Такие отношения, как у нас, наверно, только у психов в дурке бывают. В школе мы друг друга принципиально не замечали. Никогда не дружили, а лишь соперничали. Причины были, потому что помимо школы мы ещё и в одном бассейне занимались, то он на соревнованиях победит, то я, и на уроках то же самое. А в целом, обычные школьные отношения. Высокомерные взгляды лишь бросали, иногда огрызались, но никогда не ругались по-настоящему, хотя каждый считал себя умнее, сильнее и круче другого. А весной, в выпускном у нас началось нечто странное.
Как это в первый раз произошло, я помню, как в тумане. Мы сцепились из-за Дины. Мне, собственно, до неё никакого дела не было. Она маленькая, плоская и вся в сердечках-цветочках — от тетрадей до этих разноцветных штуковин в волосах. Дома, небось, до сих пор в куклы играет. Но она даёт списать геометрию, когда дома делать лень, а я иногда угощаю шоколадками, и заступаюсь, если наезжает кто.
Последний раз это Анжела оказалась. Они в одинаковых платьях пришли. Оно, конечно, Анжела выигрывала со своими сиськожопыми прелестями. Платье всё выгодно обтянуло, и слюни у половины класса. И тут Дина в таком же — спереди ни фига, сзади висит, и смех и грех! Её бы, впрочем, и не заметил никто, если бы не сама Анжела. Мелодичным голоском похвалила, и заметила, что если Диночка научилась наконец одеваться, то скоро, может, и «тампаксом» научится пользоваться. Ну, или что-то в этом роде. И причём так изящно и замысловато сказала, ну, вроде как дерьмом облила, а сверху сахаром посыпала. Все разом грохнули от смеха. Дина покраснела, несчастным взглядом класс обвела и на меня глянула. А я красиво говорить не мастер — взял и ляпнул:
— Рот закрой! Твою дыру не только «тампаксом» — арбузом не заткнёшь.
И тут же тихо стало, и все с умным видом заковырялись в своих тетрадках. Анжела воздух ртом захватала, но против моего хлебальника все её «вельми понеже» не сработают. И тут голос Марк подал:
— Ты чего там тявкнул?
— А чего надо, то и тявкнул — тебя не спросил.
У него глаза кровью налились, но тут урок начался. У нас его завуч ведёт — Генриетта Гестаповна, а перед ней и я, и Марк, и вся школа, включая директора, откровенно бздят, так что увлекательную беседу мы продолжили позже.
Марк меня у подъезда моего подождал и высказал всё, что думает обо мне и моих родственниках. Я выслушал внимательно и в харю ему ткнул. Он подумал и мне врезал. Минут пять мы так развлекались, пока проходящая мимо бабулька не начала орать и звать полицию. Я Марка за шкирку и в подъезд. Он пришалел малость, и до второго этажа послушно за мной проволокся, но в квартире опомнился и вырвался. Надо было бы продолжить, но азарт прошёл, однако мы продолжали яростно сверкать друг на друга глазами в полумраке прихожей. А потом…
Вот же ни хрена, даже в мыслях ничего не было! Но он стоял такой взъерошенный, ноздри раздувал, зубы скалил…
Умные люди говорят — искра прошла, или химия какая. Да какая, в манду, химия? Просто по башке он меня приложил. И приложил конкретно, потому что я притянул его к себе и укусил за губу. Марк хрипло вскрикнул, вырываясь, и, похоже, ещё не понял, что произошло, а я уже целовал снова. Со стороны мы выглядели, как два психа — пыхтят в углу, пинают друг друга и при этом сосутся. Засасывал его я, а он пытался вытолкнуть мой язык, но вместо этого только тёрся об него своим.
Выпустил его, чтоб отдышаться и ждал удара, но вместо этого Марк сказал, облизываясь:
— Хуёво целуешься.
— А ты покажи, как надо.
Он и показал. Налетел, в стену вдавил. Опомнился я в последний момент, когда понял, что на спине лежу. Это в мои планы не входило, и я вывернулся, и ловко подмял его под себя. Марк рыкнул, и мы покатились по полу.
Я прижимал его руки к полу и с удовольствием ставил засосы, думая о том, как он будет перед Анжелой оправдываться. Марк, похоже, тоже об этом думал, потому что шипел, извивался подо мной и матерился. Я сдавил ещё крепче и держал до тех пор, пока он не сдался. Тогда дёрнул за футболку, ткань треснула и разошлась надвое до горловины, и я начал ставить засосы на груди.
— Тоха, пидар* чёртов, ты что творишь?
Мне было пофиг, что он визжит, я вдруг понял, что очень нравится трогать его кожу, оглаживать мускулы и прихватывать ртом соски, которые так приятно твердели под языком.
Он громко дышал сквозь стиснутые зубы, а мне захотелось, чтоб он ещё поругался. Почему-то дико возбуждало, что он, такой сильный и крутой, лежит подо мной совершенно беспомощный. Но Марк молчал. Продолжал дышать со свистом, время от времени делал попытки скинуть меня, но молчал. Я обозлился и прихватил его за промежность.
— Ахтыжсукаёбаныйврот! — взвыл Марк и дёрнулся, а я засмеялся.
Он был в полной боевой готовности. Дёрнул его за ремень, стащил джинсы до колен вместе с труселями и присвистнул. Тёмно-розовая дубина с двумя здоровенными бубенцами, в обрамлении рыжеватых кудряшек, а размерчик-то поболее моего будет! Да ну и хрен, зато сегодня я сверху, и это не обсуждается. Что потом я за это огребу, меня на данный момент не волновало.
В порыве страсти я его даже погладил. Член, разумеется, а не Марка. И перевернул свою жертву на живот. Задница мне больше понравилась — крепкая, поджарая. Её гладить было тоже приятно, а ещё сильней захотелось шлёпнуть, что я и сделал. Марк заворчал, но я не удержался и по другой ягодице добавил. Он рыкнул громче — не нравится, значит. Тогда я провёл языком от поясницы до шеи, стал целовать его плечи. Марк завозился, ёжась от щекотки.
Вот плохо, что под рукой ничего не было, а на сухую ему больно будет. В ванной всяких маминых баночек полно, но пока сбегаю, он передумает пятнадцать раз. Можно, конечно, и связать его, да хоть и его собственным ремнём. Но это уже на конкретное изнасилование будет смахивать. Я и так-то согласия не спрашивал. Впрочем, если бы он сказал «нет», я бы не остановился.
Стянул штаны кое-как, плюнул на ладонь и растёр по головке, смешивая с естественной смазкой. И, приноровившись, протиснул между ягодиц. Марк взвыл, но я навалился сверху, не давая шевелиться, и продолжал вставлять.
— Больно, ёпть!
— По морде получил — не поморщился, а теперь скулишь, — хрипел я, не отрываясь от своего занятия. — Ты мужик или где?
Протискивал медленно, давая ему привыкать, но Марк всё кряхтел, и, ухнув, я засадил до упора. Мат его на соседней улице был слышен.
— Вытаскивай, с-с-сука! Всё, харе!
Я не слушал. Охуительно туго, охуительно горячо и зашибись, как классно! Стонал и остервенело толкался, шептал, как мне хорошо, и нацеловывал его спину и плечи. В ответ мне только стон.
— Ты как?
— Иди на хуй!
Я опомнился, поняв, что стонет он, скорей всего, не от кайфа, стал менять направления, пытался подсунуть под него руку, но Марк оттолкнул. А потом стало на всё плевать. Я ускорился, чувствуя, как шумит в ушах и всё расплывается перед глазами. Завыл и повалился на Марка. Он шевельнулся, и я откатился в сторону.
— Марк? Очень больно? Ох, ничего себе!
Марк перевернулся на спину, и я вылупился на его член.
— Ебёна-корень! Ты кончил! Ты чё, реально кончил?
— Нет, блядь, это сопли! Вот какого хуя ты в меня спустил, мне очень интересно?
— Не переживай, если залетишь, я на тебе женюсь. Ты пиздато в белом платье будешь смотреться.
Марк, кряхтя, поднялся. Подтёр зад своей разодранной футболкой и швырнул её в меня. Я тоже встал, прошлёпал в свою комнату и принёс ему свою майку.
— Держи.
У него рожа была, словно он и её сейчас бросит, но разум над злостью взял верх, и Марк оделся.
— Если хочешь, я извинюсь перед Анжелой. Будете оба счастливы и помрёте в один день.
— Идиот, что ли? — бросил Марк. — Ты что, решил, что она моя девчонка? Да в ней народу до хуя побывало, меня там только не хватало.
— А зачем…
— Она моя соседка, тупица. В садик ещё вместе ходили.
Я заржал. Джентльмен, ё-моё! Марк набычился, и я поднял руки:
— Всё-всё! Был не прав, каюсь, — и как культурный человек, предложил: — Может, чаю?
— Да пошёл ты, — буркнул Марк и пошёл к выходу.
Я перехватил его у двери.
— Чего психуешь? Заднице твоей всё понравилось, а тебе нет, что ли?
— Я ещё никому не подставлялся и не собираюсь. Я не педик, понял?
— Понял, чего тут непонятного. Не собирался, но подставился. А стонал и подмахивал — это чтоб мне не скучно было.
— Заткнись! И не думай, что я тебе это спущу. Теперь твоя очередь стонать и подмахивать. Завтра же выебу!
— Жду не дождусь.
Марк фыркнул и вдруг так мне двинул, что я полетел через весь коридор.
— Жди!
***
Мне хотелось повторить. Крепкая задница Марка оказалась слаще любой девчачьей писяндры. Ну ладно, врать не буду, у меня только одна девушка была, но всё равно. А стоило вспомнить, как напрягались его мускулы под моими руками, как приятно было прижиматься к сильному телу, так яйца сразу «тирлим-бом-бом» выдавали, и во рту пересыхало.
Он пришёл перед самым звонком, глянул, как на пустое место, и сел передо мной. Я смотрел на коротко стриженный светловолосый затылок, шею и мощные плечи, и так хотелось снова уволочь его к себе, что аж голова закружилась. И чтоб непременно он рычал и вырывался, как в прошлый раз, чтоб зад свой шикарный сжимал, и прям судорога по телу прошла. Только вот вышло всё не так. Марк угрозу свою выполнил.
Я, честно говоря, не ожидал. И где? В любимой, старой, вонючей школе, которую, класса до пятого, мечтал взорвать каждый день. Теперь, вспоминая о ней, я буду думать не об отметках и учителях, а о том, как меня жарили в крохотной подсобке, где малышня держит зимой свои лыжи, и там же — всякое забытое барахло.
Марк затащил меня туда, причём, сука драная, точно так же за шиворот, как я его вчера. Все классы уже свалили на улицу, и мне бы, дураку, быстрее всех бежать, но я же крутой! Я же, после вчерашнего, теперь атомную войну переживу! Зачем башкой думать, это нынче не в тренде.
Я стоял раком, уткнувшись лицом в пол, с заломленной за спину рукой, и ощущал дыхание Марка на шее. Чуть дёрнусь — он руку слегка поворачивал, и я послушно выгибался. Марк молчал, и на том спасибо, что без этих идиотских: «Я же говорил!».
И ещё спасибо, что у него оказалась какая-то жирная и скользкая хренотень, которой он член намазал. И за то, что худо-бедно меня подготовил. Сначала я обозлился дико. Мало того, что трахать будет, так ещё и пальцами во мне шуровать — это перебор.
— Падла!
— Заткнись, — шипел Марк мне в ухо. — Хочешь, чтоб кто услышал?
— Ты чего делаешь?
— Растягиваю тебя, бестолочь. Я же не садюга, как ты. И не долбоёб. Будешь спокойно стоять или держать тебя?
— Да буду, чего уж теперь.
Тогда выпустил руку и стал мне надрачивать. Чужая рука на члене — это прикольно, особенно, если её хозяин знает, что делать надо. А он знал. Он, похоже, хорошо теоретически подготовился, наверно, полночи в «гугле» технику гейского секса изучал. А может, и не только в «гугле».
Рука на члене, умелые пальцы в жопе, и тут меня тряхнуло и заколбасило.
Больно было сначала. Я ещё подумал, что Марк, наверно, полный изврат, если вчера кончить умудрился, да ещё и без рук, а через пару минут сам скулил и мусолил собственный рукав.
Когда всё закончилось, со стоном щупал задницу и долго не мог подняться.
— Ничего, — со смешком уверил Марк. — Пройдёт, не бзди. Теперь мы в расчёте.
— Да… хуй тебе…
И он захохотал.
***
Со стороны ничего не заметно было. В школе мы по-прежнему друг дружке едва кивали. А вот после нам сносило крышу. Не сразу, естественно. Пару дней Марк ходил нос кверху, а я ещё выше. Три дня вытерпели, и как с цепи сорвались.
Я пошёл за ним после уроков, и он всю дорогу даже головы не повернул, хотя знал, что я сзади плетусь. Припёрлись к нему и уставились друг на друга. Ступор напал. Помолчали, и тут Марк светский этикет вспомнил:
— Жрать будешь?
— Я сюда не за этим пришёл, — ухмыльнулся я.
— Тогда шуруй в ванную и готовь задницу.
— Да щас, разбежался!
***
Секс с ним каждый раз напоминал войну — снизу тот, кто проиграл. Какие поцелуйчики, какая нежность? Мы словно два обезумевших зверя. Смешно сказать, но до кровати редко добираемся. По телеку один раз таких же мудаков показывали — морских червей-гермафродитов. У них похожая фигня — при встрече дерутся чуть ли не насмерть, а потом победитель ебёт побеждённого.
Вот и подумаешь лишний раз, от обезьяны я произошёл, или… Да ну нах!
У меня синяки-засосы по всему телу и царапины на спине. Специально, видать, ногти не стриг. Сам он тоже, как ягуар — весь в пятнах. На физкультуре было стыдно раздеваться поначалу. Но под уважительно-завистливое: «О-о-о!» перестали заморачиваться. А подслушанные разговоры одноклассников о мифических страстных красотках заставляли нервно хихикать.
Вчера красоткой был я, и, смывая следы спермы со спины, думал о том, что будет дальше. В дурдоме по нам давно плачут, особенно в отделении для буйных.
***
Я никогда не задумывался, красивый Марк или обычный. Высокий, фигура-мускулатура, туда-сюда. Волосы светлые, глаза вроде карие… или голубые? Девчонки этим заморачиваются. Моя бывшая девушка знала все родинки мои. Я не знал, а она знала!
Иногда я видел его с девушками. Не то чтобы обида какая или ревность, но пусто внутри делалось. Рано или поздно одна из них станет его постоянной подружкой, а я… я никто. Нас и любовниками не назовёшь. Животные какие-то чувства — поеблись и разбежались. Даже если я не сразу ухожу от него после секса, а валяемся на диване или чаи гоняем, ни словом о произошедшем не обмолвимся. Вроде как было минутное помешательство, а теперь всё в порядке.
На меня тоже девочки заглядывались, и по уму надо было найти подружку, хотя бы для того, чтоб этот козёл понял, что он для меня тоже никто. Только вот неудобно перед девчонкой будет. Она же сразу себе навоображает всякого, а мне этого как раз не надо. И если уж думать, то завязывать надо с самим Марком. Ничем хорошим это не кончится. Это вообще ничем не кончится. А так… ну, пожалею чуток, ну, помучаюсь, да успокоюсь.
И я отказал один раз, потом ещё, и Марк позвонил мне как-то вечером.
— Разговор есть, — небрежно бросил в трубку и отключился.
***
У него родители были дома, и телевизоры работали во всех комнатах, хоть никто их не смотрел. Слева, за стеной, восторженно повизгивала кому-то в трубку его мама:
— Такой крем! Такая кожа — ты не представляешь!
А справа орал отец:
— Витёк! Ебёна мать, чё не звонишь, куда пропал?
В общем, картина знакомая, у меня один в один. Я развалился в комнате Марка и недоумевал, на кой чёрт он меня позвал.
— Оставайся у меня ночевать, — предложил вдруг Марк, глядя в окно. — Позвони своим, а я скажу… да неважно, они у меня люди с понятием — свои в доску.
— А как ты представляешь…
— Да никак, просто спать будем.
— Маленький мальчик боится спать один? — засюсюкал я. — Ты лучше позови ту кису длинноногую, об которую сегодня тёрся.
— Я хочу с тобой.
— Да? — прищурился я. — Тогда какого же ты с ней миловался?
— Может, хотел, чтоб ты приревновал?
— Ах, вот оно как? Вы хорошо смотрелись вместе. Красивая пара. Хватай её, пока другие не перехватили, а нам с тобой уже давно завязывать пора.
И схлопотал по роже.
— Я тебе, сука, завяжу, — заорал Марк. — Даже не заикайся, понял?
— Ишь ты, как хорошо устроился! — ещё громче заорал я. — И рыбку съесть, и на хуй сесть. Днём у него девочки, а я на ночь, да? Я так не хочу! Я тебе что, игрушка? Купи себе елду резиновую в магазине, коли жопа зудит, вставляй и радуйся!
— Мальчики, — постучала его мама. — У вас всё в порядке?
И голос отца:
— Кать, не лезь к ним. Это у них такие прелюдии.
— Да уж, — ухмыльнулся я. — Прелюдии! — и тут дошло. — Чего? Какие прелюдии?
— Они в курсе, — пожал плечами Марк. — Хлебало подбери, я же сказал: они свои люди.
— И что конкретно ты сказал?
— Что ты идиот! — устало выдохнул Марк. — С кисой он меня видел — давай, заплачь ещё. На тебя тоже кисы вешаются, мне что теперь, около тебя стоять и караулить? Я только тебя одного хочу, хоть ты и урод редкостный.
***
— Мам, пап! Это и есть тот дебил, с которым я сплю, — объявил Марк, притащив меня на кухню. — Моя девушка, короче, — и увидев, что у меня глаза из орбит вылезают, поспешно добавил: — Ну, а я его… девушка.
