***
Козерог утопал в бессилии и от этого разрывался ещё сильнее. Рука держала бокал виски, а кончики пальцев побелели. Он вдыхал односолодовый аромат с нотками влажной дубовой коры и горького шоколада и голова кружилась то ли от выпитого алкоголя, то ли от неизбежности провала. Начинало тошнить. Мутный взгляд скользил по комнате, цепляясь то за диван, то за широкий стол. Тело словно прошибало током от воспоминаний минувшего вечера. Он сильнее сжал зубы. Ему делали больно так долго, и он тоже сделал больно. Он знал, что сделал. Но он не планировал этого. Резко выдыхает воздух сквозь плотно сжатые челюсти. По спине бегали мурашки и воспоминания о касаниях тонких пальчиков. В помещении всё ещё витал слабый вишнёвый дух. И ему это нравилось, но он хотел чувствовать совсем другой запах. Запах цветочных духов, лака для волос и чистых рубашек с вышивкой на них. Запах Овна. Он любил запах Овна. Только Овен не любил запах виски и дорогого табака. Не любил неудобные диваны и Козерога. Козерог упирается локтями в колени, пряча лицо в ладонях. Стакан летит на пол, попутно разливая оставшуюся в нём янтарную жидкость. Соображать в таком состоянии не представлялось возможным. Спутанность мыслей, горящий экран телефона на столике и крики, застрявшие в глотке. Руки чешутся съездить пару раз кулаком по самодовольной глупой роже, что так дорога Овну, но столь ненавистна Козерогу. Пара непрочитанных сообщений от Рака: «Ты уверен?». «Он не стоит того, чтобы марать об него свои руки, да и она, честно говоря, тоже...». – Всё завтра. Он стянул свою серую футболку через голову и кинул на подлокотник, сам валясь от усталости на спину. Последний беглый взгляд по диалогам. Затуманенный горячительной жидкостью и осознанием общей картины плачевной ситуации, его взгляд зацепился за одну из первых иконок свёрнутых переписок. Точно, он ведь так и не прочитал её последнее сообщение-ответ ему. Небольшая горечь прошлась от нёба, по стенке гортани к желудку. Пахло солью и снегом – пахло виной. Он открыл сообщение. Она как обычно отвечала ложью, а он как обычно это видел, но не собирался акцентировать на этом внимание. «Рыбы несёт какую-то чушь, а впрочем, это понятно. Жаль, что я люблю не её. И её жаль,» – пронеслось в голове еле внятной мыслью, тут же растворяясь в притупленных чувствах, лишь ощущениями скользящих по коре головного мозга, как шелковая ткань легко, едва касаясь, спадает со стола от дуновения ветра. Он провалился в сон. Пьяный и спутанный сон, который он ни за что не вспомнит, проснувшись сегодня, ближе к обеду.***
Овен проснулась от сильной тошноты и дрожи в похолодевших конечностях. Тело непроизвольно исторгнуло содержимое желудка на мокрую от пота и слёз подушку. В чужой тёмной комнате запахло кислотой желудочного сока и провалами в памяти. Она встала с большой двуспальной кровати родителей Рака и, шатаясь, побрела в ванную. Сторожевой пёс у входной двери зарычал. Он не любил пьяных людей. И Овна. Сейчас она была совокупностью всего, что ненавидел старый стафаширский терьер. В коридоре было темно, а она запиналась о свои же ноги. Нужная комната была недалеко. В светлой ванной было сыро, холодно и одиноко. В углу, над раковиной висело заляпанное зеркало. Она оперлась обеими руками о столик. Алкоголь не хотел отпускать тело из своего плена ядовитых сладких паров и обжигающей полуводы. – Сколько я выпила? Овен смотрит на своё отражение в зеркале. В голове ни одной приличной мысли. На обмёрзших губах мерзкий привкус не переваренной пищи и чужих губ. – Что я пила? Вернее, чем её напоили. Она не помнила половину вечера и то, как оказалась дома у Рака, лёжа на чьей-то кровати. Она не понимала, что рядом второй час сидит Козерог и мысленно материт её парня, решившего отметить рождество большой компанией с соразмерным количеством алкоголя на улице. Овен не помнила, как набухалась в мясо и обмерзла, как её любимый позвонил Козерогу и скинул её на него. Она так же не знала, что в это время, в соседней комнате, Рыбы ставила для неё чайник, а рядом стояла Рак и читала подруге нотации о «Правильной любви». Овен провалилась в сон, лёжа в своей блевотине на мокрой от снега с её одежды простыне. Когда она проснулась, Козерог всё ещё сидел рядом, а следа Рыб дома не было. Рак налила ей чай, а Овен сорвалась на прогулку в первом часу ночи с другом своего парня, не желая даже слышать о том, что её поступки неправильны. Сейчас она вернулась ночевать в дом Рака. Сейчас её волосы грязные то ли от пролитого на них алкоголя, то ли от сна на грязных подушках. Сейчас её лицо помято, а губы подрагивают. Голова отказывается соображать. Шум воды. Попытка согреть руки под текучим теплом. Тело ломит. Светло-зелёная плитка давит со стен ощущениями больничного покоя. Головная боль добавляет атмосферы. Она умывается и вновь смотрит на себя. – Он меня любит, поэтому привёз к друзьям. Овен думает о своём парне, хотя думать получается слабо. С тяжестью. Медленно, как движения морской черепахи в жаркий на суше. Мысли лениво, опьяненно-сонливо ползли склизкими гусеницами на границах сознания. Она вернулась в постель. Организм был истощён и напуган. Она отключилась сразу же, не смотря на затхлый запах застоявшегося грязного воздуха в комнате, не смотря на грязь, влагу и окончательно исчезнувшее чувство собственного достоинства, растворённое в одном из тех пластиковых стаканов с дешёвой водкой, которые она опрокинула в себя, ободрённая нежной глуповатой улыбкой любимого.***
Рыбы сидела на диване, рядом лежало скомканное одеяло. Кожа выглядела болезненно бледной, а взгляд сухим и трезвым, что для неё само по себе неестественно. Одна нога лежала на подушке, вторая свисала, ступнёй касаясь холодной поверхности пола. Единственным источником света был экран телефона, где отображалось открытое окно диалога и мерзкая, до боли тоскливая песня, поставленная на повтор. Левая рука сжимала канцелярский нож. Возле телефона раскиданы пластыри и грязные бинты. – Это очень глупо. Она переводит взгляд с экрана на предплечье правой руки. Кровь собирается у порезов крупными бордовыми бусинами и скатывается к кисти, оставляя на белёсой бумаге рук яркие полосы. – Я не могу себе этого позволить. Рыбы комкает пропитанный уже потемневшими каплями жизни бинт и прижимает к нескольким ранам. «Рак ушла спать. Тем лучше,». Обветренные губы содрогаются от поверхностного дыхания. Тянущая, пекущая боль, неосознанный страх и вкус железа дурманили. Органы внутри словно свело холодной судорогой. Она перечитывает сообщение: «Я поговорила с Козерогом. Я сказала ему тоже, что и тебе... Если быть с тем, кого любишь ты не получается, то надо быть с тем, кто любит тебя,». Ноги начинают неметь, словно ступни затягивает в мутную, вязкую жидкость – волнение, мешанное с неврозом. «Да, я сказала ему, что ты смотришь на него так же, как и он смотрит на Овна,». – За что? Она так и не смогла сформулировать свои мысли в ёмкую фразу «С хуя ли?», она снова прижала металл к бумажной коже, разрывая тонкую оболочку. Хотелось, чтобы кто-нибудь остановил её. Хотелось спастись, но тело не слушалось, мозг отказывался подчиняться – аффектированность психотропными веществами брала верх. Игра была заранее проиграна гадким таблеткам. И Козерогу. «Если я умру, то обвинят Козерога. Все обвинят его... Я не хочу доставлять ему неудобства. Я не хочу, чтобы он винил себя,». Онемевшими пальцами Рыбы очистила от упаковки широкий пластырь. Он пах зелёнкой, сбитыми коленками и клеем-карандашом. Она залепляла дыры в своём теле, как любимые старые пижамные штаны покрывают заплатками, в надежде на ещё «хотя бы недельку» службы. Порез на бедре неприятно щипал, напоминая о собственной глупости и неумении контролировать эмоции. Холод пробежал по телу от первого шейного позвонка к пояснице, мягкой волной прокатившись с кровью по венам к ногам, оседая где-то в кончиках ногтей, покрытых, уже порядком облезшим, лаком. На простыне виднелись бордовые круги, ехидно улыбаясь кривыми линиями. «Мне нельзя умирать сегодня, я ведь сказала ему, что со мной всё в порядке,». Сладкая горечь лжи растекалась от воспалённых гланд по гортани, оставляя ожоги где-то внутри, раздирая желудок и через язвы проникая в тело. Перед глазами забегали тёмные пятна. Потеря крови сильно ослабила Рыб и в забытьи потянувшись за остырьем она проваливается в малокровное беспамятство и острый синий сон.***
8 января, 3:56, понедельник. Весь город, за исключением пары непрезентабельных серых лиц с печальным взглядом наполненным тоской и самогоном, спал. Стрелец беспокойно ворочалась, путаясь ногами в одеяле, тонкая вуаль сна, не разрушенная, шершавая, обвивала тело, но не лишала дурных предчувствий. За широким деревянным столом на кухне спал Телец. Рядом стояла полупустая бутылка коньяка. Старый напиток, крепкий, снисходительный к разбитым сердцам, оглушая боль отверженности обухом сорока градусов. Каждый второй ответит, что у него «Всё в порядке». Каждый третий соврёт.