Чудеса ксенолингвистики

В их первую ночь в центаврианской тюрьме Лондо проснулся в холодном поту. Было тихо… пугающе тихо. На станции, даже когда все было спокойно, звуки никогда не смолкали: жужжала система очистки воздуха, гудели вращающие двигатели. Когда Лондо впервые оказался на борту, все это ужасно его раздражало. Он обзавелся затычками для ушей, чтобы спать спокойно, – но они не помогали. Вся станция вибрировала – столь неуловимо, что он практически не замечал этого во время бодрствования, но совершенно невыносимо в ночные часы. Теперь же… он обнаружил, что не может заснуть без этого звука. Тишина слишком напоминала собою смерть. – Какая ирония, в самом деле, – в тон мыслям Лондо произнес Г’Кар, заставив последнего вздрогнуть. – Я изобрел миллион способов тебе досадить, на случай если нас когда-нибудь запрут вместе. Жаль будет не воспользоваться ими сейчас, когда появилась такая возможность, но… Думаю, теперь это уже не будет так забавно. – Спи, – сказал Лондо, отворачиваясь к стене камеры. – С какой стати? Ты же не спишь. – Не намеренно, уверяю тебя. И я собираюсь уснуть прямо сейчас. Если не возражаешь. Снова воцарилась тишина, но лишь на пару минут, за что какая-то часть Лондо странным образом испытала благодарность. – Хочешь поговорить об этом? – Я не знаю, о чем «об этом», Г’Кар? О регенте? Об этой камере? Об Альянсе? О нашем месте во Вселенной? Тебе придется выразиться конкретнее. – Об этих снах, Моллари. Лондо ничего не ответил. Он молчал так долго, словно рассчитывал, что Г’Кар, отчаявшись дождаться ответа, просто уснет. Тишина в камере была оглушительной, и это выводило из себя. – Понимаю. Ладно, забудь, что я спрашивал. Лондо ухватился за голос Г’Кара, как утопающий за соломинку. – Откуда ты знаешь, что я вижу сны, а? – Большинство разумных существ, которые периодически спят, видят сны. Слышал, мозг так перерабатывает информацию. У доктора Франклина есть несколько теорий основанных на различиях суточных циклов отдельных видов. Уверен, он будет счастлив как-нибудь поделиться ими с тобой. – Я спрашивал о другом, Г’Кар, и ты это знаешь. – Пожалуй, я передумал. Все же есть что-то забавное в том, чтобы доводить тебя. – Г’Кар… – Ты держишься иначе, – сказал Г’Кар, и Лондо моргнул, смущенный таким внезапным возвращение к серьезности, – всякий раз когда бы ни очнулся от одного из… из этих снов. – И что же это за сны? Пауза. Гораздо более продолжительная, чем Лондо ожидал. А затем: – Ты забыл, что я видел самые потаенные твои мысли, Моллари. Лондо усмехнулся. – О, поверь мне, этого я никогда не забуду. Как и Вир, мне кажется. Из горла Г’Кара вырвался какой-то странный горестный звук, и Лондо повернулся, чтобы взглянуть на него. Нарн сидел, уставившись в стену с нечитаемым выражением на лице. – Г’Кар… – Я… сожалею… об этом. Лондо сел. – Почему ты извиняешься сейчас? – Я понял, что так и не сделал этого. Лучше поздно, чем никогда, как говорят люди. Лондо не знал, что на это ответить, поэтому просто кивнул и неловко отвел взгляд. – Я… что ж, спасибо. Я не… Думаю, ни я, ни Вир больше не держим на тебя зла. И вновь тишина – теперь, когда Лондо окончательно проснулся, она уже не казалась такой невыносимой. Но все же он почувствовал облегчение, когда Г’Кар снова заговорил. – В общем… я просто хотел сказать, что знаю. Про твой… сон. – Да. Я понял. – Потому спрашиваю еще раз… Ты хочешь поговорить об этом? Лондо вздохнул. – Если… если ты видел это, когда был у меня в голове, то должен знать, я думаю, что хуже всего подходишь на роль собеседника для подобного разговора. Г’Кар пожал плечами. – Может быть. Или же напротив – лучше всего. – Я… Нет. Это слишком… Я не буду знать, с чего начать. – С тобой я никогда не знаю, с чего начать. Лондо кивнул; в значительной мере это было правдой. Он взглянул на Г’Кара: тот по-прежнему не смотрел в его сторону, выражение его лица в лунном свете оставалось все таким же нечитаемым. … И вот так – без следа ненависти – он в конце концов задушит его насмерть. – Думаю, это ужасно. Ненавидеть свое будущее сильнее, чем ненавидишь прошлое. Мгновение Г’Кар колебался, словно тщательно подбирая следующие слова. – Я знаю, твой народ очень серьезно относится к таким вещам, но… – Мы относимся к ним серьезно, потому что они реальны, Г’Кар. Я не ожидал, что ты поймешь. Г’Кар пожал плечами. – Что ж, тогда, полагаю, нам не о чем больше говорить. Спокойной ночи, Моллари. – Он начал укладываться обратно. – Постой, – сказал Лондо, слегка удивившись самому себе. – Я не хотел бы… быть занудой. Но ты ведь понимаешь, что не сможешь убедить меня вот так просто отбросить все, что, я точно знаю, обязательно случится, верно? – Зависит от того, хочешь ли ты, чтобы я попытался, или же чтобы бросил это дело? – Брось это дело. Это не та тема, на которую забавно будет поспорить. Для нас обоих. Г’Кар скорчил гримасу, но кивнул в знак согласия. – Вот и прекрасно. Скажи, Моллари, что в твоем сне так сильно тебя огорчает? То, что я убиваю тебя? Или что ты убиваешь меня? – Ни то, ни другое, – быстро отозвался Лондо, и Г’Кар поднял бровь. – Да?.. – Хуже всего не убийство, Г’Кар, а то, что будет ему сопутствовать – ненависть. И, опережая твой следующий вопрос, – моя хуже, чем твоя. Г’Кар уклончиво хмыкнул и скинул ноги так, чтобы иметь возможность смотреть прямо в лицо Лондо. – Ты ненавидишь меня, Моллари? Лондо издал неясный, презрительный звук. – Я считаю… что слов недостаточно, когда дело касается подобных вещей. Такие слова как ненависть, любовь, доверие... в конечном счете, значат ли они хоть что-то? – И все-таки?.. – Нет. Конечно же, я не ненавижу тебя, Г’Кар. Но разве от этого легче, хм? Если я снова возненавижу тебя в будущем? – Ты этого не знаешь. – Г’Кар, я же сказал, смертный сон это… – Да, да, ваши судьбы предопределены, отлично, если ты в это веришь. И все же ты не знаешь наверняка, что будешь ненавидеть меня, когда это случится. Если случится. Лондо усмехнулся. – Хорошо, но я не имею привычки душить своих друзей, что бы ты ни думал на этот счет. Г’Кар возился с одной из своих перчаток. – Так значит… вот кто мы теперь? Друзья? Лондо молча проклял себя за вырвавшееся слово. «Друзья»… Сама мысль об этом перечеркивала столько разумных компромиссов, разрушала границы. Но… произнести это слово оказалось так легко. Гораздо легче, чем описать их с Г’Каром истинные отношения. – Я не… Слова… думаю, здесь их также будет недостаточно. – Что ты имеешь в виду? – Ну… – Лондо сделал глубокий вдох и задумался на мгновение, прежде чем ответить. – Это то, о чем я говорил. Люди разбрасываются такими словами, как ненависть, любовь, дружба, и тому подобное, но… Эти чувства меняются, разве нет? В то же время, даже если чувство меняет свою окраску, похоже, иногда его сила может остаться неизменной. – Я… я так долго ненавидел тебя, Г’Кар. И сейчас, когда ненависти больше нет, я, казалось бы, не должен испытывать к тебе ничего. Но… нас с тобой по-прежнему тянет друг к другу. Словно… словно наши судьбы переплелись. Наши души связаны. И я не могу в действительности назвать это дружбой, потому что это не так. Не совсем так. Не в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. – К тому же… слова «дружба» совершенно недостаточно. Мысленно примеряя его к нашим отношениям, я понимаю, что это столь же ошибочно, как называть «дружбой» отношения Шеридана и Деленн. Не считая того, что они влюблены, конечно, а я-то уж точно в тебя не влюблен. И я не знаю, как это выразить… Как я сказал, слов недостаточно. Не существует таких слов. Г’Кар хихикнул. – Что тут смешного, а? Ты просишь меня объяснить… объяснить тебе это, вывернуть душу, как говорят люди, а сам!.. – Нет, нет, ты не понял, – быстро ответил Г’Кар. – Все, что ты сказал… Что ж, полагаю, это во многом похоже на то, что чувствую я. Но только центаврианин мог придти к такому нелепому заключению. – К какому нелепому заключению? По-моему, я не пришел ни к какому заключению. И в этом заключается суть проблемы. – Моллари, нет ничего необычного в том, чтобы столкнуться с мыслью, которую не можешь выразить. Любое разумное существо в подобной ситуации решило бы, что ему недостает нужных знаний или инструментов для работы. Оно могло бы предположить, что таких инструментов вовсе не существует, и изобрело бы собственные в соответствии с поставленной целью. Но центаврианин – о, он приходит к выводу, что проблема в самой природе слов! Если ты сию же минуту не сумел придумать ничего идеально подходящего случаю, значит, задача тебе не под силу. И никому не под силу. Это в принципе неосуществимо, ибо так уж устроена Вселенная. – Ох, такого я не говорил, Г’Кар. Ты ужасно несправедлив. – В самом деле. Мне нравится думать об этом как о своего рода искусстве. – В любом случае, я не говорил, что это в принципе невозможно выразить. Я сказал лишь, что слов – существующих слов – недостаточно. – Ха, но и в этом ты ошибаешься. – О? – Да. Мы, нарны, располагаем превосходным словарным запасом для выражения подобного рода вещей. По правде сказать, я всегда находил различия между «другом» и «врагом», которые выделяют другие расы, условными и громоздкими. Лондо усмехнулся. – У вас есть слова «друг» и «враг» – такие же, как у нас. Ты забыл, что я изучал ваш язык. – Да, но, похоже, ты потерпел неудачу, поскольку в нашем языке это одно и то же слово. – Теперь ты морочишь мне голову. «Тон’ури» означает друг, разве нет? А «тон’ква» – враг. Это вовсе не одно и то же слово. На сей раз Г’Кар искренне рассмеялся. – Да ладно! У меня не настолько ужасный акцент! – Это правда, – к его удивлению согласился Г’Кар. – Никто не примет тебя за носителя языка, но в целом у тебя довольно неплохое произношение. Вероятно, твой нарнский лучше моего центаврианского. – Это… – Лондо уже собирался возразить, но наполовину сформированная фраза замерла на языке. – …Благодарю. – Но, – продолжал Г’Кар – разумеется, всегда было какое-то «но»! – сам факт того, что тебя научили такому переводу, многое говорит о центаврианской культуре. – Как это? – Ну, мы, нарны, не делаем чувства мерилом своих отношений с окружающими. Наш подход более рационален: для нас важно, насколько хорошо мы друг друга знаем. – Неуверен, что правильно ухватил твою мысль. То есть, ты хочешь сказать, что «тон’ури» не то же самое что друг? – Не совсем. Видишь ли, если ваши дружеские чувства можно описать словом «ури», и при этом вы знаете друг друга не так давно – никогда не проводили много времени наедине, не считая бизнеса и семейных дел… то есть не являетесь друг для друга «он’кат»… Или когда вы просто общаетесь, не будучи «он’кат» или «анкир», то тогда… Г’Кар замолчал, осознав, что Лондо все это вообще ни о чем не говорит. – Давай, я объясню по порядку. – Пожалуйста, – сказал Лондо и беспечно махнул рукой, заставив Г’Кара закатить глаза. – Это действительно очень просто. Лондо фыркнул, но Г’Кар невозмутимо продолжал. – У нарнов существуют уровни родства – самый распространенный из них называется «тон». Кроме этого, у каждого уровня есть разновидности – в зависимости от ваших чувств. Например, «тон’ури» – это твой «тон», к которому ты испытываешь чувство, называемое «ури». А «тон’ква» – «тон», к которому ты испытываешь «ква». – Понятно… Очень странно… – Лондо задумался на мгновение. – Но подожди, ты сказал уровни? Значит, есть и другие, помимо «тон’ури» и «тон’ква»? – Именно. Всего у нас четыре уровня родства. Первый называется «элиук» – он означает тех, с кем ты едва знаком, тех, кого ты узнаешь при встрече, но пересекаешься с ними изредка и вскользь. Не посторонние, но не намного ближе. – Знакомые, – подсказал Лондо. – Вроде того, – согласился Г’Кар. – Затем идет «тон» – тот, чьи привычки ты изучил, чьи симпатии и антипатии тебе хорошо известны. – То есть друзья. – Необязательно. Когда мы только познакомились с тобой, Моллари, ты был для меня «тон». Я знал о твоей страсти к азартным играм, о твоих предпочтениях по части выпивки, мне были знакомы твоя мимика и манера держаться. В то время все эти твои особенности я глубоко презирал. Но важно то, что я знал о них. – Понятно… – медленно произнес Лондо. – Вслед за уровнем «тон» идет «он’кат»: он означает тех, с кем ты близок. Классический способ определить, является ли кто-то твоим «он’кат» – представить, как его отсутствие скажется на твоей повседневной жизни. Тот, кого ты хорошо знаешь, но кто в сущности не является для тебя незаменимым, никогда не станет твоим «он’кат». – А, – произнес Лондо. – Посмотрим… правильно ли я понял? Ленньер, к примеру, всегда казался мне славным парнем. Излишне аскетичен, конечно, но все же его общество доставляло мне удовольствие. Однако когда он покинул станцию, я понял, что не так уж сильно по нему скучаю. Все, о чем я говорил с ним, я мог бы делиться и с другими. Получается, он мой «тон», а не «он’кат»? – Точно. – Но вот Вир… он страшно тосковал по Ленньеру. Хотя в действительности они только жаловались друг другу. И значит, Вира с Ленньером можно назвать «он’кат», да? – Я даже никогда не видел их вдвоем, но на словах все верно, да. – А четвертый уровень? Г’Кар улыбнулся. – А, он называется «анкир»… Подозреваю, это именно то, кем мы приходимся друг другу. Лондо испуганно поперхнулся. – Я сказал что-то не то? – Я… – Лондо медлил, подыскивая слова. – Когда я изучал ваш язык… Видимо у меня был неправильный перевод, если мы, как ты сказал, приходимся друг другу «анкир». – Да? И как же у вас переводят это слово? – Ну… – Лондо сделал глубокий вдох. – Я всегда думал, что словом «анкир» называют… любовников. Г’Кар снова рассмеялся, и Лондо засмеялся вслед за ним, но не весело, а скорее напряженно. – Да я знаю множество любовников, которые мечтали бы стать «анкир»! – сказал Г’Кар, и… и Лондо это ничуть не успокоило. – Г’Кар, – произнес он, возвращаясь к своему обычному деловому тону. – Все эти… как там… заигрывания... Все это было в шутку, верно? Я… я не хотел произвести ложного впечатления… Это рассмешило Г’Кара еще больше. – Нет, нет! Разумеется, это было в шутку; и дело вообще не в этом. Но как это по-центавриански! Дай им превосходное слово для описания эмоциональной близости – и единственный смысл, который они смогут оттуда извлечь, – это секс. И вы еще называете нас животными. – Чувствую, эта была шутка в мой адрес, Г’Кар. – О, можешь не сомневаться, так оно и есть. – Хорошо, но она не показалась мне смешной, я ее не понял. – Ну ладно, – смягчился Г’Кар, хотя его глаза все еще улыбались. – Слово «анкир»… оно не имеет никакого отношения к сексу. Да и к любви, раз уж на то пошло. Все это может иметь место, но вовсе необязательно. Многие величайшие нарнские поэмы сложены об «анкир’ква» – заклятых врагах, как у вас это называют. Сильнейшая эмоциональная связь может возникнуть на фоне ненависти, или любви, или каких-то других чувств. Значение имеет лишь сила связи. На жизненном пути мы встречаем сотни «тон», десятки тех, кого можно назвать «он’кат». Но жизнь, в которой есть хотя бы один «анкир» – неважно какой именно – это очень хорошая жизнь. Лондо медленно кивнул. – Ясно. Значит… тех, кого связывают любовные узы, следует называть «анкир’ури»? Не просто «анкир»? Г’Кар хмыкнул. – Да упаси Г’Кван! Даже не знаю, на что были бы похожи такие отношения… Возможно, на те чувства, которые Деленн испытывает к Ленньеру. Он внезапно запнулся. – Это… это было очень жестоко с моей стороны. Забудь, что я это сказал. И никогда, Моллари, никогда в жизни не передавай этого кому-то из них. – Но почему? Великий создатель, только я решил, что начинаю понимать, как ты снова совершенно меня запутал! Если «анкир» означает сильное чувство, а «ури» – это любовь… Г’Кар вздохнул. – Не любовь. «Ури» – это… жалость. Лондо ничего не ответил, но его губы сложились в беззвучное «О!». – Поэтому, возвращаясь к твоему вопросу, нет, «анкир’ури» не самое подходящее слово для описания любовных отношений. – Погоди-ка минутку, – Лондо поднял палец. – Ты говоришь, что любовников не называют «анкир’ури»… Но друзей вы называете «тон’ури»?! – Нет, – медленно ответил Г’Кар. – Это вы называете друзей «тон’ури». По-видимому. Что, как я уже сказал, многое проясняет о центаврианской культуре. – Ах, да, – сказал Лондо. – Ты прав, это… кое-что проясняет. Какое-то время они сидели в тишине, пока наконец Лондо не выдержал. – Ну, и кто же я для тебя тогда, хм? Ненавистный друг? Или жалкий друг? Г’Кар на мгновение прикрыл глаза, размышляя над ответом. – Ну, когда мы встретились, я, конечно же, ненавидел тебя. А жалостью к тебе я впервые проникся, когда побывал у тебя в сознании… Потом я попал в плен к Картажье, и в то время ты вызывал у меня еще больше жалости. Но сейчас? Что ж… сейчас я уважаю тебя. Гораздо больше, чем хотел бы, если честно. Я доверяю тебя настолько, что это пугает меня самого – по крайней мере, могу положиться на тебя в самых важных делах. Ты по-прежнему ужасно меня раздражаешь, но за последние дни я обнаружил, что стал воспринимать эту твою надоедливость чуть ли не с нежностью. Мне даже кажется, что я восхищаюсь тобой, хотя сочувствие преобладает. В общем… какая-то смесь из всего этого, надо полагать. В этом ответе было гораздо больше, чем Лондо ожидал услышать, так что он на мгновение смутился. – Но… подожди. Значит, у уровней родства есть и другие разновидности, помимо ненависти и жалости? Г’Кар фыркнул. – Естественно! Разве можно представить, что существуют только эти две? Хотя ты-то, я думаю, можешь. Лондо обнаружил, что посмеивается над этой явной провокацией. Как же все изменилось между ними! – Итак… у вас есть «тон’ури» и «тон’ква», а кто еще? – Дай-ка подумать… «тон’зок», «тон’рули», «тон’кха»… Существует не меньше дюжины распространенных определений. И вероятно сотни редких, учитывая, что поэты сходу изобретают новые. – Все так запутано. Представляю, как сложно за всем этим уследить. – Не сложнее, чем уследить за этой вашей терминологией, в которой есть «друзья», «враги», «любовники», а также любовники, которые утверждают, что они «просто друзья», и друзья, притворяющиеся врагами… – Не стоит забывать и о врагах, которые притворяются друзьями, а? – Вот именно. А также о врагах, с которыми выстраиваются партнерские отношения из соображений материальной выгоды. Как это принято называть у центавриан, Моллари? – При дворе? Бизнес, я думаю. – А ведь есть еще и те, с кем вас связывали одни отношения, а теперь – совершенно другие. Разве это не еще более запутанно? Бывшие друзья? Бывшие враги? Лондо отвернулся. – Да. И хуже всего, я думаю… будущие бывшие друзья. Снова наступила тишина. Лондо чувствовал на себе взгляд Г’Кара, но не мог заставить себя посмотреть ему в глаза. Вероятно, думал он, сейчас в них было слишком много того, что называют «ури». – Я… думаю, я буду спать, Г’Кар, – сказал он наконец, укладываясь обратно на койку и отворачиваясь к стене. – Хорошо, – ответил Г’Кар, и Лондо очень бы хотел, чтобы его голос при этом звучал не так снисходительно, и чтобы эта камера гудела так же, как его каюта на станции… И еще больше он хотел, чтобы ему не пришлось умирать с ненавистью, разрывающей сердца. Долгое время царила тишина, а потом Г’Кар заговорил снова – так тихо, что Лондо ни за что не услышал бы его, успей он заснуть. – Моллари? – Что, Г’Кар? – Неважно, как изменятся наши чувства, когда это произойдет… мы все равно будем «анкир». – Даже если?.. – Да. Всегда. – Всегда, – эхом повторил Лондо в глухую мертвую ночь. – Что ж, это хорошо… наверное… Хотя бы так.