И вновь этот ненавистный красный.

      Красный.       Этот цвет будто преследует меня, не давая возможности спокойно отдохнуть от погони. Все, абсолютно все заливается яркими оттенками красного: от алого до бордового. И даже сейчас, когда я бегу по сумеречной улице – палитра совершенно не меняется. «– Хей, Томпсон, приходи сегодня к склепу – повеселимся. – Что там может быть такого интересного? – Уу, с возрастом ты становишься таким зану-удой.»       Алые капли дождя, красные дома и такого же цвета люди – появилось непонятное ощущение. Никаких наркотиков – я же примерный мальчик, я же маменькин сынок.       Что-то теплое скатилось по подбородку. Неприятное зудящее ощущение током прошлось по верхней губе.       Кровь. Она везде. Абсолютно. В какой-то момент даже осознаю, что навряд ли спасусь из этой тюрьмы, что утону в этом неудержимом потоке. Он душит меня, душит, я начинаю задыхаться. Но здравый смысл все же еще не полностью покинул мою голову, поэтому я все же останавливаюсь. Это все от бега, пора прекратить витать в облаках.       Саднящее, тяжелое чувство засело глубоко в теле, тихо и медленно распространяясь по каждой клеточке молодого организма. Кажется, что каждый капилляр, каждая мелкая вена разрывается на части, лопается, взрывается в салюте чувств. И вновь течет кровь, давно мне приевшаяся.       Отчего все это? Сплошные вопросы. Мне нужно быть проще – думаете, я слышу это в первый раз? Эти слова такие же пустые и бессмысленные, как и «все будет хорошо», «первая влюбленность быстро проходит», «ты же взрослый мальчик». Я сыт по горло вашими указаниями, вашими попытками успокоить пожар в сердце и этих чертовых бабочек в животе – как бы приторно это не звучало. «– Сегодня такая красивая ночь, не правда ли? – Согласен. А знаешь, кто в тысячу раз прекрасней этой ночи? – Кто?»       Не ты уж точно. Знал бы это, если бы не поверил. Идиот. Пустоголовый и ведомый. Хотя, сколько себя помню – я никогда никому так легко не верил. Может быть он околдовал меня? Сомневаюсь. Только не Руди. Боже, я до сих пор его так называю? Святой наивняк. Пора бы успокоиться.       Ненароком вспомнились типичные детские мультфильмы. Где обязательно присутствовали злые персонажи, у которых обязательно имелись всякие сложные устройства. И у любого из них обязательно, среди множества похожих друг на друга, должна была быть огромная красная кнопка с единственной светлеющей на фоне надписью: «Самоуничтожение.»       Я даже пожалел, что не являюсь ни одной из подобных машин. Сейчас бы это было очень на руку.       Хриплый смешок, больше похожий на тяжёлый вздох, ввел в тишину нечто новое, не похожее на голос нормального человека. Это было что-то вроде усталого полурыка какого-нибудь изголодавшегося хищника – ненароком вспоминаю недавний поход в зоопарк с матерью. Тогда я очень испугался крупного черного волка в вольере, однако теперь сам похожу на него. Какая ирония.       Голос сел. Правильно мама говорила – курение вредит здоровью. Однако тогда мне нужно было только его одобрение, какое мне было дело до состояния организма. «– Слушай, смертный, а ты когда-нибудь пробовал курить? – Есть ли смысл превращать свои лёгкие в грязь? – Серьезно, в свои 16 и никогда? – Ну, и что? Это так важно? – Конечно, нет. Но это как то скучновато. Не хочешь попробовать? – Нет. – А ради меня?»       Одна проба превратилась в интерес, интерес – в привычку. Вредную и гадкую, к которой я никогда бы и не притронулся, если бы не тот, кто так безжалостно раздавил мое сердце в какую-то совершенно непонятную субстанцию.       Захожу в первое попавшееся здание, осматриваюсь. Прочесть его предназначение на входе я, конечно, не удосужился, но мог догадаться – это что-то, что мне вполне известно. И я не ошибся. Школа. Моя любимая пятиэтажная школа. Как-то саркастично прозвучало. А ведь я действительно любил это место. Когда-то. «– То-они, ты в последнее время так занят. Что же у тебя за дела такие, раз даже на меня времени не остаётся? – Важные, какие же ещё. – в голосе был слышен нежный смешок. – В школе загрузили, прости, Руди. – Пф, да брось ты эту школу, сдалась она тебе. Я же лучше!»       Чувствую что-то колющее в ребрах. Грустно усмехаюсь. Конечно же, я знаю, что это и какие жизненно важные функции оно имеет в организме. Но почему-то хочется отказаться от этого, вырвать его из груди и выбросить в ближайший мусорный бак. Рано или поздно орган нашли бы бродячие животные и утолили бы наконец свой голод. Хоть где-то оно было бы полезно. «– Тони. – Что? – У тебя такие красивые глаза. Они напоминают мне зеркало. Зеркало души. – Пф, ха-ха, «зеркало души», с каких это пор ты у нас лириком стал? – Не смешно! Я ведь действительно так считаю. – Ну, хорошо, тогда твои глаза очень похожи на два алых… рубина. Да, именно так. Они словно драгоценные камни: такие же сияющие. – Но твои все равно в тысячу раз лучше.» – Кха-кха.. – неожиданно пробило на кашель. Естественно – выбежать на улицу поздней осенью в одной лишь толстовке. Не дурак ли?       Я поднял мутный взгляд и огляделся. Узнаю помещение и дверь впереди. Очень любил обедать здесь, на крыше. Очень тихо и уютно – ничто не помешает. Я до сих пор люблю это место. Здесь безлюдно. – Вот и пришел тот самый час, мой дорогой друг. – я не обращался ни к кому конкретному. Скорее к холодному ветру, резко ударившему в лицо, или же двери, с громким хлопком закрывшейся за спиной, а может быть и к заходящему солнцу, обращающему все вокруг в противный и такой ненавистный алый оттенок. – Г-господи.. – голос предательски задрожал, руки опустились. Нет сил ни на что. Ни на движения, ни на слова, ни на эмоции. Однако я все равно чувствую, как горячая вода стекает с щеки ко рту и травит и без того тяжелый момент солоноватым привкусом. Сажусь на край и гляжу вниз, стараясь очистить мысли. Получается с трудом, но, будто плюя на все мои усилия, печаль все равно закрадывается в душу, и я начинаю сдаваться, уступать ей. – Если бы я не полюбил тебя – ничего бы не было! И даже сейчас после твоих слов я все равно не могу унять своих гребанных чувств! Чтоб тебя, ублюдок! – крик был слышен более чем на два квартала, – я уверен в этом, – внизу уже начали собираться зеваки и удивлённо глазеть вверх, некоторые даже что-то покричали для приличия. Как я и думал. Ничто не помешает. «– А смог бы ты когда-нибудь полюбить человека, Рудольф? – мягкий голос, сравнимый лишь с густым горячим капучино, озвучил давно витавший в воздухе вопрос. Грегори, по своему обыкновению, сложил руки на груди. – Пф, да ты что, смеёшься? Люди отвратительны, они боятся и ненавидят нас, зачем же мне их любить? – Не все ведь такие, как ты думаешь. Например, Тони. Он ведь не отвратительный? – Полюбить? Тони? Он же парень! Как я могу полюбить мужика, это же странно и мерзко. – он чуть смутился. Он не мог выдать себя перед братом. – Никогда не понимал та... Тони? – темноволосый действительно опешил от внезапного появления блондина в дверном проёме. – Мерзко, значит? Ну, что ж, спешу огорчить – этот отвратительный тип как раз таки и влюблен в тебя – тупого и самолюбивого эгоиста! Но не переживай, я больше не побеспокою ни тебя, ни всю твою семью! – истерично выкрикнул блондин, перестав походить на самого себя в обычное время. Развернувшись, он выбежал прочь, не глядя на дорогу, по которой следует. – Тони… Я не… Черт!»       Картинка перед глазами расплывается, как, впрочем, и мысли в моей голове. Я уже не так отчётливо помню ту ситуацию, свои эмоции и чувства, пусть и произошло это совсем недавно. Будто глядя на все со стороны, я вдруг начинаю осознавать, насколько сладостны и несусветно приятны были его слова – чересчур наигранны для того, чтобы быть правдой. Осознаю свою глупость и свои чувства, все то противоречие, силком утаскивающее в пучину тоски и какого-то красного безумия, от которого невозможно избавиться лишь только через слезы и успокоительные. Здесь нужно было лекарство по-сильнее, что-то более действенное. Нужно было отойти от мыслей и забыться. И я знаю как. Я знал это с самого начала пути. Десять, девять..       Я вновь обливаюсь слезами и смотрю вниз, все еще не до конца понимая цель своего нахождения здесь. ..восемь, семь…       Вдруг вспоминаю родителей. Как же они там? Переживают, наверное. Но маме поможет папа, а папе поможет мама. Они не одни. Они есть друг у друга. Они справятся. …шесть, пять…       Смотрю в небо, загадываю предсмертное желание, звучащее лишь в двух до одури сопливых словах: «Будь счастлив». Солнце знает, к кому я обращаюсь. Оно не ошибётся. …четыре, три..       В последний раз вспоминаю его. Его слова, улыбку, манеру разговора, привычные жесты и вновь начинаю плакать – сломавшись и лишь ещё больше походя на девчонку. В глазах снова мутнеет, голова начинает болеть. Ну, ничего. Скоро перестанет. Навсегда. …два, один.       Шепчу одними лишь губами слова прощания и срываюсь вниз с огромной скоростью, но перед этим вдруг различаю далекий отзвук совсем родного голоса, скорее всего возникший не более чем в моем сознании: – Тони!       И теряю сознание, ощущая ледяные ладони на теле и пропадая наконец в этой порядком надоевшей красной пучине.