Причиняющий добро

На стене стоящего в конце улочки амбара красовалась начертанная известкой надпись: «ЗАНИМАЙСЯ ЛЮБОВЬЮ, А НЕ ВОЙНОЙ». А чуть ниже кто-то накарябал гораздо меньшими буквами: «СРИ КАЖДОЕ УТРО». «Ведьмак»

В заведении «Шалфей, розмарин и немного конопли» сегодня было людно. Три сонных чародея. Краснолюды, степенно гомонящие да закусывающие торговые сделки олениной с кислой капустой и сливами. Две чародейки (одна одуряюще пахла одуванчиками, другая — скромно — чесноком и кошачьей мочой). Они уже призывно посматривали на Геральта, непринужденно показывая то ножку в разрезе от бедра, то соски в прозрачной блузке. Ведьмак и Лютик, вымотанные после приключения с василиском, арахноморфом и пьяным эльфом, устало пили пиво. — Вот! Уже готовы! Одной, небось, всего лет двести, максимум четыреста! Свежак! Эх, и за что тебя бабы любят, не понимаю! — наконец не выдержал Лютик. — Вот я! Поэт. Трубадур. Любой сопливой девке поэму сочиню на раз! И не ведутся все равно! А ты?! Эсси Давен, Трисс Меригольд, Фрингилья Виго, Литта Нейд… — принялся перечислять он по пальцам. — Ах да, и это еще не считая любви всей твоей жизни, Йенифер! Эта странная страсть к горбунье… Впрочем, ты же специалист по чудовищам. Если бы вы счастливо потрахались, да жили вместе, да народили кучу ведьмачков, не были рождены сто сорок две великие Песни Об Их Несчастливой Любви. — Твои речи ядовиты, как кровь виверны. При виде твоей кислой физиономии у трактирщика сама капуста квасится. Правильно сказал о тебе Дийкстра, — возразил ему Геральт, спокойно отхлебывая темное терпкое пиво и кидая в рот сухарь с тмином, — лет тебе за сорок, выглядишь на тридцать, считаешь, что тебе двадцать, а поступаешь, будто тебе десять. Глядя на трещинки его двигающихся губ, скользя взглядом по сильной шее и ключицам, видным в вырез кольчуги, Лютик почему-то вздохнул. — Да, я лекомысленный. Возможно, мне и десять лет. Но я не такой бесчувственный, как некоторые! — Что поделать, я мутант. Извращенец. Только бабы! И не уговаривай меня. И что ты все таскаешься за мной, если я такой… бесчувственный? Лютик снял свою фантазийную шапочку и слегка помахал ею в воздухе. В отличие от Ведьмака он был весьма навеселе. — Потому что, — сказал он почти откровенно, — ты как кладезь приключений! Всегда вдохновляешь. — Ага. И спасаю. И кормлю. И пивом… — Или меч их твой привлекает? А меч большой, да… — охнул Лютик. — Или дело в твоих кошачьих зрачках?! Бабы любят котиков. Блондинов. Э-э… качков-мутантов? — Они любят глубоко скрытое во мне духовное начало, — сказал друг, слегка потягиваясь, распрямляя стянутые ремнями и кожаной курткой плечи, вытягивая длинные сильные ноги, откидывая назад снег белых волос. Лютик облизнулся и вздохнул, глядя на него мечтательно-восхищенно, как вампир на девственницу. На тарелках у них лежали легкие жеребенка, слегка посыпанные карамелизированным тмином и вымоченные в чернилах каракатицы. Но попробовать это изысканное блюдо им не довелось. — Ты! Ты — тот самый чертов ведьмак! — внезапно зарычал кто-то за спиной. Геральт и ухом не повел. — Слышь, Геральт, у нас к тебе дело есть! — униженно попросил, сбавив обороты, невидимый собеседник, видя, что так просто героя не проймешь. — Я так и знал, — сказал ведьмак скучающе. Он повернулся и увидел темноволосого низушка, что мялся возле их стола, недоверчиво оглядывая его лицо, мечи и явно ненадежного спутника. — Я, милсдарь Геральт, Гугно Топботтом. Из Нижних мхов и Пяти холмов, — рукой низушек показывал, где, должно быть, находится эта прекрасная местность, — староста я. Послали меня к тебе, сталбыть, за помощью… — Святые единороги! Ну ни дня без приключений! — зевнул Лютик скучливо. — Помоги нам, ведьмак! — Топботтом поднял взгляд и, смущенный кошачьим пронизывающим зрачком, вновь принялся разглядывать свои волосатые ноги. — Садись, пива выпьешь с нами! — Благодарствуйте. — Староста с говорящей фамилией схватил кружку двумя руками, осторожно пригубил, крякнул. — Ну, и кто у вас там? — облокотился на руку ведьмак. — Оборотень? Гравейр? Ламия? Марид? — Господь с тобой! Суслик! Нас донимает кровожадный Суслик. Уже шестерых… того. Усвистал к себе в нору.  — Это серьёзно. Где? — спросил ведьмак, одним глотком допивая пиво и поднимаясь. — Так на Пустоши Темных Холмов. — Что даете за него?  — Так вся деревня скинулась! Вот тут у меня, — староста приподнял приятно звякнувший мешочек, — почитай что двести дукатов.  — Почитай что или двести? — Ладно… двести. Ну что, поможешь нам, милсдарь? И этот твой… трубач для дур на что-нить да сгодится! — Но-но, я попросил бы повежливей! Что значит мужичье! А девки у вас там на холмах симпатичные есть? — спросил Лютик, блестя хитрым глазом. — Так это… найдем, если надо. И девок, и баб! И другое всякое… — Ну если всякое. По рукам! Они поднялись, Геральт кинул на стол монеты в уплату нетронутого ужина. — Я опишу это событие в своей новой балладе. Был Йож, был дракон, теперь суслик будет. Да здравствуют приключения во веки веков! — восклицал, выйдя в ночь, Лютик. — А если тебе негде будет потратить свою силу и смелость, всегда найдется Цири, наша Святая Ночная Неожиданность!* Уж ей-то в таланте находить приключения на м-м-м… свои худосочные бедра равных нет. — Лютик, чтоб тебя! Не трогай Цири. — Да я и не трогал никогда. Так, пощупал пару раз. Итак, да здравствуют Добро и Свет, потому что… — Да здравствует Зло, потому что надо же мне как-то зарабатывать! — пробормотал Геральт, любовно касаясь серебряного меча крепкой ладонью. — Да здравствуют бордели и дешёвые красотки, за неимением лучшего! — подхватил трубадур, вздыхая. Он отстал от ведьмака и низушка, шепча на ходу строки новой Баллады про Героя: «И вновь странствует по свету Геральт, чтобы защищать обиженных, причинять добро, наносить смертельные раны чудовищам и сердцам чародеек. Потому что с такой фигурой и — двумя! — очень длинными крепкими мечами не существует более достойной судьбы!»