Бледный словно пломбир Пленный сонных квартир Этой летней ночью разорвётся сердце на осколки Welcome в наш тир
Когда Миша встретил свою родственную душу, она уже угасала. Они познакомились в больнице, Совергон ходил на какие-то анализы, а она — за бесплатными обезболивающими. Катя Мише очень понравилась. С кепкой на лысую голову, значками на рюкзаке, какими-то странными шмотками, которые обычная девушка вряд-ли наденет и неоперабельной стадией рака легких. Кате было 25, и она совершенно не понимала, как так получилось, но даже в последние месяцы жизни не унывала, отказывалась от лечения и проведения остатка отведенного ей времени в больнице. Мише Катя сразу понравилась, и не только потому что она была его соулмейтом. Его привлекла в девушке эта неубиваемая тяга к жизни даже с таким тяжёлым диагнозом. Совергон успел исполнить пару ее мечт, вместе они съездили в Норвегию, Миша познакомил ее с Усачевым и Поперечным, а также уговорил Эльдара взять ее сняться в клипе. Но их счастью не суждено было жить долго, и оба это понимали. Очень скоро Катя слегла в больницу. Прогнозов врачи никаких не давали, все и так было предельно ясно. Один только отвел Мишу в сторону и спросил: — Вы ее соулмейт? — доктор выглядел обеспокоенным. — Да. — Вы же знаете, что случается при смерти одного из соулмейтов? — Да. Я готов к этому, — Миша врал. Он явно был не готов к мучительно больной жизни без Кати. Даже сейчас, когда она еще была жива, как будто каждой клеточкой тела он ощущал ее боль. Сквозь силу Совергон смог натянуть на себя улыбку и делать вид, что ему совсем не тягостно. Миша уже давно проклял весь этот мир и людей вокруг себя, таких счастливых, подходящих друг другу и любящих, но стойко переносил все испытания, не без поддержки друзей. Даня Кашин, который всегда был рядом, приносил еду в больницу, Даня Рэнделл, который часто спрашивал, как он, Дима Малина, который следил за квартирой и всегда обнимал Мишу, когда он приходил. Последними словами Кати была фраза «Я позабочусь о тебе». Она произнесла это, а потом приборы противно запищали и показали полное отсутствие признаков жизни. А Мишу изнутри поразила жуткая раздирающая боль. Яркой вспышкой, по всему телу, от мозга до сердца. Так вот оказывается, как это. Совергон помнит, как вышел на негнущихся ногах из палаты, упал в крепкие Данины руки и поплелся домой, утирая слезы рукавом красной толстовки. Следующие пару дней были для него как в тумане. Он почти ничего не ел, просто лежал на кровати и смотрел в стену, иногда лишь вставая. Родители Кати через Даню передали ему, чтобы он не ходил на похороны, потому что они переживали за состояние Миши. Потому что были случаи, когда при виде погребения соулмейта, оставшийся в живых умирал там же, не в силах выносить все.***
Ты теряешь контроль, полетели за мной Пропустить эту ночь, будет нашей виной
Прошла неделя. Посреди ночи Совергон проснулся от жуткой жгучей боли в районе предплечья. Он сжал зубы, удерживая болезненный стон и пошел в ванную, стараясь не разбудить Даню с Димой. Тихо не получилось. Вспышка боли опять пронзила тело и Миша вскрикнул. Совергон задрал рукав футболки и заметил, что половины переплетенных букв К и Л не было, а вместо них остался шрам, как от ожога. На его глазах черный цвет стирался, а дата рождения Кати заменялась на дату смерти. Все это сопровождалось жуткой болью. Миша намочил полотенце холодной водой и приложил к метке. В ванную зашёл обеспокоенный Даня. — Все в порядке? — спросил он зачем-то, хотя ответ был очевиден. — Нихуя не в порядке, — боль опять вернулась и Совергон взвыл, стараясь удержаться на бортике ванной. Кашин сел рядом и убрал полотенце с Мишиной рукой с предплечья. Метки не было, вместо нее остался только шрам и черная дата смерти. — Пошли, тебе нужно принять обезболивающее. Спать ляжешь к нам. — Везёт вам, — сквозь стиснутые зубы прошипел Миша и с трудом приподнялся. Жгучая боль прошла, осталась только тупая и пульсирующая в районе метки и какая-то опустошенность и усталость в теле. На кухне Даня заботливо протянул ему пачку с анальгином, глицином, каким-то снотворным и стакан воды. — Минут через двадцать пройдет. Ты же знаешь, что теперь будет? — Мне и так блять плохо, ты хочешь сказать, что будет еще хуже? — А разве врач тебе не сказал? Про потерю цветовосприятия? — Мишаня, все нормально? — на кухню заглянул сонный Дима в одних шортах. Он оперся о дверной косяк, поглядывая за парнями. — Пока Кашин что-то не начал пиздеть, было хуево, а теперь что-то среднее между «очень хуево» и «очень хуево, заказывайте гроб». Я думал, про потерю цветовосприятия это сказки для приукрашивания и драматизма. — У тебя метка выгорела? — голос Малинова резко прозвучал очень обеспокоено. — Дань, так что там про цветовосприятие, ты давай не молчи. — Давай утром. Сейчас ты идешь к нам в кровать и это не обсуждается ни с тобой, ни с Малиной. — Да вообще без бэ, — Дима сложил руки на груди и чуть выше локтя Миша зацепил взглядом метку с буквами ДК и датой рождения Кашина. Последний взял его за тощую руку и потащил к его спальне с Димой. Уже засыпая, он почувствовал, как Даня обнимает его со спины, прижимая к себе, а Малинов обнимает их обоих. Физическая боль почти отступила, оставив после себя лишь опустошение и грустные мысли.***
Слово за слово, Промежуток между нами — одна капсула
— Так вы мне расскажите, что там с цветовосприятием? — Миша, Даня и Дима находились с утра на кухне. Малинов жарил оладушки на завтрак, Кашин заваривал чай. — Наверняка ты знаешь все эти рассказы про посерение мира, но думаешь, что это сказки. Но это не так, поверь мне. Сначала ты медленно, но верно перестаешь различать цвета, плюс к этому добавляется потеря желания жить, суицидальные мысли, апатия, депрессия и в итоге… — Даня поставил перед Мишей кружку с чаем, — И в итоге ты либо погибаешь от какой-то сердечной болезни, либо просто кончаешь жизнь самоубийством. Конец. — Ты так об этом говоришь, как будто ничего серьезного здесь нет, — Совергон сжал руками кружку из «Мам, купи» и вздохнул. — А есть какие-то благоприятные варианты развития событий? — Тебе может достаться новый соулмейт, — Дима поставил на стол тарелку с оладьями и сам сел рядом. — Если ваша связь была достаточно сильной, это случится быстро и ты даже не заметишь. Ну, а если не особо, то сначала ты успеешь настрадаться, и только уже на грани суицида к тебе придет новый человек. При этом цветовосприятие вернется и ты сможешь и дальше нормально жить. Максимум, один-два оттенка перестанешь видеть навсегда и все. — Я, наверное, от инфаркта умру быстрее, чем этот новый соулмейт объявится. Кто эту херню вообще придумал? — Миша отпил чай из кружки и начал быстро поедать приготовленные Димой оладушки. Даня переглянулся с Малиновым и вздохнул.***
Я больше не могу дышать Еще немного, и я упаду,
Голубой. Первый цвет, который Миша перестал отличать. Однажды его разбудили солнечные лучи, которые в Питере вообще редко бывали. Он распахнул окна, и тут же закрыл. Потом снова открыл. Небо было серым, но светлым. — «Ну вот он, пиздец, приехали», — подумал Совергон, садясь обратно на кровать. Он заметил, что его любимая голубая кофта тоже больше не голубая. — Мишаня, гулять пойдешь? — в комнату заглянул Даня. Совергон повернулся на него и встретился взглядом с его серыми глазами. Хотя еще вчера они были голубыми. — Не пойду. Небо серое. И глаза у тебя серые. Ненавижу серый. — Оно уже? — Даня подошел и сел к Мише на кровать, обнимая. — Даня, я не хочу, — все, что он сказал в ответ. — Не переживай, Катя позаботится о тебе, — он погладил его по руке. — Давай, собирайся, погнали с нами. Возражения не принимаются. Миша улыбнулся. Хорошо, что у него был такой друг, как Даня.***
Знаешь этот дурдом, мой потерянный край в картинках Либо в искусственный рай тропинка
Мишина потеря цветовосприятия развивалась со стремительной скоростью. Уже к началу осени он видел только два цвета — зеленый и красный, а все остальное было представлено оттенками серого. При этом его эмоциональное состояние для окружающих казалось абсолютно спокойным, он так же улыбался, снимал ролики (правда теперь всю работу со светом и монтажом делали Даня с Димой), встречался с друзьями, но по ночам чувства буквально рвались наружу, он кусал руки, чтобы не было слышно его всхлипов, затыкал уши наушниками, стараясь отвлечься от грустных мыслей, ревел, бил кулаками подушку, одним словом — давал волю своим негативным эмоциям. Даня слышал, как Миша плачет ночами. Кашин знал, что Совергону плохо. И он абсолютно точно был уверен, что в этом случае ничего не поможет, кроме как спасения, в виде новой метки на руке, ведь сам сталкивался с этим. Ему было 19. Его соулмейта, Женю Некрасову насмерть сбила машина, как он узнал позже. Они не успели даже встретиться. И Даня тогда едва не покончил с собой, хорошо что рядом были друзья, которые и правда не давали никуда ходить одному. И когда он различал только некоторые оттенки голубого — на его груди появилась новая метка, две переплетенные буквы Д и М. Дима объявился тут же — они общались и почти всегда были рядом друг с другом. Он спас его — с тех пор Даня не различал только два оттенка — кислотный оранжевый и малиновый (иронично).***
Еще немного и я упаду… Я теряю контроль
— Миша, блять, ты почему меня не позвал?! — кричал Даня на кухне, заматывая бинтом его левую руку. Дима заваривал чай с ромашкой — им всем тут следовало успокоиться. Совергон в ответ лишь плакал, изредка шмыгая носом и утирая слезы правой рукой. — А если бы я не увидел?! Не успел бы?! Миша, ты хоть понимаешь, что бы мы чувствовали?! — он кричал, прижимая к себе парня. — Вам бы было не настолько плохо, насколько плохо мне уже с лета, — пробурчал он под нос, закусывая палец. Дима поставил перед ними две чашки с чаем, а сам оперся о холодильник и перекинулся взглядом с Даней. Они оба прочитали там одно и то же. Теперь нужно быть рядом еще больше, чем сейчас, 28/7, иначе они лишатся друга, а мир — талантливого видеоблогера и рэпера. Миша осторожно и медленно выпил свой чай, устроился в руках у Дани и вскоре заснул. — Блять, Дима, я скоро сам кукухой поеду, — сказал Даня, когда уложил Мишу к ним в кровать. Они вместе с Малиновым прятали колюще-режущие предметы куда подальше, чтобы не дай бог Миша снова решил порезать себе руки. — Я не знаю, что делать, блять, вообще не знаю, я плохой друг, — он почувствовал, как Дима обнимает его сзади, утыкаясь носом в лопатки. — Мы можем только ждать. Все с тобой нормально, ты не виноват, это судьба — сука, — он привстал на носочки и поцеловал Даню в шею.***
Жизнь — праздник, я держу градус Жизнь дразнит, жизнь драма, жизнь слабость
У Миши на другом предплечье появилась новая метка. Переплетенные буквы Р и С с датой 20.10.1994. Даня с Димой, конечно же, тут же заметили. — Мишаня, так это же Руслан который Соколовский! — крикнул Кашин из комнаты. — Я просто только что дату загуглил, оно сходится! Давай пиши ему бегом! — А если он не захочет? — замявшись, ответил Совергон, потирая рукой метку. — Ты совсем ебанулся? — Дима подошел сзади и слегка ударил Мишу по голове. — Мы тогда сами напишем! К тому же, он щас в Питере, с Лариным что-то снимает. — Я уже написал! Миша лишь улыбнулся, переводя взгляд на красную кружку от нескафе, стоящую на столе. Которая внезапно оказалась серой. — Когда он сможет со мной встретится? — Миша подошел к Дане, который активно переписывался с Русланом в телеграме. — Он сказал, что если мы его сегодня вечером встретим, то он только с радостью. Значит так, я за ним поеду, вы двое сидите дома и спокойно ждете. Только попробуйте что-то натворить.***
Мне нужен последний билет Мне нужен билет, ты дай мне его Меня валит с ног… Ночь на исходе, я вижу восход.
Дима как и сказал ему Даня сидел на кухне рядом с Мишей и глаз с него не сводил. Господи, неужели это закончится прямо сейчас? Те долгие месяцы ожидания, потраченные нервы у троих сразу, плохое душевное состояние Миши… Малинов перевел взгляд на все еще забинтованную руку Совергона. На кухне повисло спокойствие, умиротворение и молчание. Щелчок замочной скважины, и вот в скромную квартиру заходят Кашин и Соколовский. — Дима, у вас все отлично? — Лучше не бывает! — Руслан, заходи, будь как дома так сказать. Миша там, — он указал рукой на кухню, и незаметно махнул головой, как бы намекая Диме, что пора слинять за дверь. Тот все понял, кивнул Руслану и удалился, прикрывая дверь. — Привет, Миш, — улыбнулся Соколовский, присаживаясь рядом и обнимая парня. — Спасибо. — только и ответил Совергон, прижимаясь ко все еще холодному Руслану. Он развернул голову и посмотрел на него. Зеленые глаза резко выделялись на фоне серого окружения. — Ты правда не видишь цвета? — спросил он, поглаживая парня по голове. — Только зелёный. Верни мне все остальное, пожалуйста. Только ты сейчас можешь. Ты же готов остаться со мной.? — тихо спросил он. — Ты — моя судьба, так уж вселенная распорядилась. Как закрепить связь? — Где твоя метка? — Руслан задрал рукав кофты и показал Мише переплетенные буквы М и С с его датой рождения, правда не черные, как должны быть, а серые. Такое означало, что связь между соулмейтами не закреплена. Миша развернулся и закатал рукав футболки. — Прикоснись, — Соколовский приподнял руку, коснулся Мишиного плеча своей меткой. Совергон на секунду подумал, что он потерял зрение. Яркая белая вспышка на мгновение ослепила его, а потом он моргнул — и вся серость исчезла. Он даже глаза прикрыл от неожиданности. — Ну как ты? — Руслан обнял Мишу сбоку, устраивая его голову на своем плече. — Нормально. Теперь нормально.