Ядовитая Роза

Минуло около суток с того злополучного момента, когда Лизерли впервые увидела скрывавшееся всё это время в игрушечном мишке существо, и вместе с тем, как шло время, страх её постепенно сходил на нет. Тот постыдный ужас, какой девочка ощутила при первом на него взгляде, постепенно сменился прежней любовью с примесью сильного раскаяния за свою пугливость. И теперь, сидя по-турецки на большом пыльном ковре в игровой, Лизерли как и прежде держала игрушку в руках, избегая участия в общих играх. Она была растеряна и даже слегка напугана, когда один из играющих, тупой как дерево великовозрастный увалень подбежал к ней и, вырвав из её рук мишку, принялся со злобной ухмылкой отрывать ему лапку. - Что ты делаешь?! Тебе жить надоело? – прикрикнула на него девочка, сжавшая смехотворные кулачки, но вместе с тем чувствующая выступившие на глазах слёзы. - Гы-ы, - кривлялся дурак, - А что мне будет? Лизерли занесла руку для удара, и звонкая, но слабоватая пощёчина пришлась по глупому, большеносому и толстогубому лицу обидчика. По краске, выступившей на его полноватых щеках, девочка поняла, каким неожиданным стал для дурака данный ему отпор. Впрочем, тот среагировал на удар мгновенно, с силой толкнув Лизерли в грудь, так что девочка пролетела несколько метров, прежде чем приземлилась на спину, больно ударившись затылком об пол. Дурак же, напоследок показав Лизерли длинный толстый язык и запустив в неё покалеченным мишкой, сразу потерял к ней интерес и ушёл играть со своими приятелями. Давясь тяжёлым дыханием вперемешку со сдерживаемыми слезами обиды и боли, девочка на коленях подползла к изуродованной игрушке и сгребла мишку в объятия. «Этот урод ещё поплатится за то, что сделал». * * * Ночь, 7 часов спустя. В то тихое ночное время, когда безмолвие замка не смел нарушить ни один лишний звук, за исключением сонного дыхания детей и персонала, и тихого, методичного тиканья часов где-то в недрах замка, внезапно на весь интернат раздался дикий, нечеловеческий вопль. В панике зажигались свечи и факела, с хлопаньем распахивались двери, выскакивали в одном исподнем перепуганные, вмиг проснувшиеся воспитательницы… Хлоя и Тринели были разбужены почти одновременно, хоть их спальни и находились в разных частях замка, и синхронно, находясь далеко друг от друга, выбежали из отведённых им комнат. Молодая женщина и девушка с одинаковым испугом на бледных лицах понеслись по наспех освещённым коридорам, по лестнице, на первых этаж, откуда и доносился полный боли крик. Хлоя увидела это ещё с верхних ступеней и похолодела: взгляду её предстала жуткая картина. Бьющийся в истерике, извивающийся в лужи собственной крови подросток лет шестнадцати, некрасивое, глупое лицо которого выглядело ещё более уродливым, так как было искажено от плача. - Чудовище! Чудовище! – выл он совершенно как покалеченный охотником волк. Молодая женщина пребывала в таком шоке не столько от увиденного, сколько от издаваемого несчастным вопля, что не сразу разглядела отсутствие одной из его рук, вместо которой из рукава пижамы выглядывала кровоточащая культя. Почувствовав, как быстро в её душе суеверный страх и потрясение сменяются жалостью, Хлоя подбежала к громко ревущему подростку, принявшись его утешать: - Всё хорошо, я с тобой! Здесь нет никакого чудовища! Ту же картину наблюдала, притаившись за одной из колон, маленькая белокурая девочка, разрываемая противоречивыми чувствами, среди которых были и благодарность её другу, её названому отцу за свершённую месть, и в то же время ревность. Как смел этот толстый урод лежать на руках у Хлои, которую Лизерли уже мысленно называла своей мамой, как смел он пользоваться добротой этой красивой, ласковой женщины – добротой, которая должна принадлежать только ей одной?! Тринели же, точно так же смотрящая на всю эту жуткую картину, так и не решилась спуститься с верхних ступеней лестницы – отвращение к чужой крови и этому некрасивому, больному парню оказалось куда сильнее любопытства. Она видела, как подбегает к нему директриса, как приказывает кому-то звать врача и встряхивает заплаканную от жалости и страха Хлою. Глядя на всё это, Тринели невольно поражалась тем пугающим явлениям, какими изобиловал интернат её бабушки; ещё больший суеверный ужас поселился в душе девушки, когда она услышала, что рука несчастного не отрезана, а отгрызена, причём отпечатки зубов непохожи ни на человеческие, ни на зубы животного. «Мне нужно срочно поговорить с Бастией – возможно, раз он какое-то сверхъестественное существо, то может знать, что здесь произошло». * * * Томимая смутными предчувствиями, одно из которых казалось ей страшнее другого, Тринели шла по коридору, освещая себе путь тремя почти выгоревшими свечами в канделябре; она сама не знала, что именно хотела найти – самого ли тёмного двойника, или Бальдерика, к которому, как сказал Бастия, он был приставлен. Девушка поочерёдно заглядывала во все комнаты, в которых, так и непотревоженные, спали воспитанники интерната, игровые, где вразброс валялись мягкие игрушки, и классы с пыльными партами. Она почти отчаялась найти то, что хотела, когда яркий голубой свет, сквозь щель полыхнувший за одной из запертых дверей, привлёк её внимание, но Тринели ещё не до конца была уверена в своей догадке. Стыдясь самой себя, девушка как любопытная школьница подошла вплотную к двери и прильнула к замочной скважине. Там, во всполохах яркого голубого пламени, рвущегося из большой и старинной на вид книги, которую он с видимым усилием держал в руках, стоял Бальдерик; его светлое лицо казалось ещё белее обычного, а светло-карие глаза, обычно имеющие возвышенное, мечтательное выражение, теперь явственно горели пугающим фанатичным огнём. Стоя за дверью и содрогаясь всем телом от всё нарастающего холодного страха, Тринели каким-то внутренним чутьём понимала, что Бальдерик не один в этой комнате; что-то древнее, властное и бесконечно злобное находилось в этом помещении вместе с юношей – замирая сердцем, девушка различала мертвенно-бледные руки, что помогали Бальдерику листать книгу, протягиваясь из-за его спины. - Давай же, слюнтяй! Твой бог приказывает тебе! – слышала Тринели до боли знакомый высокий, ещё не сломавшийся голос, и была потрясена перемене его тона – так по-хозяйски, безжалостно прозвучало сказанное Бастией. Бальдерик, который, видимо, кое-как скрывал охватившую его панику, вперил испуганный взгляд в текст книги, но не мог прочитать ни слова. - Ах, я и забыл, что ты не умеешь читать. Дай мне самому прочесть это. Бастия вышел из-за спины «своего» человека и властным движением выхватил книгу у него из рук; но не жестокость и власть поразили Тринели в нём больше всего в этот жуткий момент. Самым удивительным и пугающим казалось то, что тёмный двойник Бальдерика менялся на глазах, с каждой секундой становясь всё более и более неузнаваемым: светлели, становясь золотисто-белокурыми его волосы, кожа приобретала вместо пугающе-бледного здоровый розоватый оттенок, глаза же из угольно-чёрных делались ярко-голубыми… - И был рождён смертной девой смертный человек, которому суждено было стать богом всех богов! И имя этому могущественному богу было Деимос-Аид! – звонко выкрикивал Бастия, - Убоялись его все люди из плоти и крови, и все тёмные духи из Преисподней! И было много других смертных, выпивших отвар из Жар-Цвета, и уровнявших в могуществе богам! И стали они его слугами! Порыв холодного ветра, какой, как уже поняла Тринели, всегда предшествовал появлению кого-то из этих пугающих созданий, растрепал светлые волосы Бастии, и резкий, зловещий хохот прокатился над старым замком – это злой полубог, принявший до поры до времени обличие «своего» человека, радовался освобождению. - Так приди же, о Эгрегор, сын мрака и чёрной магии, создание богомерзких колдуний! Снова завыл, застонал где-то в вышине ветер, да так, что Тринели похолодела, и душа её, итак натерпевшаяся в эту злополучную ночь страстей, ушла в пятки. В унисон с этим душераздирающим стоном раздался ещё один звук – полное злобы и одновременно с этим лёгкого страха рычание. До боли в глазу вжавшись в замочную скважину, девушка видела, как в клубах чёрного густого не то дыма, не то тумана появляется ещё одно существо – сгорбленный, но высокий уродец, обнажённый, белокожий, абсолютно безволосый, и, что самое удивительное, не было в нём никаких половых признаков. Это чудовище с морщинистой, как у бритой обезьяны, бледной кожей, было абсолютно бесполым. - Ая-яй, какой нехороший Эгрегор, - Тринели была безмерно удивлена, когда вместо должного страха услыхала в голосе Бастии ноты издёвки, - Зачем руку мальчишке отгрыз? Или ты забыл, что все люди, даже такие ничтожные, как этот урод, могут, если захотят, обрести могущество и стать бессмертными? - Он обидел Лизерли, - был тихий, но решительный ответ. Бастия снова расхохотался злобным и неприятным смехом, от которого Эгрегор испуганно съёжился, как будто став в два раза меньше – теперь он казался одного со злым полубогом роста. - Лизерли? Что тебе с этой девочки? Или ты привязался к ней? - Да. - Ну надо же! Злобный и страшный монстр стал сентиментальным! А если я подам идею Господину взять Лизерли в свои ряды, когда она подрастёт? Что ты на это скажешь? – не унимался Бастия. На лице монстра, если его можно было так назвать, отразились невыразимые ужас и страдание – он, казалось, готов был умолять врага о милости к девочке, но всё ещё был слишком горд для этого. Голубые с вертикальными кошачьими зрачками, чуть светящиеся в полутьме, глаза полубога весело блестели, радостной улыбкой сияло и его красивое, совсем юное лицо – лицо четырнадцатилетнего мальчишки. В другое время и при иных обстоятельствах Тринели полюбовалась бы этой искренней улыбкой, но теперь один вид счастливого лица вечно юного Бастии, издевающегося над несчастным Эгрегором, не вызывал в девушке ничего, кроме страха и возмущения. Она, должно быть, испуганно вскрикнула, потому что Бальдерик, о котором она давно позабыла, повернул в её сторону голову: - Бастия, тут твоя девчонка пришла. Она прямо за дверью. Тринели запоздало зажала рот рукой, но уже было поздно, слишком поздно… Жуткие, горящие кошачьи глаза обратились в её сторону; впрочем, не было в них уже того злорадства, которое так напугало девушку. Бастия выглядел всего лишь очень удивлённым. Распахнулась по воле неведомой силы дверь, и глаза обоих юношей – обычного и бессмертного, - с любопытством остановились на её побледневшем лице. - Я вам помешала? – спросила Тринели единственно из-за того, чтобы хоть что-то сказать, вместо того, чтобы стоять молча истуканом. - Что ты, Тринели. Ты как раз вовремя, - высунувшийся изо рта кончик языка Бастии с вожделением облизал губы, - Не каждый день тебе приходится видеть, как боги казнят порождений чёрной магии. Это увлекательное зрелище. - Сейчас вы позовёте Князя Тьмы? - А ты невнимательная. Разве я говорил, что мой Господин – это какой-то жалкий Сатаняшка? Сейчас я призову существо, которое пятьсот лет назад было простым смертным, - таким же, как ты и Бальдерик. Но теперь он стал божеством, равным которому нет ни на земле, ни под землёй. Продолжение следует...