своего разумения периодически обзывал и грозился ударить посохом по тупым головам, но никогда этого не делал. Они были семьей. Несколько своеобразной, но семьей. И их семью собирались разрушить. Их маленькое общество было на данный момент единственной колонией темных на территории княжества. Пусть война окончилась, пусть светлые принесли официальные извинения почти полностью перебитым темным, а все же, их боялись. И решили направить сюда, в глушь, светлую волшебницу, чтобы та проверила, не склоняет ли темный маг своих подопечных ко злу и мести. Он не склонял, но, понятное дело, если светлые захотят придраться, они найдут к чему. — Я так и знал, что надо было захватывать мир, когда была возможность, — вздохнул маг. — Тогда бы никто мне не указывал, а уж тем более чинуши из комиссии по образованию и защите детей. От кого вас защищать? От меня? Это меня от вас защищать надо! — А у вас была такая возможность? — с интересом спросил Восьмой. Седьмая приготовилась записывать. Учитель встал из-за стола, одернул свободное одеяния, осадил взглядом Восьмого. Седьмая заскрипела магическим пером, связанным с оставленной в её комнате чернильницей — непроливайкой. «Темный маг ничего не ответил своему ученику. Ветер трепал его бархатную, темную, как самая беззвездная ночь, мантию. Стальной взгляд его пронзительных, голубых глаз затуманили воспоминания. Речь его, подобная грому… » Десятая скосила глаза, ткнула подругу в плечо. Удар у нее был что надо, Седьмая чуть не облилась чернилами и обиженно зашипела. — Мы в закрытом помещении, без сквозняков. Откуда здесь ветер, треплющий мантию? Седьмая отмахнулась. — Это небольшое художественное преувеличение. Сидевший с другой стороны от подруг Шестой хмыкнул. — Боюсь представить себе большое преувеличение. Учитель чихнет, а ты напишешь, что он случайно уничтожил мир? От болтовни их отвлек звук потрескивающей в руках мага шаровой молнии. — Первый-Четвертый, до обеда огород на вас. Пятый — Восьмой. Уборка помещений, Девятая-Десятая — обед на вас. Одиннадцатый — поезжай в деревню за молоком и яйцами. Я в лаборатории, до обеда не беспокоить. После обеда — занятия. Какое-то время учитель простоял, задумчиво глядя на свой маленький отряд, на то, как одни, стеная, бредут за граблями и лопатами, другие к ларям с мукой и крупой. Затем он отправился из кухни вон, в сторону пристройки к башне, в которой располагалась алхимическая лаборатория. Седьмая подошла к окну, проследила за высокой фигурой, опирающейся на крепкий посох, заправила за уши короткие черные волосы, улыбнулась, непонятно чему. — И все же, ты в него влюблена, — шепнула Девятая, обнимая подругу. Седьмая покачала головой. — Вот еще. Такой хорош, когда про него в книжке читаешь, а в обычной жизни он очень уж проблемный. Влюбляться в такого может только сумасшедшая… Седьмая осеклась на полуслове, посмотрела на подругу, накручивавшую на палец золотистый локон. — Что? — спросила Девятая. — Не кажется ли тебе, что светлая магичка, собирающаяся в одиночку посетить логово темного мага, достаточно безумна, чтобы в темного мага влюбиться? — Созываем тайный совет? — Следует вначале прочитать письмо, присланное учителю, узнать её имя. Вдруг я, в бытность свою дочерью светлого мага что-либо слышала о ней? Учитель хранил свои письма в кабинете на втором этаже башни, квадратного, вытянутого шестиэтажного строения, на каждом этаже которого находилось две узких прямоугольных комнаты расположенных вдоль лестничного прохода. На первом этаже находились кухня и кладовая, на втором — кабинет и спальня учителя, выше — спальни учеников и бестиарий. Письмо обнаружилось в ящике письменного стола, проткнутое кинжалом. Седьмая надела перчатки из слинявшей драконьей кожи. Это прекрасная защита от охранных заклинаний, да и отпечатки пальцев и ауры считать не получится. Развернула злосчастное письмо. Дважды перечитала, нахмурилась, с тихим стоном опустилась в скрипучее кресло с высокой спинкой. — Только не она! Девятая присела на край стола, откинула за спину копну длинных, ухоженных волос. — Что, она недостаточно безумна? Седьмая махнула рукой. — Какое там! Наоборот. Светлая леди Лорена — моя старшая сестра. Беда в том, что она слишком хорошо нас, темных знает. Её не проведешь. Девятая отошла к большому зеркалу в резной раме, принялась оглядывать точеную фигурку. — Дурацкая все-таки у магов мода. Ну неужели нельзя было придумать приталенные мантии? Хотя бы для нас, прекрасных дам? Девятой уже исполнилось шестнадцать, и являясь совершеннолетней пусть еще и не закончившей обучение, она обязана была постоянно носить форменную одежду, подтверждающую её статус мага. Девушка повернулась, неловко задела широким подолом резной столик, у которого две ножки держались на честном и магическом слове. Стол зашатался, с него посыпались наваленные на него свитки, под которым оказалась спрятана книга в обложке из тисненой кожи. Девятая наклонилась, присмотрелась к книге. — Что это? — Подожди, не трогай! Давай лучше я, — пришла ей на помощь Седьмая. Она снова натянула перчатки из драконьей кожи, осторожно притронулась к книге. Ничего не произошло. Седьмая почти оскорбилась: — Что? Ни одного охранного заклинания? На вас это не похоже, наставник! Заклинаний действительно не было. Кроме стандартных, работающих на защиту от огня, воды, и прочих разрушений. На первой странице ничего не было написано, кроме имени учителя. Большими, стоящими друг от друга отдельно буквами, несколько раз подчеркнуто и обведено картушем. «Темный маг Эжен син’Эриад» Страницей дальше — имена его учеников, и быстрые портреты чернилами. — Делия, — прочла Девятая надпись напротив своего портрета, схематичного, но схватившего суть. — Забавно, я уже стала забывать собственное имя. Так привыкла быть Девятой. Седьмая понимающе хмыкнула. — Жуть как интересно, что там дальше. Они перелистнули страницу. «Седьмое травня. Проснулся с рассветом. Все бесит» Девушки синхронно хмыкнули. Коротко и в точку. *** Четвертый сидел в тени раскидистого дерева, наигрывал на гитаре матерные частушки, но не пел. Наставник пытался вырастить из них людей воспитанных, потому любые неприличные выходки порицались. Парень посматривал в сторону картофельного поля, цедя сквозь зубы, обращаясь к жукам, пожирающим будущий урожай: — Чтоб вы сдохли, гады! Гады, послушные слову темного мага, дисциплинированно дохли. Нерасторопным соученикам Четвертого, попавшим в радиус заклиная, падала за шиворот мрущая на лету мошкара. Охотившиеся за ней птицы в недоумении орали что-то оскорбительное, рыская в выцветших от летней жары небесах. Полосатые жуки, питавшиеся картофелем, против которых и была направленна магия, продолжали свое черное дело, как ни в чем не бывало. Гадами жуки, судя по всему, себя не считали. Вот почему полезно иметь высокую самооценку. — Бездельничаешь? — спросила его подкравшаяся Девятая. Седьмая брела за ней, путаясь в подоле платья и уткнувшись носом в свою неизменную тетрадь. Она довольно ловко обошла лежащие на земле грабли, но споткнулась о ведро. — Прокрастинирую! — похвастал подцепленным от наставника словом Четвертый. Уши у него были лопоухие, большие, и когда он врал, предательски краснели. А еще через них просвечивало солнце. — Как вам? — спросила победившая наконец ведро, Седьмая. На этот раз она обошлась малой кровью — всего лишь намочила подол платья. Жара стояла страшная, была надежда, что платье быстро высохнет. — Слушайте: «Великие и ужасные тайны хранил темный маг в своей книге, в переплете из человеческой кожи»… — Телячьей, — поправила её Девятая, роясь в корзинке с полдником, которую взял с собой любящий перекусить Четвертый. Седьмая отмахнулась и продолжила. — «О всех своих тайнах и мыслях писал он книгу, защищённую именами девяноста девяти злобных духов Бездны»… У Девятой из рук выпал бутерброд. У нее всегда все валилось из рук, когда Седьмая начинала нести в народ свое глубокомысленное творчество. — Маслом вниз, — печально сообщила она. — Даже магия не справится с законами мироздания — Масло просто тяжелее, — пожал плечами Четвертый. — Вот и тянет вниз. — Вы не дослушали! — возмутилась Седьмая. — А я написала между прочим… Девятая и Четвертый синхронно закрыли уши. — Расскажи лучше о своей сестре… — предложила Девятая, протягивая подруге второй и последний из лежавших в корзине бутербродов. Четвертый проводил его страдальческим взглядом. Седьмая убрала тетрадь в холщовую сумку, и уселась на камень, укусила бутерброд. — Я голодный, — пожаловался Четвертый. — Ты всегда голодный, — наставительно сообщила ему Седьмая, подняв палец вверх. — Есть вещи и поважнее. Ну, я её плохо помню. Во время войны Лорена служила в полевом госпитале, её чуть не казнили за то, что пыталась лечить темных тайком. Знаю, что некоторым она помогла переправиться через границу… — Куда? — заинтересованно спросила Девятая. — Не знаю, и она молчала. Никто вернуться не пожелал, кроме нашего наставника. — Его тоже она куда-то переправляла? Седьмая пожала плечами. — Ну, а как без темных туго стало, духов всяких развелось, всякая нечисть полезла, так мою сестру чуть героиней не сделали. Она на силу отбрыкалась. Говорит: «Есть и более героичные люди». Седьмая мечтательно вздохнула. — Как думаете, может у них был роман, а? Четвертый пожал плечами. — Нам-то с этого что? Глаза у Седьмой загорелись. — Как что? Что может быть важнее истинной любви? Четвертый вылез из тени, пробежал по солнцепеку к грядкам с огурцами, вернулся с добычей, крепко прижимая три огурца к себе. — Я разумею, что они сами разберутся. — Мальчишка, — фыркнула Девятая. — Что ты понимаешь. Было что-то в её взгляде мечтательное. Четвертый спорить не стал. С девчонками спорить себе дороже. На обед было рагу овощное и пастуший пирог. А после принятия пищи телесной настало время принятия пищи для разума. Подход к ученикам у господина темного мага был строго индивидуальный, сказывалась большая разница в их возрасте. Первый, Второй и Третья только начинали постигать премудрости обычных наук, истории и литературы, иностранных языков… Четвертый, Пятый, Шестой кроме диктантов и решения математических задач изучали уже и простую, бытовую магию. Старшая группа занималась более интересными вещами. Тем, что во многих странах каралось законом, но без чего достигнуть равновесия было невозможно. Хотели люди того, или нет, а темные волны магии омывали мир, побуждая мертвецов ворочаться в могилах, а живых людей и животных превращали в нечисть и нежить… И справиться со всем этим мог только темный маг. У учителя бывали дни, когда он ничему не учил. Просто сидел, уставившись в одну точку, даже не моргая. Тогда ученики занимались сами, старшие терпеливо помогали младшим. А иногда рассказывал одно и тоже по несколько раз. Однако, когда он был в настроении, рассказ о чем угодно, хоть о восточноэуропейских здыхликах, хоть о болотных загребнях становился настоящим приключением. Учебный класс находился в отдельном от башни строении, над алхимической лабораторией. В темном углу под лестницей, ведущей на чердак, на котором располагалось несколько телескопов, стояла клетка с посеребренными прутьями — нечисти в округе хватало с лихвой, так что она редко пустовала. Сегодня в ней томилась большеглазая ночная нечисть, получившаяся из забредшей куда не надо собаки. От обычной дворняжки мало что осталось в этом шестилапом гуттаперчевом животном. Учитель сидел за грубо сколоченным столом, местами погрызенном, местами обожженном. Младшие отсели подальше, открыли учебники по истории, средние с интересом посмотрели в сторону клетки, старшие достали конспекты. Днем у них последний год теория, а веселье по ночам — вместе с учителем они ездят по ближайшим деревням, чистят их от нечисти. Откровенно говоря, их благородная и немного романтическая бедность была следствием дурного характера мага. Они могли бы жить в столице, и ни в чем не нуждаться. Но Эжен син’Эриад сидел в глуши, бесился, и метал вечерами кинжалы в три портрета, висевшие в его кабинете над диваном. В портреты князя, и двух магистров, темного и светлого, формальных глав половины магов Эуропы. Его ученики были вынуждены разделять добровольное заточение. Впрочем, их нужды полностью обеспечивались. Эту лекцию Эжен син’Эриад начал со слов: — Темная магия всегда привлекала меня стройностью и оригинальностью ее теоретической части. Разумеется, если не вспоминать что именно стоит за всеми этими изящными формулами. Пока у нас гостит светлая волшебница, мы будем заниматься только теорией. Седьмая подняла руку. — Наставник, мы её не проведем, честное слово. Более того, если обрядимся в белое, начнем водить хороводы и переводить улиток через дорогу, она только уверится в том, что вы либо нас пытаете, либо мы еженощно проводим запрещенные ритуалы. Учитель усмехнулся. — Да все она прекрасно знает! Я хочу дать ей возможность быстро написать отчет, и убраться отсюда! Седьмая и Девятая переглянулись. — А как же наши рейды? У старосты в Веселках какая-то гадость в бане завелась… — напомнил Одиннадцатый, вернувшися из деревни с тремя десятками яиц и половиной барашка, молоком и мукой. — Буду ездить один, — отрезал наставник. И стукнул по столу. А потом еще раз. И еще. — Таракан! — взвизгнула Десятая, первой сообразившая, что учитель не просто так молотит кулаком по столу. — Какой миленький! Подождите, я сейчас баночку принесу. Пойманный таракан обреченно шевелил усами, во все глаза подозрительно разглядывая пленителей. Глаз было подозрительно много. Дети обступили учительский стол, принялись шумно спорить по какому из двадцати трех возможных путей пошло магическое деформирование таракана, раз у букашки получились такие умнененькие глазки. Светлая магичка была забыта С учителем спорить было бесполезно. —И все же, здесь какая-то тайна, — шепотом сказала Девятая. Поселить госпожу светлую волшебницу было решено в спальне наставника. Не то чтобы господин Эжен син’Эриад желал спать в своем кабинете, на узком диване, но деваться было некуда. Не в детские же спальни её отправлять спать? А в пустующих помещениях — небольшой бестиарий. Даже мавка была, но её пришлось устранить — стала при появлении Одиннадцатого и Восьмого принимать соблазнительные образы… Растут парни, ничего не поделаешь. Туда госпожу светлую волшебницу лучше было не пускать. По нынешним законам ученикам магов, не достигшим совершеннолетия нельзя было подвергать жизнь опасности. Вспоминая об этом законе наставник каждый раз воздевал руки и восклицал: — Магия это очень опасная профессия! И призвание. Как они себе это представляют? До шестнадцати лет с опасностями не встречался, даже картинки в учебниках были заштрихованы, дабы не ранить нежную душу видом последствий неправильного использования дарованных сил, а потом, в шестнадцать они все взяли, и всему научились? А? Поэтому наставник учил их по своим, не переписанным учебникам. Между прочим, в далекой юности он много рисовал на полях. И не всегда приличные картинки. В преддверии страшной проверки дети приводили в порядок свой дом, постигая науку убирать так, чтоб было и чисто, и вместе с этим не возникало впечатления, что чисто стало исключительно в честь проверяющего. Из спальни учителя выволокли огромное количество ненужного хлама: три полупустых сундука, стул с продавленным сиденьем — он был завален одеждой, и потому потертость в глаза не бросалась, два левых сапога и фаянсовую миску. При виде одного сапога Восьмой удрученно покачал головой: — Его правую пару мы весной выкинули. Думали он один такой. — Оставим их может? — спросила хозяйственная Десятая. — Вдруг все же найдется пара? Вдруг не выкинули, а просто переложили. Сапоги запихали в один из сундуков. Комнаты в башне были небольшими и узкими, и даже расставленная по углам мебель превращала их в тоннели. Обычно зашторенные окна наконец помыли и распахнули. Логово холостяка со скверным характером и ужасными бытовыми привычками превратилось в просто, но удобно обставленную спальню. — Платяной шкаф тоже следует принести ко мне в кабинет, — распорядился учитель, попивая чай из найденной под кроватью фарфоровой чашки — единственной выжившей из сервиза на двенадцать персон. Восьмой и Одиннадцатый, как самые рослые, с тоской посмотрели на обсуждаемый шкаф. — Зачем? — спросил Восьмой и по давней своей воровской привычке стянул с пузатого комода фигурку пастушки. И тут же вернул её на место, под осуждающим взглядом учителя. — Это мой шкаф, дорогой ученик. У каждого порядочного темного мага должен быть свой шкаф, в котором сидит скелет. Одиннадцатый задумчиво постучал по дверце — два длинных, три коротких стука. Ему ответили. Дверь распахнулась, скелет, сидевший на полочке для обуви встал и поклонился. Седьмая, вытиравшая пыль с люстры на двадцать свечей, взвизгнула, вспомнив свое детство в безусловно светлой семье: — Свет негасимый! Наставник, у вас в шкафу скелет! — Я ведь только что именно это и сказал, — ответил темный маг, невозмутимо отпивая чай. Скелет снял с черепа потертую шляпу, одернул висящий на ребрах сюртук и поклонился. — Прошу прощения, судари, сударыни! — Но ведь поднятие мертвецов запрещено… Второй пункт договора о мире… — беспомощно развела руками Десятая. С метелки, которую она держала в руках, сыпалась пыль. Скелет постучал себя по макушке. Звук был такой, будто стучат по дереву. — Прошу простить меня, сударыня однако, позвольте сказать, я лишь искусная имитация скелета человека разумного… разумность же моя не более чем продукт случайного эксперимента… На лестнице послышались чьи-то шаги. — Кого духи бездны несут на ночь глядя? — спросил сам себя Четвертый. Дверь в спальню распахнулась, и на пороге возникла она. «И встретились темный маг и светлая волшебница. Он был как ночь, а она как день. Золотом и серебром сверкали её одежды, а голос был подобен звону хрусталя» — торопливо записывала Седьмая в свою неизменную тетрадь. — «Сказала светлая волшебница приятственно улыбаясь…» — Вот так темные встречают светлых?! — воскликнула волшебница. Была она молода, красива, рыжа и одета во все белое. По подолу платья шла золотая вышивка. На летних сапожках, тоже белых, с золотыми застёжками, не единой пылинки. — Я шла пешком из самой деревни, по вотчине темного мага, и не встретила ни одной ловушки, полной ядовитых змей, ни зловонных болот, ни даже, самой махонькой армии мертвецов! О чем мне писать в отчете? Одиннадцатый бочком-бочком пробирался к двери. — Я еще не убрался в своей комнате, — пробормотал он, скромно улыбаясь. — Носки там… повсюду… стоят… — Вы, кажется, должны были прибыть двадцать пятого, госпожа Лорена сен’Крайнор — сказал учитель, скрещивая руки на груди, — Сегодня только двадцать третье. Светлая волшебница радостно улыбнулась, несколько хищным жестом потерла руки. — Нет, нет, господин син’Эриад! В письме сказано: «не позже двадцать пятого». Я предпочитаю прибывать когда меня не ждут. Уже, или еще не ждут, понимаете? Так мое впечатление будет более объективным. Она обвела взглядом комнату, с интересом и в упор осмотрела каждого ученика, застывшего словно диковинная восковая фигура. — Совсем недавно я проверяла фонд помощи детям-сиротам. Пришла, как обычно чуть раньше, и обнаружила, что они уничтожают следы махинаций. Едят бумагу, можете себе представить? Кто-то сказал им, что именно таким образом уничтоженную бумагу невозможно восстановить магическим способом… — Ерунда! — не сдержался Одиннадцатый. — Не сложнее чем из пепла, вектор только поменять… ну и работать не с огнем, а с водой. Выпарить ее, потом стандартное возвращение формы! — Молодчина! — похвалила его волшебница, присаживаясь на кровать, и проверяя мягкость матраса. — Но одно но, дети… Они бумагу не выплевывали… они её глотали! Дети потрясенно выдохнули. — Сколько из них попало в больницу с резью в желудке? — деловито спросила Девятая. В медицине она разбиралась лучше всех. Волшебница пожала плечами. — Ой, неважно. Вот что, даю вам два дня, на то, что бы понять как я дозналась правды о том в чей карман текут деньги фонда. Ученики переглянулись. — А теперь покиньте меня, — распорядилась волшебница, вставая, и расстегивая многочисленные пуговицы на мантии без рукавов, надетой поверх платья. — Иначе я решу, что у вашего учителя дырявое сито вместо памяти, и он не научил вас манерам. Учитель странно дернулся. — Вы кажется тоже не преуспели в этой науке. Волшебница склонила голову к плечу. — Вы считаете, что я вам хамлю, мой дорогой господин син’Эриад? Поройтесь в своей дырявой памяти, и быть может найдете ответ, почему я себе это позволяю. Учитель может что хотел сказать, но осекся, и только махнул рукой. Деревянный скелет, подошедший к нему со спины, положил руку на плечо. — Пойдемте, хозяин. Волшебница бросила взгляд на скелет, спросила ровным тоном: — А ты, значит, его будильник? Скелет поклонился. — Госпожа светлая волшебница! Я обязан хозяину по меньшей мере достойной жизнью и… — Как часто вы его будите? — Спросила она, деланно равнодушно. — Как того требуют обстоятельства, миледи… Она улыбнулась. — Да, помню. Каждые двадцать пять минут. — Прочь отсюда, дети, — прошипел учитель. Ученики повиновались. Волшебница подмигнула и улыбнулась Седьмой. — А ты заходи через полчаса, сестренка. Уже в дверях замешкавшаяся Седьмая услышала, как учитель дрожащим от гнева голосом спросил: — Кто ты, бездна тебя побери, такая? Он оглянулся, увидел Седьмую, сделал едва уловимое движение, и девушку, подгоняемую в спину мощным потоком воздуха, вынесло за дверь. Девчонки предпочитали жить все вместе, в одной спальне, поставив по кровати в углу. В проходе как раз хватало места, чтобы развернуться у кроватей, и на два довольно вместительных шкафа по две стороны от двери. Здесь всегда было чисто и уютно: цветы на подоконниках, вязанные салфеточки, вязанные половички… Сами юные темные колдуньи не очень-то умели шить и вязать, предпочитая покупать коврики и салфеточки у крестьянок из близлежащих деревень. В спальне напротив жили Первый и Второй и Пятый. У них обстановка была проще. Зато имелся полный рыцарский доспех, стоящий у окна, и которого мальчишки сами периодически пугались спросонья. Этажом выше, над девичьей спальней в одиночестве жил Одиннадцатый. Над его спальней находилась учебная имитация болота с запертым в ней мощным магическим периметром тренировочным злобным духом. Болото периодически протекало, и поэтому в стратегических местах в комнате стояли ведра и лохани. Но Одиннадцатого все в своей спальне устраивало. Даже неистребимый запах тины, который только благодаря паре заклинаний не распространялся на весь дом. А звук капель, постоянно падающих на дно многочисленных ведер и лоханок, как Одиннадцатый утверждал, помогали ему уснуть лучше сонного зелья и материнской колыбельной. Четвертую спальню занимали Восьмой, Четвертый и Шестой. Над их комнатой располагалась пустыня, и потому у них зимой было тепло, а летом невыносимо жарко. Окна они никогда не закрывали, и дверь тоже запирали редко. У Четвертого была гитара, старая как конфликт между темными и светлыми, у Восьмого — коллекция дудочек. Время от времени они наполняли Темную башню страшной какофонией. Шестой во сне страшно храпел, из-за этого ему самому часто снилось, что на него охотится дракон. Учитель, морщась, и затыкая уши, уверял, что это хуже любых пыток, и что если бы его пытали так, он бы сдался светлым на два месяца раньше. — Сколько вы провели в плену, учитель, — как-то задала вопрос любопытная Седьмая. — Два месяца, — мрачно ответил наставник, допивая зелье от головной боли… Однако сейчас стояла темная ночь, никто не пел и не шумел. Седьмая сидела в комнате Одиннадцатого, на кровати поверх покрывала, и рыдала уткнувшись в плечо Девятой. — Она его любила, — всхлипывала Седьмая. — Так любила, а он сбежа-ал! В ближайшее к кровати ведро капала, просачивающаяся сквозь потолок болотная, жижа. Звук капель чудесно аккомпанировал слезам. Не рыдай Седьмая столь безнадежно, она бы не удержалась и цветисто описала бы этот момент в своей бесконечной рукописи. — Он был тяжело ранен, Лорена спасла его, переправила за границу… После войны они стали вместе жить. Поженились. А потом учитель чуть не убил её, и сбежа-а-ал! — Если она всегда себя так ведет, не удивительно, что учитель пытался прибить благоверную, — зевнул Одиннадцатый. — Ты извини, конечно, Седьмая… Та снова душераздирающе всхлипнула. — Не в характере Лорены беда. Дело в том, что у учителя кое-какие проблемы с… — она себя постучала по лбу, и добавила шепотом, утирая красный нос. — С головой у него проблемы, вот. Восьмой хохотнул, и ударился об спинку кровати, слишком резко откинув голову. — А что, так просто это было не заметить? Мой дядюшка говорил, что все маги психи. Темные и светлые в особенности. Погодники и маги разума еще туда-сюда, а у нас мозги магия выжигает напрочь… Десятая согласно кивнула, протянула Седьмой сухой платок. — Мы все привыкли закрывать глаза на странности учителя. Ну подумаешь, скверный характер, ну подумаешь, по полдня сидит в запертой алхимической лаборатории, занимаясь тем чем угодно, кроме опытов. А что? — приподняла она брови. — Я не следила, просто после посиделок не остается грязи, это после учителя-то, который забывает о чашке, как только в ней кончается чай… И не расходуются ингредиенты. Он просто там сидит часами… — Ничего не помнит, — еще горше зарыдала Седьмая. — Ничего, что было с ним после плена! Каждый раз он просыпается, считая, что война в разгаре, что сейчас его придут пытать! Четвертый присвистнул. — Ну, что-то подобное вполне можно было предположить. Посудите сами: нежелание запоминать наши имена, хотя за восемь-то лет можно было уж как-нибудь утрудить себя… — Лорена нашла способ с этим бороться… — продолжая комкать платочек, сказала Седьмая. — Требуется не давать наставнику спать дольше получаса… Четвертый еще раз понимающе кивнул. — Неудивительно, что у него постоянно такое скверное настроение… — А однажды Лорена его во время не разбудила, он проснулся сам, все забыл и чуть её не убил! — снова зарыдала Седьмая. — А потом сбежал! Из своего дневника вырвал все записи о ней, и сбежал. — А может магичка нам врет? Без обид, Седьмая? Узнала о недуге учителя, придумала всю эту историю с браком… Может такое быть? — задумчиво спросила Десятая. — Только как это выяснить? — Я сам не знаю, — сказал стоящий в дверях Эжен син’Эриад. — Я ничего о ней не помню, дети… Ничего, о годах после плена. И теперь, примерно в раз месяц случаются… проколы, и я снова все забываю. Все вздрогнули, повернулись к двери, разглядывая закутанную в темную мантию фигуру учителя. Он стоял, прислонившись к дверному косяку. Лицо мага при свете магического светильника казалось мертвенно белым. За его спиной маячил деревянный скелет в своей потертой шляпе. — Учитель, — растерянно пробормотал Одиннадцатый, вскакивая с постели. Остальные последовали его примеру. — Почему вы не сказали нам? — А кто бы доверил детей скорбному разумом темному магу? — Я доверяла тебе свою жизнь, — сказала появившаяся за его спиной Лорена. — А ты себе мою жизнь доверить не захотел. Испугался, сбежал, забился в нору! Проспал несколько часов кряду, стирая все воспоминания обо мне! Дурак! Она топнула ногой. Волна чистой светлой силы вырвалась из-под контроля. Стены, непривычные к такому удару изнутри, заходили ходуном. Седьмая снова безудержно зарыдала. Болото стало активнее. Потолок спальни Одиннадцатого прикрылся трещинами. — Утекаем! — заорал Восьмой, одним прыжком преодолевая расстояние от кровати до двери. — Это я утекаю! — радостно захохотал пробивший охранный периметр болотный дух. Разумеется, против двенадцати темных магов и одной светлой, болотный дух долго бы не выстоял. Но Темная башня, уже долгое время требовавшая капитального ремонта, и чинимая с помощью магии, рушилась на глазах. Остаток ночи вся безднова дюжина провела, спасая имущество господина темного мага. В первую очередь, конечно, неплохую библиотеку, рабочие записи. Затем личные вещи учеников, продовольственные запасы. Эжен син’Эриад какое-то время стоял и бессильно ругался. Только подойдя ближе ученики поняли по быстро двигающимся пальцам, что учитель удерживает башню от окончательного падения. — Что мы теперь будем делать? — спросил Четвертый, почесывая в затылке. — В будущее нужно смотреть с оптимизмом, хуже уже не будет, — сказал Шестой и захрустел морковью. — Разве что дождик пойдет, — ядовито отозвался темный маг. — Чего вы пялитесь? Вперед, спасайте наше имущество. Я тут всю жизнь стоять не собираюсь. Местами башня протекала, местами горела — кроме болотного духа вырвался на свободу еще и дух огня, живший в замкнутой пустынной экосистеме с четырьмя представителями экзотической для местных широт нечисти. На этих несчастных ученики Эжена син’Эриада оттачивали заклинания. — Это все потому, что вы, Эжен, как обычно, ленились чинить то, что требует починки — отдуваясь сообщила Лорена, неся за пределы рушившейся башни спасенные от пожара и наводнения вещи. — Вот всегда так было. Вместо того, чтобы забить уже этот несчастный гвоздь, вы ставили очередную магическую заплатку. Магия это хорошо, это просто чудесно, но мы живем в мире, в котором кроме магических законов существуют еще и физические. И один вовремя забитый гвоздь… — Он был таким плохим мужем? — шепотом спросила сестру Седьмая, проводя грязной рукой по лбу. Лорена, прерывая свою речь, поставила ящик, который несла к лаборатории, на пол. Потянулась, высоко поднимая руки. Платье, бывшее вчера белым теперь было серо-зеленым и пахло тиной. — Нет конечно, — смущенно буркнула она. — Нормальным он был мужем. Когда он ушел… я думала, что смогу жить без него. Две недели отсыпалась, можешь поверить? Все так, этот постоянно прерываемый сон то еще мучение… А потом поняла, что не могу без него. Следила тайком, да. Думала приеду, хоть посмотрю на него. Ничего не скажу, даже не намекну на его проблемы с памятью. Она усмехнулась, подняла ящик. — Не смогла… Как взглянула на него, так и поняла, что ну его в бездну восьмичасовой сон! Я просто хочу быть с ним. Седьмая крепко обняла сестру, ничего не говоря. К ним подошел Восьмой, деликатно кашлянул: — Что нам делать то теперь? До холодов поживем на чердаке лаборатории. А потом? — А что говорит Эжен? — спросила волшебница, передавая увесистую коробку Восьмому, и почесывая левую, сгоревшую бровь. Восьмой развел руками. — Хочет взять кредит в банке. Я предлагал просто банк ограбить, но учитель, как всегда, против любых инициатив! — Ограбить банк? — засмеялась волшебница. — Почему сразу не княжескую казну? Восьмой развел руками. — Не потянем сейчас. — Сейчас? — Вот через пару лет мелкие подрастут, можно и подумать… Лорена покачала головой. — У меня есть некоторые сбережения… Седьмая шепотом спросила: — Примет ли он помощь? Лорена пожала плечами. — В браке все деньги общие. Мы ведь так и не развелись. Она подмигнула юным темным магам. — Формально я его опекун, дети. И ваш тоже. В гордыне своей Эжен считает, что никто, никто не знает о его недуге. Он всегда был так наивен… Башня за их спинами заскрипела особенно пронзительно, и обвалилась. Темный маг осел на руки своего верного скелета, все это время находившегося неподалеку. Скелет привычно устроил голову своего хозяина на своих костлявых коленях, и достал из внутреннего кармана сюртука песочные часы. Поставил рядом на землю, и уставился на едва заметно сияющий песок пустыми глазницами. Лорена опустилась рядом со спящим темным магом, ласково провела рукой по лбу, убирая с его лица спутанные пряди пепельных волос. Ученики сели вблизи. Девятая опустила голову на колени Одиннадцатому, прикрыла глаза. Четвертый и Шестой захрустели морковками. Седьмая беспомощно разглядывала главные сокровища, уцелевшие в стихийно-магическом бедствии, свои тетради с черновиком романа. При свете занимающегося рассвета она перечитывала отрывки, хмурилась, и что-то бормотала под нос. — Я думаю, — нарушила тишину светлая волшебница. — Что он сбежал от меня не только потому, что чуть не убил… нет. Еще потому, что я очень хотела его вылечить. Таскала по целителям и магам разума. Хотела как лучше… Мы ведь многого добились — кое-что, не точную информацию, но ощущения, эфемерные и бессмысленные он может вспомнить и сам, в течении дня. — Это правда, госпожа Лорена, — неожиданно всхлипнул скелет и взмахнул костлявой рукой. — Он ведь помнит вас, в глубине души, чтоб я свою шляпу съел, если вру! Лорена вздохнула, взяла спящего мага за руку. — Я верю вам, уважаемый… Как вы, кстати познакомились с моим супругом позвольте мне узнать? Скелет важно кивнул. — Один маг разума, очень эксцентричный даже для магов разума, работал над созданием искусственной личности. У него получился я, — он с полупоклоном приподнял шляпу с блестящего черепа. — А во время войны соседи подумали, что раз у мага имеется в услужении скелет, то он наверно темный. Моему хозяину пришлось срочно уехать. Вы не подумайте, он меня не бросил! Парик справил, маску на лицо. Так я и жил какое-то время в городе. Еда мне не нужна. А потом нового хозяина встретил. Вот, бужу теперь его… Юные маги бросили взгляд на песочные часы. Время понемногу иссякало. — Не скучно тебе было в шкафу сидеть, бедненький? — спросила Третья, прижимая пухленькие ладошки к щекам. —Нет, сударыня, что вы… Мне хозяин книжки читать давал. Я страсть как читать люблю! Искусственный разум, как-никак! Дети засмеялись. — Он хочет просто жить, — сказала светлая волшебница ни на кого не глядя. — Просто жить, а не лечится. И у него это прекрасно получается. А я этого не понимала… Последняя песчинка упала в нижнюю колбу песочных часов. Лорена наклонилась к самому лицу, шепнула: — Эжен, милый… Просыпайся. — Ты по-прежнему целуешься, как рыбка, Лорена? — спросил маг, не открывая глаз. — Это так забавно, едва прикасаясь губами… — Он помнит меня, — шепнула Лорена. Седьмая снова разрыдалась, но записывать душераздирающий момент не бросилась. Маг открыл глаза, привстал, хмурясь: — Госпожа Лорена сен’Крайнор, что вы себе позволяете? Волшебница отодвинулась, быстрым, нервным движением поправила прическу. — Я может и целую, как рыбка, а у вас память как у рыбки, дорогой мой господин Эжен син’Эриад! Ну ничего. Все дневники, что вы столь варварски уничтожили, я восстановила. Никуда вы от вашей памяти не денетесь. Темный маг потер лоб. — Может вы и правы, госпожа. Но неужто ради этой правды вам непременно нужно было разрушать мой дом? Лорена улыбнулась. — Так давайте отстроим его вместе! Только в этот раз, умоляю, без каких-либо магических заплат. И никакого бестиария над головами! Что за странная фантазия при наличии огромных пустых пространств вокруг? Темный маг пожал плечами. — А зачем строить что-то еще, при наличии свободных помещений? — Хваленая рациональность темных? — воскликнула светлая волшебница. — Или их хваленая безалаберность? — Хваленая язвительность светлых? — ответил ей в тон темный маг. — Или их хваленая привычка всеми командовать? На заднем фоне Восьмой принимал ставки на то, кто победит, и как быстро учитель подчинится. Десятая и Одиннадцатый рисовали палочками на песке план будущей башни и прилегающих к ней строений. — У каждого по комнате, — бормотали они. — Личное пространство. Личное. И никаких болот над головой! Седьмая рвала свои записи. — Зачем, — удивилась Девятая. — Ты ведь так дорожила своей работой! Седьмая печально вздохнула: — А о чем тут писать, Делия? Тут не о чем писать, все и так хорошо.