Нарглы мудрее нас

Вновь пускаться в бег до окраин света, Хоть не привыкать — далека дорога. Ты меня во тьме ожидаешь где-то. Для тебя могу стать сильнее бога. Расцветает солнце бутоном светлым, Видишь, в небеса улетает сокол. Я приду к тебе по воде и пеплу, Я приду к тебе по осколкам стёкол. (Канцлер Ги) За окном выл ветер. Уныло, протяжно. Как одинокий волк в предчувствии скорой гибели. Флажки уже готовы, оставалось только окружить глупую стаю, наивно жавшуюся друг к другу… И снова глухое завывание, от которого становилось холодно даже здесь. По кому ты плачешь, ветер? Уж точно не по его душе. Драко резко поднялся с кровати. Босые ноги тут же коснулись прохладного ковра, неспособного спасти от ледяного камня, из которого был сделан пол комнаты. Камин почти полностью погас, безжизненно сверкая парой догорающих углей. А ветер за окном продолжал выть. Кажется, в тон ему выло и сердце. Завтра? Послезавтра? Когда? В окне — только тёмные башни противоположного крыла Хогвартса, который мирно спит, забыв обо всех дневных хлопотах и суете. Темнота — ни светящегося окошка, ни блика света в коридорах. Только мрачный силуэт замка, темнеющий на фоне антрацитового неба. Замка, которому так скоро суждено погибнуть… Он наощупь попытался нашарить ботинки. В темноте комнаты эта затея не увенчалась успехом. — Люмос. Бесполезно. Несмотря на идеальный порядок, обуви по-прежнему не было видно. Проклиная всё на свете, Драко бесшумно выскользнул в коридор. Зачем? Спать он всё равно не сможет, а сейчас хотелось просто посмотреть… Возможно, в последний раз увидеть то, что уже завтра будет разрушено и погребено. А быть может, запомнить что-то перед тем, как не станет его самого. Слишком опасная игра, в которой правила — не его, а выйти уже поздно. Да и разве был выбор: остаться или уйти? Сонные коридоры Хогвартса, где сейчас гуляет только он и тьма. Каждый звук — словно гром — отдаётся слишком отчётливо и ясно. Что будет завтра с ним? Что будет завтра в этих безмолвных замковых проходах? Тишина? Удары заклятий? Предсмертные стоны? Шлёп, шлёп… Он уже решает развернуться и пойти обратно, не в силах терпеть холод, пронизывающий босые ноги, но вдруг слышит чьи-то медленные лёгкие шаги. И это не стук каблуков или подошв ботинок. Какой-то невнятный звук, так гармонично вписавшийся в мелодию воя ветра. Будто слёзы. Шлёп, шлёп… Кап, кап… У поворота он замирает, увидев маленькую хрупкую фигурку в длинном сиреневом сарафане. Длинные белые волосы, струящиеся по плечам, худые бледные руки, сжимающие непонятный предмет, огромные глаза и мечтательная улыбка на лице. Сначала кажется, что это привидение. Но нет… — Привет, Драко, — хрустальный голосок нарушает тишину холодного коридора, отбиваясь негромким эхом от его стен. — Лавгуд? — удивлённо выдыхает он, но тут же приходит в себя. — Какого чёрта ты шляешься здесь в такое время?! Она улыбается и делает пару неуклюжих шлепающих шагов к нему, чуть протягивая вперёд то, что зажато в тонких, бледных пальцах: — Он любит прогулки в тишине. Теперь даже в сумраке коридора он может рассмотреть небольшой коричневый горшочек с дурацким кактусом, покрытым светлым пухом. — Ненормальная, — презрительно бросает он, намереваясь отвернуться и пойти прочь. — У тебя тоже нарглы украли обувь, — вдруг произносит она. Это не вопрос, а утверждение. И только сейчас он понимает, почему её шаги показались такими странными. Лавгуд тоже босая. Стоит рядом, прижимая одну ногу к другой, чтобы согреть хотя бы чуть поднятую ступню. В голове почему-то проносятся ассоциации с совами: большие водянистые глаза, невозмутимость и вечно поднятая отмерзшая лапа. — Не твоё дело, — злобно шипит он, прогоняя глупый образ птицы, возникший в воображении. — Я знаю, куда они прячут обувь, — она словно не замечает его грубости. — Пойдём. Она берёт его за руку, а он даже забывает сопротивляться от потрясения и её наглости. Просто идёт, чувствуя ледяные промёрзшие пальцы в своей руке. — Это хорошо, что у тебя завелись нарглы, — рассказывает она скорее самой себе, а не ему, когда они поднимаются по винтовой лестнице на Северную Башню. — Конечно, с ними много хлопот, но они приносят счастье. Нарглы мудрее нас. Он понемногу приходит в себя и уже набирает воздуха в грудь, чтобы высказать этой идиотке всё, что о ней думает, как вдруг Лавгуд застывает на месте, указывая куда-то вверх: — Я так и знала. Вот они. Он видит, как под потолком мирно качаются две пары обуви — его чёрные кожаные ботинки и дурацкого вида махровые тапочки на завязках цвета обезумевшего апельсина. Сомнений нет, что вторая пара принадлежит Полоумной Лавгуд — во всём Хогвартсе не отыщешь того, кто напялит на себя ту дрянь, что носит она. Резкое движение волшебной палочкой. Подчинившись ему, обувь опускается в руки. Он с брезгливостью приподнимает апельсиновый тапок и хочет забрать ботинки, но… не выходит. Обувь крепко связана между собой черными и оранжевыми шнурками. Мысленно проклиная Хогвартс, Лавгуд и холод, от которого уже не чувствуются пальцы ног, он проговаривает заклинание, направив в самый центр узла волшебную палочку. Ещё раз. Ещё. И ничего. — Ты хорошо колдуешь, — слышится звонкий голос рядом. — Но мне кажется, придётся вручную. — Надо разрезать, — холодно констатирует он, сжимая палочку в руках. Луна пожимает плечами: — Так будет даже лучше. Без шнурков безопаснее, ведь из-за них можно упасть. Он бросает на неё презрительный взгляд, замечая, что Полоумная уже успела сесть на краешек подоконника, куда и поставила свой идиотский кактус. Вспышка режущего заклятия. Он поспешно поддается внутренней радости, когда замечает, что клубок обуви распался на две пары. Вот только пары не те. Чёрное и оранжевое. — Мне кажется, так даже оригинальнее! — Луна с восторгом вскакивает с подоконника, примеряя свой тапочек и его ботинок, связанные воедино. А он смотрит на её детскую радость, на сверкающие глаза цвета голубого тумана, на худые ноги, виднеющиеся из-под сарафана. Длинный, почти до пола сиреневый наряд, апельсиновый тапок и чёрный ботинок, который на ней кажется чересчур нелепым и громадным. У него в руках — точно такая же «пара» обуви, связанная крепким узлом, который не поддается ни заклятиям, ни ловким пальцам. И вдруг от всей этой глупейшей ситуации становится смешно. Просто смешно и нелепо. Настолько, что, кажется, он отвечает на её улыбку. А потом он подходит к подоконнику, на котором стоит то самое странное растение, укрытое белыми пушинками, словно снегом. По форме — не то заяц, не то глупое облако, зацепившееся за краешек горшочка. — Он не колючий, — Луна, заметившая его взгляд, подходит ближе и легонько касается пушинок кактуса тонкими, будто прозрачными пальцами. — Можешь погладить его, — добродушно предлагает она, робко добавляя. — Если хочешь, конечно. Драко, наверное, не хочет, но, будто помимо воли, осторожно дотрагивается до светлой макушки растения. Несмотря на небольшие светлые колючки, поверхность цветка мягкая, словно пух, даже немного тёплая. — Не колется, — соглашается он и садится на подоконник, с тоской глядя на плотный узел, связывающий пару обуви, которую он не выпускал из руки. — Его колючки — так, для виду, — улыбается Луна и присаживается рядом. — Как у тебя. Он не сразу понимает смысл последней фразы. А потом резко вскидывает голову, видя перед собой открытый и доверчивый взгляд. Голубой туман в пол-лица. У неё и правда такие непропорционально большие глаза или только так кажется? — С чего ты взяла это? Холодный вопрос, холодный голос. Вот только он и сам прекрасно понимает, что в холоде этой проклятой башни, продуваемой всеми ветрами, его слова прозвучали слишком… мягко. Просто вырвались паром из губ и растворились в полумраке. Она даже не вздрогнула. Не испугалась. — Я знаю, — неловко пожимает плечами Луна. — Нарглы выбирают только хороших людей. Он фыркает и опускает взгляд на узел шнурков в руках. Сказать — нечего. Что он может сказать ей? Той, которая после стычки с его отцом и другими Пожирателями в Министерстве Магии, не потеряла веру в хорошее в людях. Той, которая преодолела ужасы заточения в подвале его собственного поместья, и не потеряла веры в наивные сказки про каких-то «нарглов». Он отгоняет прочь незваные мысли и продолжает бессмысленные попытки развязать узел. Шнурки словно превратились в стальные канаты, намертво спаянные гениальным мастером. Ещё попытка. И ещё. Мешают тугие манжеты рубашки, быстрым движением он расстегивает пуговицы на них и привычно закатывает рукава вверх. Вечное неприятное жжение левого предплечья заставляет криво ухмыльнуться. Сейчас он увидит, как эта безумная девчонка с криком шарахнется от него и побежит прочь. Крика нет. Приходится поднять на неё взгляд. В голубом тумане глаз — сочувствие? — У тебя ожог от такой магии, — грустно констатирует она, указывая полупрозрачным пальцем на воспалённую покрасневшую кожу вокруг Чёрной Метки. — Я могу вылечить. Он хочет ответить ей что-то резкое, но снова встречает громадные глаза цвета утренней дымки, в которых столько понимания и неведомой ему мудрости. Где-то на краю подсознания всплывает мысль о том, что все гении были безумцами, может и Лавгуд тоже… Заметив его слабый кивок, она мягко касается предплечья прохладной ладонью, достаёт из-за уха волшебную палочку. Тонкий светлый лучик заклинания — и он облегчённо чувствует, как тонкая кожа, обрисовывающая Метку, будто исчезает, больше не раскаляясь от бесконечной боли. — Спасибо. Его голос — почти не слышен в сумраке ночи. Только слабое шуршание, перекрытое завыванием плачущего ветра. — Как же я устал, Лавгуд, — выдыхает он, бессильно облокотившись на оконное стекло, не замечая его холода. Связанная пара черной и оранжевой обуви с глухим стуком падает на пол. — Ты боишься, — хрустальный голос снова не спрашивает, а утверждает. («Почему же ты так много знаешь, Лавгуд? Почему?»). — Ты сильнее, чем думаешь, Драко. Ты сильнее, чем думают они. Он молча смотрит, как клочки пара, сорвавшиеся словами с её бледных губ, растворяются в воздухе, который он вдыхает. И эти слова будто пропитывают его сознание. До каждой клеточки, до каждой мысли… А всё же — ты ошибаешься, Лавгуд… — Пойдём, — он ловко спрыгивает с подоконника, сбрасывая ненужное наваждение. Не он сам, а скорее, его безупречное воспитание, заставляет подать ей руку, когда она следует за ним. Маленькая прохладная ладошка, озябшие худенькие пальцы. Они молча спускаются по винтовой лестнице, её так и приходится вести за руку, удерживая, когда она спотыкается в своей «оригинальной» обуви, связанной друг с другом. Вот и развилка в сумрачном коридоре. — Если захочешь, приходи завтра, — улыбается она на прощание. — Завтра не будет, — мрачно отвечает он, чувствуя, как хрупкие пальчики выскальзывают из его ладони. — Не бойся жить, — вдруг серьезно произносит она. — И тогда завтра настанет. Он смотрит, как она скользит в пустом коридоре, шаркая по каменному полу своим тапочком и его ботинком. Мгновение — и уже не различить даже силуэт. Призрачная Лавгуд так и растворяется где-то в ночи, а её слова по-прежнему звенят в голове. И возможно, она — единственный человек в этом промозглом, холодном замке, кто ещё не потерял веру в него. Даже он сам уже ни во что не верит…

***

Словно смертельный ураган, следующий день стал крахом всего. Он видел, как откалывались камни стен Хогвартса от бьющих в них заклятий, слышал удары и крики смертельно раненых, едва не потерял рассудок, рискуя сгореть заживо в Выручай-комнате. Если бы не Поттер… Его сознание было порвано в клочья. Едва не падая и не чувствуя ног под собой, он шёл к Тёмному Лорду под прицелами взглядов тех, кто стоял за спиной. Жгучая ненависть и презрение. Никто из них не знал, что, делая шаг от Волдеморта к Пожирателям Смерти, ему стоило нечеловеческих усилий сдержаться и просто не упасть от боли и разрывающих изнутри рыданий. Его слёз не видел никто. И уже мгновением позже, стоя рядом с матерью и отцом, он смотрел в полные решимости лица бывших сокурсников, преподавателей, учеников Хогвартса, готовых сражаться до последнего. Он так не мог. Он по-прежнему боялся. Голубой туман в темноте серого, умирающего дня. Напротив стояла она — грязная, босая, израненная, но невероятно сильная. Только сейчас он понял, почему в сумраке коридора принял её за привидение. Она светилась. Свет шёл изнутри, заставляя лучиться туманный взгляд, а сердце от него — биться быстрее. Она снова была единственной из всех, кто прямо смотрел на него, доверчиво веря. «Сегодня ты ошиблась, Лавгуд». Когда всё было кончено, Пожиратели стали исчезать неясными тенями, бежать с поля боя. Он почувствовал, как облегчённо вздохнул отец, как мать, сжав его руку, повела за собой. Кажется, всю дорогу до ворот школы они разговаривали о том, как восстановить поместье после посещений Лорда, какие трудности предстоят с судебными разбирательствами. Обыкновенные разговоры о будничных сложностях — мать постаралась придать полную непринужденность своему голосу, отца выдавали лишь дрожащие руки. А он почему-то задыхался. Далёкий вчерашний день лез в воспоминания, затягивая мучительную петлю на шее. Он просто взял и ушёл. Оставив всех там. И снова вечное: он и они — по разные стороны. Когда они с Гойлом, едва придя в себя, бежали по ступеням Северной Башни, он вспомнил одинокое растение на холодном подоконнике. Вчера он в попытке сбежать от себя самого и правды, которую сказала ему Лавгуд, и она, путаясь в странной связанной обуви, забыли там тот самый чудной кактус… «Не бойся жить»… — Мне нужно в Хогвартс, — он резко выдергивает руку из ладони матери, тут же бросившей на него обеспокоенный взгляд. — У меня там важные дела. Мне нужно. Он стремительно бросается прочь, понимая, что объяснить не сможет, что просто задохнётся, если не сделает того, о чем так болезненно и тоскливо выло сердце. Темный закат медленно догорает за величественным силуэтом замка. Пробоины в стенах, обгоревшая черепица на крыше — несмотря ни на что, он всё-таки выстоял. Раненых уже успели переправить в больницу, погибших также не видно — скорее всего, их родные и друзья уже позаботились о них. Сумрачная тишина и холод коридоров, гулкое эхо пустого замка, отбивающее каждый звук с новой силой. Он почти бежит, спеша к той самой башне, где вчера, кажется, понял что-то важное, главное… В ещё не оправившемся сознании вихрями ужаса проносятся воспоминания. Огненный монстр Адского Пламени в Выручай-комнате, Волдеморт, и его пристальный взгляд — прямо в твои глаза… Крутая винтовая лестница, ведущая вверх, и… — Луна! Его голос звонкой струной захлестывает унылую тишину замка. Он буквально взлетает по ступеням, безотчётно обнимая её за худенькие плечи. — Драко, ты всё-таки пришёл, — она улыбается, не сводя с него счастливых туманно-голубых глаз. — Ты ждала меня? — едва не задыхается от изумления он. — Мы ждали, — Луна протягивает в ладошке горшочек с тем самым смешным кактусом в пухе, который они вчера забыли здесь. Кажется, кто-то внезапно вдохнул в него новый воздух, заставив сердце забиться ещё чаще, оставив только один островок мира, где нет места ничему, кроме голубого тумана. Он падает в бездонную чистоту этой синевы и не может, не хочет остановиться. Где-то здесь, в этих бездонных озёрах её глаз, был так долго скрыт смысл всего, смысл его бессмысленной и пустой жизни… Только шаг — и океаны сияния уже уносят прочь все беды и ужасы сегодняшнего дня. Мгновение — ближе, ближе — и небесные волны сверкающего тумана опускаются на плечи её руками-крыльями. Вдох — как единое дыхание — он чувствует, как от тепла её губ в нежном и чарующем поцелуе начинают таять самые глубокие льды его души, превращаясь в бесконечно яркое солнце, рвущееся из груди… Он кружит её, легко подхватив на руки — холодный пол не для неё, да и вся земля для этой волшебной, этой странной девушки-феи слишком груба и обыкновенна. Только безграничная лёгкость и чудо, которое они нашли здесь. А ещё — лежащая под подоконником пара обуви. Его чёрный ботинок и её смешной оранжевый тапочек. Слишком крепко связаны вместе… И не развязать — никому, никогда. — Они и правда приносят счастье, — смеётся Драко, целуя её порозовевшую щёчку, вдыхая свежий аромат волос и чувствуя крылья за спиной от одного лишь синего лучистого взгляда. — Нарглы мудрее нас.