Бродяга - это судьба

На большом необъятных размеров полотне неба окрашенного в темно-синий цвет проступали маленькие искрящиеся звездочки, набирающая яркая луна то скрывалась, то вновь появлялась из-за серых пушистых облаков, проплывающих над головами жителей и крышами их крошечных домиков, город окутала мягкая умиротворенная тишина — на Лондон медленно опускалась ночь. И эта расплывающаяся по улицам тишина была повсюду — ни лая собак, ни шума ветра в листве деревьев, даже не было слышно говорящих радио и телевизоров из открытых окон домов, да и качели на детской площадке неподалеку, будто застыли на какое-то время, прекратив скрипеть несмазанными петлями, в ожидании своих маленьких гостей. Казалось, что жизнь в небольшом районе Лондона остановилась, замерла, потухла, как солнце, радующее жителей на протяжении целого дня, и дала передышку себе и тем, кто попросту забегался, устал от своих непрерывных дел и обязанностей — от постоянного движения по замкнутому кругу. И в этой атмосфере тишины и покоя хотелось только одного — навзничь плюхнуться на газон, примяв своим весом свежескошенную траву и уставиться в красивое ночное небо, разглядывая звезды, изучая созвездия, пытаясь понять, как же там все устроено. Этому занятию не жалко было бы посвятить всю ночь — вот так пролежать на одном месте и, затаив дыхание, глядеть далеко ввысь, над собой, пока вечное светило не начнет подниматься из-за горизонта, прогоняя тьму и развеивая ночную романтику. Ровно до следующей ночи. Луна выглянула из-за проплывающего мимо облака, и ее тусклый свет упал прямо на задний двор одного из домов, расположенных на улице, где на небольшом крыльце, слегка ссутулив плечи и положив голову на руки, локти которых упирались в колени, сидел мужчина средних лет. Его внешний вид при дневном свете и в окружении толпы с легкостью бы привлек заинтересованный взгляд обычного человека и показался бы ему весьма странным. Туфли с заостренными носами, узкие брюки, шелковая зеленая рубашка, длинный бархатный пиджак цвета бордо с замысловатыми петлями для пуговиц, волнистые волосы, спадающие до плеч и аккуратно выстриженная бородка — этакий лондонский денди конца XIX века, попавший в это время по глупой ошибке всевышнего. Член старинной аристократической семьи — это предположение, пожалуй, станет самым точным в головах прохожих случайно встретившимся ему на пути. Только вот к этой самой семье он уже давно не принадлежал. Был изгнан из нее еще в школьные годы за своенравный характер и поступление не на тот факультет, что стало последней каплей для родителей одиннадцатилетнего мальчика. И начиная отсчет времени с того момента он стал для них никем — эти люди забыли, что у них есть сын, а он попросту забыл, что у него есть семья. Хотя, если сейчас сказать ему, что семьи у него нет, он начнет злиться, кричать, отрицать это и его поддержат. Поддержат те люди, которые уже давно стали частью его жизни — его новой настоящей семьей. Те, чьи голоса и звонкий смех доносились до него из открытого окна маленького домика, на заднем дворе которого он сейчас устроился. Домика, ставшего настоящим вулканом на этой тихой улице, кратер которого извергал огромную горячую магму жизни, фонтан, стоящий посреди зала на каком-нибудь празднестве, из которого били густые теплые струи топленого шоколада. — Это легко проверить, — донесся до него знакомый голос друга. — Нет, Дж… — послышался в ответ обреченный женский шепот, нагло прерванный громким хлопком, звоном бьющегося стекла и задорным детским смехом. — Джеймс! — Репаро, — произнес все тот же мужчина, и снова стекло, только в этот раз чаша уже не билась, а сама собиралась в единое целое, возвращая свой первоначальный вид. — Артур, наши дети неплохо работают! — Джеймс Флимонт Поттер, ты взрослый человек, а ведешь себя, как маленький ребенок! — в этот раз женский голос звучал намного уверенней и тверже, словно пытался просверлить собеседника насквозь своей требовательной интонацией. — Не злись, Лили, — радости у мужчины не убавилось, но говорить он стал заметно тише, и слышалось, что вины своей он не отрицает. — Ты ведь говорила, что я мало времени уделяю нашим детям — я пытаюсь понять, чем они занимаются. — Наши дети в позднее время пропадают неизвестно где, а ты в это время пытаешься взорвать дом! — Тебе прекрасно известно, где они. И потом, Бродяга ждет их во дворе. — Да, но отец — ты! — громкость голоса увеличивалась с каждой репликой, и казалось, что он бился об стенки бокалов расставленных на столе и разносился по дому звенящим хрустальным эхом. — Я хороший отец! — выпалил Джеймс в ответ на не успевшее прозвучать обвинение. — А Сириус, кстати, крестный одного из наших детей. — Готова поспорить ты, даже не помнишь, как зовут этого ребенка, — лед в голосе растопила добрая усмешка, и сразу стало понятно, что ссора закончилась так и не успев начаться. В прочем, как и всегда. И у любого другого еще самый первый раздраженный возглас Лили, вызвал бы единственное желание — свернуться в клубочек и забиться в самый дальний угол, только не присутствовать при этом, не видеть, как молодая симпатичная женщина превращается в настоящую фурию. Но гости этого маленького уютного местечка давно уже привыкли к тому, что через несколько минут эта перепалка закончится теплыми объятиями и нежными признаниями в любви. Вот и сейчас — он не видит, но прекрасно знает, что Джеймс заботливо обнял свою жену за плечи и оставил почти невесомый поцелуй в ее рыжих волосах. Правда, эту бесшумную идиллию почти сразу прерывает очередной звук бьющегося стекла, и грубый голос виновато произносит: — Эм, извините… Простите… Лили, я не хотел. — Ничего страшного, Хагрид, — говорит она уже намного добродушнее, чем несколько минут назад. — Репаро! Он невольно улыбается и качает головой. Такой и должна быть атмосфера настоящей семьи — теплой, нежной, такой, где нет места глупым склокам и ссорам, и где всегда найдется уголок для друзей, не покидающих этого уютного дома почти никогда. Тяжело вздыхает, и взгляд снова возвращается на небо, полностью усыпанное звездами. Нет, он не изучается созвездия, не любуется молодой луной — всего этому ему хватило еще в школьные годы, вместе с ночами, проведенными на астрономической башне, перебитыми телескопами и снятыми за это с факультета очками в кабинете декана. Сейчас его больше интересует то, что должно было появиться в небе уже достаточно давно. То, что должно было выскочить из кромешной темноты и мчаться ему навстречу, прорезая звенящую тишину звуками скорости и громким раскатистым смехом. Точнее не что, а кто, и голоса этого «кто» в следующую секунду разнеслись по улице, сливаясь в единой веселой песне. Рональд Уизли — наш король, Рональд Уизли — наш герой, Перед кольцами дырой Так всегда и стой! Скандировали фигурки, парящие над землей на своих летающих метлах. Он вгляделся в темноту и судорожно пересчитал: три — впереди, еще три — позади. Квоффла Рон поймать не может, Победить он нам поможет! И вот эти довольные вокалисты, опускаются на землю и своим задорным смехом, окончательно разрушают умиротворенную тишину, что царствовала здесь до их возвращения. По довольным лицам одних и расстроенным физиономиям других в одну секунду становится понятно, кто победил на этот раз. Но он, кажется, не обращает на это внимание и снова принимается мысленно пересчитывать раззадоренных детей, будто боясь, что один из них потерялся по дороге. Но нет… Один, второй, третий, четвертый, пятый, а следом за ним опускается шестой. — Очень смешно, — обиженно бубнит Рон, спрыгивая со своей метлы. — Да мы бы с легкостью вас обыграли, если бы кое-кто смотрел, куда посылает бладжер, — с вызовом выдает его старший брат и хватается за виски. — У меня до сих пор ощущение, что голова сейчас развалится на мелкие кусочки. — Если что мы ее соберем, — хихикает самая младшая девчонка в компании. — Прости, Фред, — виновато произносит другая, в одно мгновение, растеряв всю радость победы, вспомнив о том, что едва не покалечила друга. — Просто он летел на Джорджа… — И ты решила убить меня вместо него? — Она решила оставить самого красивого из нас, — довольно произносит его брат близнец, и компания школьников взрывается дружным хохотом, который прерывается через несколько мгновений голосом Фреда, пытающегося поспорить с тем, что если среди них двоих и есть красавчик, то это точно не Джордж. Прекрасно слышавший эту перебранку Сириус невольно улыбается и, склонив голову на бок, смотрит на приближающихся к нему подростков. Он не понаслышке знает, что это такое когда бладжер посланный чьей-то тяжелой битой врезается тебе в голову или спину, когда от боли темнеет в глазах и перехватывает дыхание, и единственное, о чем ты успеваешь подумать, прежде чем упасть с метлы — это «кажется, мы победили». Но сейчас он почему-то не сочувствует Фрэду, все еще жалующемуся на звон в ушах, а завидует. Завидует тому, что он с диким азартом может часами метаться по полю, желая вырвать победу из чужих лап, завидует его молодости, резвости живости, что он сам растерял с годами. А самое главное завидует тому, что он с куда большей легкостью может перенести травму, полученную во время игры, и продолжить играть, в то время как бездыханное тело Сириуса от первого же удара бладжером упадет на траву. Так уже было во время прошлой игры, когда молодое поколение решило сразиться со старшим, и мяч-вышибала тогда кажется, прилетел от Римуса, играющего с последними в одной команде. — Вы растеряли сноровку, господа мародеры, — сквозь шум в ушах донесся до Сириуса голос крестницы, и он, одарив Люпина недовольным взглядом, все еще хрипящим от удара шепотом сказал Джеймсу: — Сохатый, кажется, твоя дочь права. Но сейчас при взгляде на эти раскрасневшиеся от бешеного выброса адреналина в кровь лица школьников, он вспомнил вовсе не этот момент. Перед глазами сразу растянулось большое школьное поле для квиддича, высокие трибуны с возвышающимися над ними красно-золотыми флагами, пролетая мимо которых он ловит на себе восторженные взгляды однокурсниц и младших школьниц, весело подмигивающий Джемс, промчавшийся мимо в поисках снитча, и бладжер, летящий прямо в лицо. Затем темнота и потолок больничного крыла, радостная физиономия друга и звонкий крик «Мы победили, Бродяга! Мы надрали задницу слизеринцам!». — Сириус, — сквозь воспоминания долетает до него оклик. Он непроизвольно трясет головой, пытаясь отогнать последние крохи, так настойчиво возвращающие его в прошлое, и смотрит на остановившегося перед ним Гарри, позади которого столпились и все остальные, крепко сжимая в руках метлы. — Вы идите, мы вас сейчас догоним, — толкает мальчишку в спину старшая сестра и, сунув ему в руки свой волшебный транспорт и биту, внимательно смотрит на дверь, пока за ней не скрывается последний из друзей, а затем переводит свой настороженный взгляд на крестного и складывает руки на груди. Он невольно усмехается. В такие моменты девушка до ужаса становится похожей на свою мать. Да что там моменты, она всегда была на нее похожа — те же рыжие волосы, милая улыбка, открывающая ямочки на щеках, аккуратный носик, только вот глаза… глаза ей достались от Джеймса. Точно так же, как и Гарри. Средний сын Поттеров, был во всем похож на отца, а на мир глядел из-под зеленой радужки глаз Лили. Самый младший же, Николас, унаследовал всего в равной доле от обоих родителей. И было сложно определить, чьей копией в большей степени он является. — Я думал вы трансгрессируете, — избегая еще не заданных вопросов, произносит Сириус. — Вас могли заметить. — Все уже давно спят, — лениво отмахивается девушка, разъединяя руки, еще секунду назад сложенные на груди в угрожающем жесте. — И потом, я боюсь трансгрессировать с близнецами. Мне постоянно кажется, что Джордж снова оставит на поле свое ухо или Фред потеряет правую бровь. — Когда мы сдавали экзамен по трансгрессии, твой отец не перенес средний палец на ноге, — с грустной усмешкой на губах вспоминает Сириус. — Поэтому он и сдал его только с третьего раза, — добавляет она с той же интонацией и в следующее мгновение улыбка слетает с ее губ и взгляд снова становится озабоченным. — Что с тобой случилось? И уголки его губ в очередной раз невольно поднимаются вверх. Пусть внешность у девочки определенно материна, но все что скрывается за ней, принадлежит отцу и в этом он не раз убеждался. Даже если взять этот встревоженный взгляд и вопрос заданный растерянным голосом, в котором слышится понимание и готовность поддержать. Ведь Джеймс смотрел на него точно так же полчаса назад и спросил о том же, когда заметил, что друг покинул дом полный веселья и детского смеха. Сириус тогда отмахнулся, сказал, что ждет задерживающихся детей, чтобы первым узнать у них, кто победил на этот раз. И Поттер не стал приставать к нему с расспросами, хоть и знал, что друг нагло врет, просто кивнул и зашел обратно. Нет, ему не было все равно, и он бы остался, чтобы хоть как-то растормошить, раззадорить школьного товарища, но в гостиной на столе возвышалась огромная куча разных товаров из домашнего магазинчика «Всевозможных вредилок мисс Поттер и близнецов Уизли», подаренных Эмили младшему брату на его девятый день рождения. И он решил, что Блэк вполне может подождать. — С чего ты взяла, что со мной что-то случилось? — вопросом на вопрос ответил Сириус, смотря в карие глаза крестницы и понимая, что отделаться от нее будет не так просто, как от ее отца. Ведь девушку вряд ли заинтересует действие различных игрушек, к созданию которых она сама приложила руку. — Ты просто какой-то странный в последнее время, — все так же тихо и настороженно произнесла она. Он вопросительно поднял брови, и девушка поспешила пояснить: — Даже сейчас, когда в доме веселье в полном разгаре, когда отец наверняка что-то взорвал, разбив посуду и получив нагоняй от мамы, ты сидишь здесь и не участвуешь в этом. Поэтому я и говорю, что ты странный. — И жалкий? — против воли срывается с его губ вопрос, который уже давно застрял где-то в голове. — Что? — ошарашенно выдает Эмили и ее брови вскакивают вверх в удивленном жесте. Она кладет одну руку ему на лоб, второй касается своего, чтобы сравнить температуру тела и, нахмурившись, выдает: — Вроде не болен. — Дело не в этом. — А в чем? Мне не нравится твое поведение в последние время, и отцу не нравится, даже маме с Римусом не нравится то, каким тихим ты стал за эти дни. Где мой любимый веселый крестный папочка? — с нажимом выдает она, и он снова не может сдержать улыбку, рвущуюся на губы с такой силой, что готова их разорвать. Все же в ее характере смешались оба родителя. Но маленькая Лили, зачастую молча сидевшая в душе этой девочки появлялась только в такие моменты, когда нужно было растормошить, встряхнуть, дать моральную пощечину. В такие моменты, как этот. — Чего ты улыбаешься? Давай, говори, что тебя тревожит. Ты ведь знаешь, что я не отстану, пока не добьюсь своего, — а здесь в ней уже говорил Джеймс. Она была, как медаль, за одну минуту способная повернуться около сотни раз, показывая себя с разных сторон. — Ты, действительно, думаешь, что я расскажу что-то ребенку? — продолжая улыбаться, спрашивает Сириус, но тут же получает уверенный и немного ехидный ответ. — Если ты не заметил, я давно уже не ребенок. О, да, Мерлин, как он мог этого не заметить. Это, вообще, трудно не замечать, когда перед тобой стоит уже не маленькая девочка с разодранными от неудачных полетов на метле коленками и двумя смешными косичками, а взрослая, самостоятельная девушка, глядящая на тебя твердым и уверенным взглядом, пытаясь выдавить правду. И колени уже не содраны о траву, потому что на метле она летает виртуозно, и косички превратились в высокий хвост собранных на затылке волос, в прядях которых отражался тусклый свет луны. И, вообще, она очень подросла за последнее время, из девочки превратилась в девушку, стала настоящей красавицей, и не удивительно, что когда во время школьного матча она пролетает над трибунами, теперь уже на нее восхищенно смотрит мужская половина учеников Хогвартса. Это трудно было не заметить. И он заметил это… давно. — Ты так и будешь молчать? — раздражаясь, вопрошает Эмили и вновь складывает руки на груди, давая понять, что отступать она не собирается. — Если ты не заметил время уже позднее, а мне завтра в школу, и я не хочу проторчать здесь до утра. — Готова к последнему учебному году? Вопрос остается без ответа, а она хмурится, одним взглядом показывая, что попытка сменить тему не увенчалась успехом, и на заднем дворе вновь воцаряется звенящая тишина, прерываемая лишь голосами, доносящимися из дома. Слышно, как Лили колдует над шипящим от боли Гарри, как Николас в восхищении смотрит на мать, желая поскорее достичь того возраста, когда сам без опасения сможет взять в руки волшебную палочку и взмахнуть ей, выкрикнув какое-нибудь заклинание. Фред все еще сетует на то, что бладжеры созданы слишком тяжелыми, а подруга ему досталась слишком меткая. Хагрид рассказывает детям о том, что по возвращению в школу их ждет сюрприз на занятии по уходу за волшебными существами. До чуткого слуха доносится даже шепот Гермионы, усевшейся в самом дальнем углу, чтобы изучить новый учебник по истории магии. — У твоего отца трое детей, — неожиданно прерывает уличную тишину Сириус, заставляя Эмили отвлечься от происходящего в доме и посмотреть на него. — Слава Мерлину, ты это заметил! — не задумываясь, выдает она. — Готова поспорить, что он до сих пор не понимает, кто эти маленькие люди, шастающие по его дому. Слабо улыбается в надежде, что крестный оценит шутку, но он не дрогнув ни одни лицевым мускулом, поднимает взгляд на луну, будто она сказала какую-то серьезную и даже очень обидную вещь. — У Римуса тоже скоро будет ребенок, — она снова хмурится и кривит рот в недовольной ухмылке. Хочет сказать, что если он так и собирается говорить с ней загадками и отрывистыми фразами, то она вынуждена будет попросить у Снейпа сыворотку правды и выманить из него все насильно, но в следующую секунду он расставляет все по местам в ее голове, печально добавляя: — Видимо, Бродяга — это судьба. — О, Сириус! — вылетает из уст разочарованный возглас раньше, чем она успевает о чем-то подумать. Плюхается на ступеньку рядом с ним, слегка толкая бедром, чтобы подвинулся и тяжело вздохнув, опускает голову на ладони, локтями упираясь в собственные колени. Кажется, он оказался прав и она, действительно, еще мала, чтобы это понять. — Знаешь, что бы сейчас сказал мой отец? — прорезает ее звенящий голос очередной приступ тишины. Он поворачивается к крестнице всем корпусом и вопросительно вскидывает брови. Не знает. Точнее знает, но не задумывался. Наверное, что-то вроде «Бродяга, у тебя есть мои дети. И я уверен, что они тебя любят не меньше, чем меня, а может даже и больше». — «Бродяга, по крайней мере, тебя не накормят тем, от чего ты будешь блевать весь вечер», — выдает Эмили, стараясь сделать голос максимально похожим на отца. — Ты дала Джеймсу блевальные батончики? — Он сам хотел их протестировать. Я пыталась сказать ему, что мы еще не создали противоядие, но он не захотел меня слушать, — на одном дыхании выпаливает крестница и словно в свое оправдание добавляет: — Но он остался доволен. Губы Сириуса медленно растягиваются в улыбке, и уже через несколько секунд по двору разносится хриплый смех. Эта ситуация помогает ему в очередной раз увидеть в ней Джеймса, увидеть ее в Джеймсе, увидеть их друг в друге и осознать, что они до безумия похожи. Друг в маленьком девичьем рыжеволосом обличии, чего лучше можно пожелать в этой жизни? Наверное, того, чтобы это обличие не было его дочерью и твоей крестницей. Его рука вдруг самостоятельно поднимается, ложится ей на плечо, и он притягивает ее к себе, а она в свою очередь не отстраняется и обнимает его, сцепляя руки где-то в районе ребер. Кажется, что теплые ладони прожигают насквозь и пиджак, и рубашку, оставляя ожоги где-то на коже. Сердце странно дергается, взрываясь, словно хлопушки доктора Фойерверкуса и его голос на задворках сознания шепчет «Ты, действительно, думаешь, что я расскажу что-то ребенку?», а она вторит «Если ты не заметил, я давно уже не ребенок». — От тебя пахнет огневиски. — А от тебя травой. — Я упала с метлы, — она не видит, но чувствует, что его брови взлетают вверх, выражая крайнее удивление, и еще до того, как он успевает спросить, поясняет: — Гарри решил отомстить и, забрав биту Фреда, запустил в меня бладжером. Я успела увернуться, — гордость в голосе в следующую же секунду сменяется разочарованием, — а вот удержаться в воздухе — нет. — Он мстил тебе за Фреда? — Нет, после того, как Фред вышел из игры, бладжер погнался за Гарри и угодил ему в ребра, — хихикает Эмили, вспоминая картину, которая совсем недавно вызывала ужас — задыхающийся брат летел на землю по ее вине. — Его не сильно задело? — озабоченный голос, дает понять, что Джеймс, пять минут назад произнесший в его голове утешающую речь, был прав — они все ему, действительно, как родные. — Он нашел в себе силы, чтобы добраться до дома, — кивает она, и он чувствует, как голова, прижавшаяся к груди, скользит вверх-вниз. — А тут уже мама разберется. Собственно, из-за этой жестокой битвы мы и задержались. Губы снова растягиваются в улыбке, и он невольно воспоминает письмо, присланное из школы после ее первого матча. Каждая строчка тогда просто горела от неудержимой радости за то, что она бладжером сбила Малфоя с метлы, когда они наперегонки с Гарри мчались за маленьким золотым снитчем. Читая это короткое, но переполненное счастьем послание, Сириус с Джеймсом поняли, что загонщик — это определенно ее роль. «Мы это сделали! Мы надрали задницу слизеринцам!». — Последний год в школе, — прерывает он такое приятное молчание. — Решила, чем займешься потом? — Близнецы хотят открыть свой магазинчик в Косой аллее, — отвечает Эмили. — Предлагают долю. — Хорошая идея, Сохатому она точно понравится, — одобрительно усмехается он, но она почему-то его веселья не разделяет. — Знаю, только мама считает по-другому. Да и мне кажется, что нужно заниматься чем-то серьезным, — ее пальцы сильнее впиваются в его ребра, и он мысленно заставляет себя отпустить ее, убрать руку с плеча, но та только крепче прижимает ее к груди. — Например, пойти в мракоборцы, как советовал Грюм, — как ни в чем не бывало, продолжает, даже не замечая, как сбивается его дыхание от того, что он носом улавливает запах ее волос. — Или создать что-то вроде «Ордена Феникса». Уловив последнюю фразу, он в одно мгновение приходит в себя, распахивает прикрытые глаза, и чуть отстранив от себя крестницу, смотрит на нее удивленно и в то же время взволнованно. — «Орден Феникса» был создан, чтобы противостоять Темному Лорду, — твердо произносит он. — Да, но… — Враг повержен и смысла в подобных организациях больше нет. Понимаешь?  — А если… — Больше. Никакой. Войны, — четко отделенные друг от друга слова заставляют ее в очередной раз умолкнуть. — Мы боролись за то, чтобы вы жили в мирное время и не знали никаких магических войн, и в этой борьбе мы победили. Так что… — Я поняла! — теперь уже она перебивает его, осознавая, что после этой фразы обычно следуют нравоучительные беседы и просьбы не затевать подобных разговоров. — Идея с магазинчиком не так уж и плоха, — она невинно улыбается и возвращает голову на место, улавливая четкие и быстрые удары его сердца. Даже если бы весь этот кошмар повторился, они бы вряд ли разрешили вступить им в «Орден Феникса», какими бы взрослыми они не были. Помня о том, сколько людей погибло в той страшной магической войне, прогремевшей в их мире шестнадцать лет назад, спрятали бы своих детей далеко под тысячью скрывающих заклятий, лишь бы они не участвовали в этом, не видели и не слышали, что происходит. — Знаешь, Сириус, мама мне говорила, что в мире магглов есть примета, — тихо произносит она, вырывая его из серых мыслей, и поднимает взгляд в ночное небо. — Когда падает звезда, нужно загадать желание. — Думаешь, сбудется? — Не знаю, — пожимает она плечами. — Но попробовать ведь стоит. — И что бы ты загадала? — Вот чтобы оно сбылось, нельзя о нем никому говорить. Он едва заметно улыбается и хочет и что-то ответить, но в этот момент позади раздается звук открывающейся двери и в их спины ударяет ярким домашним светом и теплом, а в следующее мгновение возмущенный голос выдает: — Эй, вообще-то, это мой друг! И теперь уже улыбаются они оба, разрывая эти теплые крепкие объятия и медленно разворачиваясь в сторону говорившего. В последнее время Джеймс стал ревностно относиться к тому, что друзья проводят слишком много времени с его повзрослевшими детьми. Сириус то и дело пытается рассказать им о том, чем они сами занимались в их возрасте, а Римус, вообще, все девять месяцев учебы находится бок о бок с Гарри и Эмили, преподавая им Защиту от темных искусств. — И это, вообще-то, мой крестный, если ты не забыл, — поднимаясь со ступеньки, хмыкает девушка, и охватывает свои плечи руками, только сейчас замечая, что на улице стало заметно холодать. — Вообще-то, уже полночь, и тебе завтра рано утром вставать, чтобы ехать в школу, если ты не забыла, — парирует отец, складывая руки на груди. — Когда ты превращаешься в такого зануду, мне кажется, что ты мне не родной, — весело смеется она и нежно целует Джеймса в щеку. Тот расплывается в довольной улыбке и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, заходит в дом, а Эмили, положив руку на дверную ручку, возвращает свой взгляд на Сириуса. — Идешь? — Да, сейчас, — кивает он, так и не удосужившись встать. Она переступает было уже порог, но вспомнив о чем-то важном разворачивается, и тихо произносит: — Помнишь тот день, когда я в первый раз уезжала в Хогвартс? — он смотрит на нее и бездумно кивает. Ведь каждый раз, когда он стоит на перроне вместе с Джеймсом и Лили и провожает их с Гарри в школу, он невольно вспоминает эти большие карие глаза полные слез и умоляющие отправиться вслед за ней. — Папа тогда пошутил, что если я попаду на Слизерин, то он выгонит меня из дома. А ты, увидев, что я вот-вот расплачусь, рассмеялся, назвал его придурком и сказал, что если он выгонит меня из дома, то ты заберешь меня жить к себе, — она печально улыбается и прежде чем войти в дом, добавляет: — Так вот, с того момента мне стало все равно на какой факультет я попаду. И все. Свет, падающий на крыльцо, исчезает, а дверь еле слышно хлопает от удара о косяк, и радостный голос Эмили тут же долетает до него из открытого окна. — Хагрид, как я рада тебя видеть! — восклицает она. Слышны ее большие шаги навстречу великану, его сдавленный голос и очередной звон бьющейся посуды. — Репаро! — Эмми, я все видела! — Тебе показалось, мам. Он улыбается, поднимается со ступеньки и смотрит, как темно-синее небо прорезает маленькая искрящаяся звездочка, стремясь поскорее оказаться на земле. Разворачивается и входит в дом, так и не загадав на нее желание, потому что прекрасно знает, что оно никогда не сбудется.