No Pain, No Gain

В ГИДРЕ строгий естественный отбор. Здесь нет места слабым, нет места чувствительным и сострадательным, нет места обычным людям — только вышколенным идеальным бойцам с отточенными движениями и единственной целью «успешное завершение миссии». Идеальным бойцам, которых ничто не в силах отвлечь от выполнения поставленной задачи, которые скорее сдохнут, но сделают всё без сучка, без задоринки. Брок Рамлоу был лучшим из лучших, идеальнейшим из самых идеальных. Со своего первого дня в рядах многоглавой он уверенно шагал вверх по карьерной лестнице, безжалостно сметая все препятствия на своем пути. Ни одного косяка, ни одной задержки и, тем более, ни одного полного провала: у него всегда всё было под контролем, даже если вокруг бушевал сущий хаос. Каково же было удивление «гордого отца», когда наиболее перспективный из его подопечных в один совсем не прекрасный день чуть было не поставил под угрозу всю организацию, проявив несвойственную ему халатность. Сложить два и два было несложно, и Александр Пирс сразу понял, в чём дело. А когда понял — незамедлительно отстранил агента Рамлоу от проекта под названием Зимний Солдат и отправил в карцер. В ГИДРЕ нет места участию и снисходительности, нет никаких исключений, все равны, и уж если провинился — получай заслуженное наказание. Даже если ты любимчик начальства. Пятеро на одного, да к тому же безоружного, еще и посаженного в своей не особо просторной камере на цепь как сторожевого пса — не очень-то честно. Но ГИДРА всегда руководствовалась принципом, что на войне все средства хороши, — а война эта продолжалась 24/7, — так что честность здесь вообще мало кого волновала. Загнанный в угол, бежать некуда. Да и он бы не стал. Брок никогда не убегал с поля боя, и это было одной из многих причин, почему Пирс его ценил и даже, быть может, уважал. Да, всё-таки уважал. Уважал настолько, что приставил ко временно заключенному не одного-двух надзирателей, а целых пять. Пять отъявленных ублюдков, знающих свое дело — ломать даже железобетонных. Больше охранников-палачей было только у Зимне... у Джеймса. Не думать о котором Рамлоу не может даже сейчас. Тяжелый кулак стремительно приближается, с явной целью ударить по одной из болевых точек, но опытный боец легко угадывает предсказуемый маневр и отражает удар. Даже будучи ограниченным в движениях и едва держащимся на ногах после недели голодовки. — Эй, идиоты, вам стоило бы проявить больше фантазии, не то я от скуки тут загнусь быстрее, чем от ваших, — пальцы сгибаются, наравне с саркастичной ухмылкой и насмешкой в голосе изображая ироничные кавычки, — пыток. Ему кажется, что он внезапно вернулся в годы своего царствования на рингах закрытых бойцовских клубов, в которых не было буквально ничего легального. Слишком яркий после длительного пребывания в кромешной тьме свет слепит, заставляя всё вокруг мерцать и расплываться; в один миг мужчина — он может поклясться! — видит темную сетку, опутывающую его гладиаторскую арену, и слышит восторженный рев разномастной публики, — но затем зрение проясняется, и перед ним по-прежнему лишь пять мордоворотов, в нетерпении жаждущих дорваться до очередной жертвы. Пятеро на одного, бой без правил, удары сыплются градом, не минуя ни одного участка тела. Один приходится на бровь, и изящная струйка крови стекает вниз по виску. Джеймсу бы понравилось, с улыбкой на разбитых губах думает Брок, и перестает сопротивляться. Холщовый мешок на голове быстро намокает: поток до тошноты соленой воды пробирается сквозь плотную грубую ткань, нагло врывается через ноздри и рот в глотку, обжигает легкие. Передышки совсем незначительные: пара мгновений, чтобы можно было отдышаться, и «воспитательный» процесс начинается по новой. В ГИДРЕ принято считать, что только уроки, усвоенные с болью, обладают эффективностью. И чтобы вразумить «ученика», имеющего довольно высокий болевой порог, нужно постараться. Пятеро лучших агентов стараться рады. И когда испытание водой не дает должного результата, они, ничуть не расстроившись, переходят к следующему. Огонь тоже не особо помогает. И раскаленный металл. Сцепив зубы, Рамлоу сносит каждую новую пытку с нечеловеческим терпением и стойкостью. Они бы с удовольствием дошли до конца, но Пирс приказал любой ценой оставить испытуемого в живых, при этом добившись от него желаемого. Сложная задача. Но не невыполнимая. Спустя еще неделю до «идиотов» наконец доходит, что не на те болевые точки они давили. Главный из них довольно потирает руки, предвкушая новую пытку. Одна из стен камеры куда-то исчезает к моменту пробуждения узника от беспокойного кратковременного сна. После нескольких суток вынужденной бессонницы, — когда всякий раз, что его организм обессиленно отключался, мужчину щедро награждали высоковольтным разрядом, — голова особенно тяжелая. Несколько секунд он непонимающе пялится на матовый экран, но затем тот, будто только его и дожидался, озаряется светом. И открывает рассредоточенному взору вполне знакомый пейзаж. Одну из лабораторий ГИДРЫ, целиком стерильно-белую, за исключением чертового черного кресла — ядра знаменитого устройства для обнуления. Брок вскакивает на ноги и прижимается к толстому стеклу, которое сперва ошибочно принял за монитор. Сердце бьется в сумасшедшем ритме, кровь пульсирует в висках, вызывая тупую боль в и без того изнуренном мозге. Джеймса в этой комнате не видно, но намек недвусмысленен и без лишних объяснений понятен. — Нет! — изо всех сил молотя кулаками по непроницаемой поверхности, разбивая в кровь едва зажившие костяшки пальцев, кричит брюнет. А затем переходит на отчаянный шепот: — Только не это... — Теперь ты готов сотрудничать, Рамлоу? — язвительно отзывается из-за спины один из пятерых надсмотрщиков. — Я сделаю всё, что скажете. В кои-то веки уговор сдерживается: Барнса и правда не обнуляют. Скорее всего, совпадение. Всё же Александру Пирсу он нужен сейчас бодрым и пребывающим в полной боевой готовности, а не почти ни на что не годным овощем, как в первые дни после мучительной процедуры стирания памяти. Брок понимал это изначально, но рисковать и проверять не стал. Потому заведомо согласился на любые условия — лишь бы Джеймса оставили в покое. Условия оказались слишком жестокими. — Для меня это ничего не значило, — лжет Рамлоу, стараясь выглядеть как можно более убедительным. Потому что за ними наблюдают. Потому что каждое слово слышат. Один неверный шаг, и всё впустую, а этого он допустить никак не может. — ТЫ ничего не значил. Был всего лишь очередным заданием. Без обид, Солдат. Любимая усмешка жжет губы, но кое-как, с трудом ее удается из себя выдавить. Перед тем, как уйти. Впервые хочется поскорее уйти. Провалиться под землю, в самое пекло. Только бы не видеть это горькое разочарование в голубых, как безоблачное небо, глазах. Терпения агенту Рамлоу не занимать. Он стойко терпит столько, сколько нужно, чтобы привести свой план в силу, чтобы он сработал без малейшей погрешности, четко и идеально. Срабатывает. Брок оставляет за собой взорванные на миллион осколков, сожженные дотла тренировочные, конференц-залы и лаборатории. Не оставляет целым ни одно из помещений. А злополучную криокамеру и кресло для обнуления ломает собственноручно, прихватив из оружейной хрен пойми как затесавшийся там топор. Мрачный всадник апокалипсиса, обрушившегося на ставшую ненавистной ГИДРУ, сеет разрушения на своем пути — пути к Джеймсу. — Ты же мне не поверил тогда? — тихо спрашивает мужчина, выпуская из рук более не нужное орудие, порывисто подаваясь вперед и замирая в шаге от сурово глядящего на него Солдата. — Скажи, что не поверил. Они не виделись так давно, что смотреть на него больно — сердце сжимается от абсурдного ощущения, что Барнс в самом деле Призрак и стоит попытаться коснуться его, рассеется, растворится, исчезнет навсегда. Брок отчаянно крепко обнимает его, стискивая изо всех сил. Не призрак. Не исчезает. Слава этому бородатому седому ублюдку свыше. — Никто и никогда.. не значил для меня больше, чем ты, — сбивчиво выдает он и прижимается губами к шее Зимнего. В ГИДРЕ нет места эмоциям, нет места чувствам? К черту ГИДРУ! /18 сентября 2017/