Ах, я помню свою лучшую подругу

Я помню свою лучшую подругу, Добрейшие её, красивые глаза, Которые, подобно солнечному кругу, Скрывали от меня мирские все низа.

«Знаешь, дорогой дневник, давненько мы с тобой не виделись. Тогда мне было лет пятнадцать, но сейчас, так как я не могу просто взять и поговорить с собой, обычно я делала так, пусть буквы вырисовываются на твоих мятых изрисованных страницах. Кажется, я схожу с ума. Она покинула меня месяц назад. Ты же вспомнил Дашу? Скорее всего даже и не забывал. Я вижу её везде. Во сне, наяву. Даже сейчас она стоит по правое плечо и, заглядывая в тебя, продолжает разговаривать со мной. Не могу не отвечать. Она всё время извиняется и плачет, а я не могу. Слёзы будто кончились. С её похорон». Нужно передохнуть. Непроизвольно скидываю толстую тетрадку, из которой тут же вываливается куча тетрадных листов в клетку, линейку, пара альбомных А4, сложенных пополам. Некоторые рисунки принадлежат ей. Была у нас традиция хранить творчество друг друга. Её мама только две недели назад вернула мне коробку, в которой у неё хранилось моё «творчество». Дашке было всего девятнадцать. Из тех людей, что не слишком любят отрываться. Частые посиделки дома: то у меня, то у неё и, конечно же, учёба. — Ань, прости меня. Ань… — слышу всхлип, ещё раз ловлю себя на мысли, что она мертва. Очень нервно выдыхаю, дрожа. Меня чуть ли не трясёт, правда хочется рыдать в три ручья, но вместо это я, обняв себя за колени, выдаю тихий вопрос: «За что?» И правда, за что мне тебя простить? Я вроде бы не зла, не обижена. Просто поняла, что человек, которого я, как выяснилось, люблю, мёртв, но она сидит передо мной, на моей кровати, напротив. Её лицо лишь в паре сантиметров. Даша… Дашенька. Она не такая, какой была в больнице или на похоронах. Не бледная, а живая. Может, у неё никогда не было пухлых розовых щёк, длинных светлых волос, но яркие, чёрные, рассыпчатые, стриженные под каре, обрамляли овальной формы лицо, на котором выделялись скулы. Галлюцинация ли она? Или призрак? Или просто воспоминание? Я невольно тянусь рукой к плачущему лицу, руку что-то останавливает, но соприкосновения я не чувствую и продвинуть её дальше не могу, точнее, похоже, могу, но плачущую передо мной это тоже отталкивает. Почему до этого я не пробовала сделать так? — Даш, ты же не моя галлюцинация? — глупый вопрос, потому что даже если это не так, ответ очевиден. Я просто успокаиваю себя, дура. Она качает головой, изображение берёт меня за руку, я ничего не чувствую, ни тепла, ни холода. Будто трогаю воздух. Даша тоже может влиять на меня, например, отвести руку. — Тёплая, — мямлит призрак. Не хочу признавать, что я в конец сошла с ума, поэтому призрак. Она обхватывает мою кисть и подносит к своей щеке, невесомое давление, Даша опускает глаза и целует ладонь, опять напряжение в самом центре, но это не как с человеком. Сухо. Я… тяжело признать, но не хочу её видеть, с самого начала не хотела. Она появилась через неделю после похорон, просто появилась, сначала мне приходилось игнорировать, а тогда, когда сделать это было особенно тяжело, я просто говорила. С силой отдёргиваю руку, наблюдая как подруга ревёт ещё хуже. Спускаюсь с кровати, пальцы простым движением захватывают тетрадь, я продолжаю писать. «На виски давит из-за всего этого. Представляешь, я опять плачу. Уже даже не понимаю, почему? Совсем не грустно, совсем не больно, совсем не», — я зачёркиваю последнюю строчку, потому что удивляюсь сама себе. Какого хрена это заставило меня врать самой себе? «Меня… вымораживает. Я в полнейшей депрессии, но нет сил предпринять что-либо, а это существо, — опять перечёркиваю, — Даша передо мной загоняет меня дальше. Я знала её с первого класса, с семи лет до девятнадцати… восемнадцати. И правда, почему я не сказала ей ещё пару лет назад — именно тогда она перестала быть лишь подругой — и то, что я — лесбиянка, и то, что влюблена в неё. Я влюблена в её заботливость, в её красоту, в», — солёная вода размывает изображение, не могу дальше писать. Я откладываю тетрадь, закрываю глаза руками, пытаюсь уловить тот поток, но не контролирую себя, всхлипываю. Поджимаю пальцы ног и пятки с силой впиваются в кровать. Замолкаю, терплю, останавливаю весь этот театр одного актёра. Приходится преодолевать инстинкты, желания прикоснуться. Обычно между нами было много физических контактов: объятия, походы за ручку, поцелуи в щёку. Привычные отношения. Я улавливаю тишину, предоставляю глазам обзор, убирая от них руки. Даша до сих пор здесь, плачет, но я ничего не слышу. И не хочу. Она обречённо смотрит на меня, думаю, определённо мямлит что-то бессмысленное. Читаю по губам: «Прости». Показываю, что не слышу. Та хватает меня за руки, плечи. Настолько горько, что я выворачиваюсь из этого плена, иду на кухню, наливаю стакан ледяной воды. Залпом выпиваю, чувствуя, как обжигает горло, но это мгновенно проходит. Оборачиваясь, спрашиваю: — Даш, зачем ты здесь? — последнее срывается в хрип, я продолжаю: — Мне не за что тебя прощать, я не хочу тебя видеть, — отворачиваюсь от раковины, смотрю в дверной проход. Призрак той, что когда-то была дорога мне больше всего. Я хочу сказать до сих пор, но это не так. Она сползает на колени, скорее падает, но беззвучно. Мне опять удаётся прочитать по губам: «Не знаю, ничего не знаю, я боюсь». Я бы тоже боялась. Мой мозг всё ещё продолжает свою работу, я пытаюсь придумать хоть одну причину, по которой вижу её. Срываясь с места, иду в комнату. Неожиданно для себя я её не задеваю, просто проскальзываю внутрь Даши, а затем насквозь прохожу. Она даже не шелохнулась. Но ноги не останавливаются, они доводят меня до комнаты. Взяв тетрадь с края кровати, возвращаюсь на кухню. Я не могу так, но поступаю. Дверца у раковины скрипит, мусорное ведро пополняется, дневник упал почти бесшумно. Стало легче. Я смотрю на неё, что-то давит на шею, мешая дышать. — Даш, — взгляд упомянутой поднимается. Странно, что Дашка не пытается ничего говорить. Всё время, что была рядом, говорила. Она кивает, мол, говори, — я тебя любила, лет с пятнадцати-шестнадцати. Даша смотрит мне в глаза, на её лице почти нет удивления, призрак судорожно кивает. Значит, ты тоже? Она продолжает кивать, а я принимаю это за согласие, хотя, вопрос не был озвучен. На деле я уже поняла, почему видела её. И почему вижу. Просто не хотела отпускать. А сейчас хочу. — Даш, — она опять смотрит прямо в глаза, с мольбой, со слезами, поднимается и быстро бежит навстречу, пытается схватить меня, обнять, но скользит мимо. — Исчезни, пожалуйста, — я зажмуриваюсь, надеясь, что этот кошмар прекратится. Глаза сами открываются через несколько мгновений. Я быстро оборачиваюсь, гляжу из стороны в сторону и ничего не вижу. Исчезла. Я и правда хотела видеть её, ещё чуть-чуть полюбоваться ей, тёмно-синими с примесью серого глазами. Лёгкая улыбка проскакивает на губах и сразу же сходит. Даша. Я любила тебя. А сейчас… не хочу любить и не буду. Прости. Прости меня ты. Я опускаюсь на стул в кухне, голова устало рухнула на стол перед ним.