***
Летняя ясная ночь безразлично отдается мне всей своей теплотой и свежестью, как юная распутница- красивая, живая, желанная и доступная. И да, она для всех. Бросив пару поленьев посуше к дереву, я кладу на них свою куртку и усаживаюсь, прислоняясь спиной к стволу какого-то раскидистого дерева. Никогда ни черта не смыслил во всей этой растительности. После сравнения этой ночи с проституткой, она не кажется уже такой притягательной, и я криво усмехаюсь этим мыслям и сдвигаю шляпу на глаза, отгораживаясь от этой девки по имени Лето. Ты не моя, ты для каждого. Только огонь ещё будит воспоминания, и я слежу за медленно летящими в воздухе искрами. Каждая искра- это пожар, погибшие, семейный камин, мангал, крематорий, тлеющая сигарета, свеча в ванной, а эта... А эта искра не из костра. Я на секунду закрываю глаза, надеясь на обман зрения, открываю их снова и вижу все тот же алый витиеватый след искры, застывший в воздухе. Не поднимая головы, я веду взглядом по этой нити , пока не осознаю, что она уходит наверх. Пальцы мягко расстёгивают потертую кобуру, кожа легко поскрипывает а сухая ладонь смыкается вокруг такой холодной рукояти револьвера. Страха в моем воспаленном разуме уже не осталось, я давно уже знаю,что пора с этим покончить, и как я могу это сделать. Я вынимаю револьвер из кобуры и слитным движением поднимаю его, направляя ствол вверх. Выше... Выше... Пока холодный металл не касается моего нёба, наполняя рот мерзким привкусом горелого пороха и окиси. Я с детства знаю, как не бояться смерти- достаточно лишь отложить свой страх на потом и действовать механически- твердые ногти узловатых пальцев белеют, указательный палец плотнее прижимается к шлифованному временем и кожей спусковому крючку, барабан, набитый шестью смертями, начинает проворачиваться вместе с жизненным циклом, и ударник выбивает пламя из капсюля. Я смотрю перед собой сквозь курящийся дымок сухого костра и понимаю, что ничего не происходит. Ничего? О нет, кое-что все же было. Два желтых глаза, в которых словно неспешно течет огонь Солнца, вот, что, твою мать, происходит. Она сидит на мне верхом, склонив голову набок, приоткрыв губы и касаясь сосками моей груди. Парящие в застывшем воздухе волосы касаются моего лица. Искры срываются с ее кожи и чертят письмена древнего огня, завораживая и увлекая. Все происходит,но, как и на ручье, слишком медленно. Пламя неспешно выбрасывает языки из ствола, пуля неостановимо давит в нёбо, вызывая привычный вкус собственной крови. Она продолжает меня изучать, быстро и легко сдвигаясь на мне то влево, то вправо, не желая ничего упустить. Мелкая капля крови падает на ее губы, и она вздрагивает, запрокинув голову и полуприкрыв глаза, в которых огонь начинает светиться багрянцем. Я слышу треск собственных костей, продавливаемых медью и свинцом, я чувствую запах моей опаленной щетины. И тепло. Эта сука такая теплая.***
Эта сволочь сводила меня с ума несколько дней. Несколько поганых дней я не мог сомкнуть глаз, ощущая ее присутствие где-то во мраке, в тумане, в кронах деревьев, в траве, когда ходил отлить. Ей хватало сил, чтобы разделать меня, как говяжью тушу, а бритвенно-острые белоснежные зубы могли искромсать мою небритую физиономию в клочья, как только ей наскучила бы эта игра. Но я положил этому конец. И только мне выбирать, как уйти. Когда у тебя никого не осталось, некому кроме тебя определить ценность твоей жизни, и тогда остаются только убеждения... Но какого черта я продолжаю думать? Я криво ухмыляюсь мысли о том, что загробное царство все же есть, и меня скоро поднимут на вилы и сбросят в котел, сталкивая копытами с ржавых зубьев, застрявших в ребрах. Так какого хера я ещё не сдох? Пытаюсь пошевелиться, и дикая боль пронзает всю мою голову. Ловлю пастью воздух, но он загустел и входит а лёгкие, словно глина, и, кажется, я слеп. Проведя пальцами по лицу, я судорожно ощупываю веки и сдираю с ресниц залившую их запекшуюся кровь. Наконец открываю глаза и замираю. Она сидит на моей груди, подобрав под себя ноги и мерно раскачиваясь вперёд и назад. Ее ягодицы прижаты к моей коже, хрупкие плечи опущены, глаза потускнели, лишь алые искры все также срываются с ее бледного тела. Внезапно ветер зашуршал в кроне, как безумная старуха в куче своего хлама- бормоча и копаясь в ворохе тряпья. Я медленно тянусь левой рукой к лежащему чуть поодаль револьверу, стараясь не пробудить ее от этого спасительного транса, задерживаю дыхание и медленно взвожу курок, направляю срез дула в ее голову, а ее парящие невесомые волосы задевают ствол и мои пальцы. Я не заметил, как она перестала раскачиваться. Она обернула ко мне свое лицо, но огонь в этих глазах уже едва тлел. Странным гортанным голосом она произнесла что-то неясное, огненные волны прокатились по ее глазам и снова почти угасли, лишь изредка вспыхивая. Я опускаю взгляд по ее по-девичьи припухлым губам, тонкой шее, очерченной груди до живота, к которому она прижимала руку, которую баюкала, раскачиваясь верхом на мне. По руке стекала рубиновая вязкая жидкость, капала на мою кожу, обжигая и испуская тонкий едва уловимый запах цветов. Тень пробежала по моему лицу. Кровь? Продолжая держать ее на прицеле, я судорожно сглатываю воздух и правой рукой разворачиваю ее ладонь. Кусок медной оболочки триста пятьдесят седьмого магнума торчит из середины ее ладони вперемешку с хлопьями свинца и нагара. Языком я нащупываю лунку от пули в небе и пытаюсь связать царапины от моих зубов на ее ладони , медь и то, что я пока ещё не подох. Я влез в неоплатный долг перед этим созданием, дери ее черти. Она успела выхватить пулю из моего рта, изодрав кожу о мои зубы и изувечив свою ладонь. Я медленно втягиваю воздух, закрываю глаза и прислушиваюсь к треску углей моего костра, кляня себя за свои убеждения. Я не хочу этого делать. Я правда не хочу этого, но я должен. Должен сам себе. Дождь-полоумный бесконечно стучит по листьям, вечно голодный костер трещит и плюется снопами искр, поле передо мной начинает светлеть в предрассветных сумерках. Я мрачен. Злость на самого себя за сделанное не отступает, она выгрызает себе тоннель за тоннелем в моем разуме, воспаляя его с новой силой. Кривая усмешка не покидает мой рот, а покрытые брызгами крови ладони слегка подергиваются. Я смотрю в поле, лишь бы не обращать взор к ее телу, боясь увидеть ее глаза. Тяжело вдохнув дым костра, я сжимаю зубы и оборачиваюсь. Она так и лежит на боку, ее сероватая гладкая кожа плотно обтягивает ее ягодицы, спину и плечи. Волосы всё ещё взмечены в воздух и тихо колышутся на ветру. Разжимаю кулак и выпускаю из руки окровавленные осколки свинца и меди в пламя. Медленно обхожу кострище и сажусь на свое место, сдвигаю шляпу на глаза. Ты для всех, Лето, не для меня.