Завтра

Ваня закрывает глаза. Ване страшно. До дрожи в руках, до сумасшедшего ритма сердца. Кто-то думает, что предсказать свою судьбу, увидеть в старости, узнать дату смерти — интересно. Ничего, блять, подобного. Когда точно знаешь, что ждет тебя впереди, и от этого отделаться просто невозможно, ты теряешь последнюю надежду на то, что в твоих руках есть сила. Ты вообще забываешь, что такое сила. Безысходность давит так сильно, что Ваня думает ебнуться головой об стену, дабы не знать того, что заставляет его умирать, при этом вдыхая воздух полной грудью. Конечно, это было не всегда. Все началось почти ровно полгода назад, когда Даня, главный герой их изувеченной истории, признался в своих чувствах. Признался, блять, в чувствах. Даня лепетал, что через месяц после переезда в новый дом его начало тянуть к названому брату так сильно, что сдерживать эмоции было невыносимо. Ваня так обрадовался в тот момент. Наивный. Если бы только знал, чем все обернется. Ваня ощущал себя самым счастливым человеком на свете, потому что, если бы он сказал, что не втюрился в этого ботаника сразу же, наврал бы. Ваня тогда не верил во всяких соулмейтов, считая все чушью собачьей в нашем-то веке, да и даже если бы люди, скажем, предначертанные судьбой, были, то как их найти вообще на этой громадной планете? Про то, что соулмейты узнают дату смерти друг друга — еще та чепуха. Неужели остались бабульки, которые это принимают за правду? Дурак. Еще тот блядский дурак. В тот момент, не соображая, они впервые поцеловались. Кто ж знал, что этот поцелуй будет стоить столько пролитых слез? Ну, вы, наверное, догадались, что по счастливой (нет, нихуя не счастливой) случайности, они оказались соулмейтами. Сначала, сам немало удивившись, Ваня почувствовал легкое покалывание на коже, а потом он словно на несколько секунд погрузился в какое-то небытие. Распахнув глаза, он понял, что Даня ощутил то же самое. Только он увидел совсем другие цифры, ха-ха. Ваня с замиранием сердца признал, что они соулмейты. Только вот хорошего в этом ничего не было. Даня рассказал, что ему удалось узнать, что Ваня умрет в старости, сейчас число они уже не помнят, но парню должно быть за восемьдесят. Это не радует, нет. Скорее, обнадеживает. Сказки про «и умрут в один день» уже кажутся такими нужными для Вани в его жизни, что он уже ощущает себя шизофреником, каждый раз вздрагивая, когда кто-то говорит про хэппи-энд. Наверное, из-за того, что им никакой хэппи-энд не светит. Ваня увидел, что до смерти Дани осталось полгода. Полгода, мать твою. Тогда Даня только улыбнулся, будто ничего страшного не произошло, и сказал Ване, что это довольно времени для того, чтобы провести его рядом. За эти ебаные полгода не было и дня, когда Ваня не целовал его, сжимая в объятиях так сильно, словно уже сейчас убить хочет. Он смеялся, признавался в любви, заключая чужую холодную ладонь в свою. Но внутри Ваня испытывал опустошение. Он знал, он осознавал, что и думать о «светлом будущем» просто бессмысленно, потому что Даня, его Данечка, умрет через несколько месяцев, оставив своего гребаного соулмейта одного. Они решили не рассказывать про это ни родителям, ни друзьям. Это их дело. Это их боль. Шесть месяцев стали для Вани бесконечностью, и он порой даже забывал, что вот-вот все должно прекратиться, полностью растворяясь в Дане. Он плавился, когда Даня целовал его в шею, сдергивал одежду, смущался так, что Ване хотелось просто впитать его в себя, шептал его имя и это оседающее на губах «блять, я так люблю тебя». Когда Ваня, поддаваясь собственной слабости, все же не сдерживал слез, Даня только говорил: «Не считай секунды, а живи ими. Тогда и один день покажется вечностью». Ваня кивал и зарывался в чужие волосы, вдыхая аромат шампуня и сигарет. Нет, вы не подумайте, Данечка не курил. Просто он весь пропах Ваней, вот и все. Кстати говоря, отучить названого брата (как звучит-то) от вредной привычки он тоже пытался, но Ваня ни в какую, если начистоту. И нет, не из-за собственной слабости перед наркотиком или надуманной гордости. Ваня просто хотел хоть как-то сократить себе срок, отравляя легкие никотином, а сердце — Даней. Ваня прижимает его к себе, дышит в шею, гладит по волосам, смаргивая слезы. Даню страшно даже отпускать. Почему? Потому что полгода пройдет завтра. Потому что завтра Дани у него не будет. — Не оставляй меня, — шепчет, — я хочу умереть с тобой. Даня только мило шмыгает носом и кладет ладонь на щеку, поглаживая большим пальцем. — Не смей, — он чуть приподнимает уголки губ, но Ваня слишком хорошо его знает, чтобы понять, сколько боли вложено в эту улыбку. — Я не хочу этого, а ты не сделаешь так, как я не хочу. — Наглый, — только хмыкает, прижимаясь к его губам. У Вани сжимается сердце от понимания, что, возможно, делает это последний раз. У Дани обветренные распухшие после частых поцелуев и секса губы, такие сладкие, податливые, что в животе покалывает приятное ощущение. Ваня не может себе и представить, как эти губы могут через несколько часов стать холодными, бесчувственными. Даня падает на кровать, притягивая Ваню к себе, и тот кладет голову на его плечо, сжимая ладонь так сильно, что костяшки белеют. — Данечка, — дрожащим голосом произносит его имя. — Прошу, не надо. Нам от этого не станет легче. Ваня улыбается и целует этого идиота в щеку, капая на бледную кожу слезами. — Я просто хотел сказать, что люблю тебя. Даня чуть перекатывается, садясь на его бедра и с улыбкой поправляя разметавшиеся по подушке темные волосы. — А я тебя. И целует. Ваня сжимает его талию, словно пытаясь вдохнуть в него жизнь. Жаль только, что так оно не работает. Ваня ебал ваших соулмейтов. Когда знаешь дату смерти твоего любимого человека — это, блять, не круто. Это делает тебя уязвимым, это словно завязывает твои руки, подчиняя судьбе. Ваня прикрывает глаза. Вспоминает эти полгода, осознавая, что воспоминания — единственное, что скоро у него останется. Вспоминает, как валял Даню в снегу, делая вид, что бьет, а не целует, как входил в такое до одури нежное тело, наслаждаясь чужими стонами, как обнимал при родителях со спины, заставляя покраснеть. Ваня думает, что это, сука, неправильно, что так быть не должно. Ваня думает, что полгода — слишком мало для того, чтобы подарить Дане все, что он испытывает к нему. Соулмейты. Ха-ха, слишком красивое слово для того, сколько страданий оно приносит. А Даня, посапывая, прижимается все ближе, невольно трется носом о щеку. Ваня гладит его по волосам, боясь оторваться хоть на секунду, будто Даня — мираж, который может вот-вот исчезнуть. — Пожалуйста, Вселенная, дай нам еще один шанс, — произносит в пустоту. Ваня тянется к мобильному, фотографируя спящего Даню, и с улыбкой помещает в их папку с кучей видеозаписей. Ближайшие лет семьдесят пять, если верить словам Дани, он будет пересматривать их раз за разом.