Часы

Тик-так Тик-так Тик-так Заебали. Эти часы висят там уже... Как минимум три года - с того момента, как я въехал в эту квартиру. Сегодня начнется так же заурядно, как и вчера. С темноты. И продолжится темнотой. И ею же закончится. Не потому, что я негр, ворующий в шахте уголь. Потому, что я ебаный инвалид, потерявший зрение в ебаной аварии два, три или, может, четыре года назад. Я не считаю, хотя на кофейном столике у дивана стоят часы, умеющие называть дату и время. Мне плевать. Встаю с дивана, что-то пинаю, оно летит с металлическим дребезгом, по звуку, метра на три, куда-то в угол. Кажется, к шкафу. Едва касаясь кончиками пальцев стены (прекрасно помню, что она ярко-синяя), выхожу в коридор, бреду на кухню, исследую руками стол, беру найденное яблоко, откусываю и снова иду обратно, поедая фрукт и ощупывая синие стены. По дороге натыкаюсь на что-то деревянное и дребезжащее. Поднимаю и сразу же чувствую: скрипка. А ведь я играл. И играл неплохо. Провожу пальцем по струнам. Все целы, удивительно. Только в этом хламе, который когда-то был моей квартирой, потерялся смычок. Хотя, неудивительно. Снова падаю на диван. Закрываю глаза: темно. Открываю глаза: темно. Даже если я застрелюсь, будет темно. И если включу свет - тоже. Или он и так горит? Интересный вопрос. Хочу увидеть цвет своих рук и что изменилось за окном за те несколько лет, что я затворничаю. И ещё найти смычок. Больше мне ни для чего зрение не нужно. В коридоре открывается дверь. Заебался. Не хочу идти узнавать, кто припёрся. Удивляюсь, что всё-таки есть варианты. Их немного, но всё-таки. Либо Виктор - парень из... Откуда там доебываются до инвалидов с помощью? Он каждый день заползает, чтоб сделать с моим телом очередную поебень, которую я даже не пытаюсь понять или почувствовать. Либо Лора. Не помню, откуда она, не знаю, как выглядит. Просто приходит, общается, просит разрешения убрать, обижается, не получив его. Посетитель заходит в комнату, я слышу, как он что-то поднимает, молча садится на край дивана. -- ты рассказывал, что умеешь играть... -- тихий грустный голос Лауры. В нем нет той жалости, которая была вокруг первые несколько месяцев, пока я лежал в больнице, просто грусть. Она вообще очень грустная. Это понятно по постоянному тону и привычному уже полушепоту. Я киваю, снова касаюсь струн скрипки. -- смычок потерялся. -- пожимаю плечами, сажусь. -- если я найду, сыграешь? -- диван вздрагивает: она встала. Снова киваю, дёргаю одну струну, другую, третью, кручу колки, настраивая инструмент. Мне на колено опускается что-то длинное и тонкое. Беру это в руку, провожу кончиками пальцев, изучая. Да, это именно потерянная часть скрипки. Лора садится рядом, тихо вздыхает. Чувствую ее взгляд. Я судорожно пытаюсь вспомнить хоть одну мелодию, но, кажется, пальцы левой руки помнят все сами. Касаюсь смычком струн, медленно провожу, извлекая звук, по старой привычке убеждаюсь, что не остановился на полпути, а довел его до конца. Всего пара минут - и комната заполняется музыкой. Она плавно переливается, обтекая каждый невидимый для меня предмет, проникает во все самые потаённые уголки и, самое главное, пробирается сквозь темноту. Перед глазами бегут яркие пятна, голову штурмуют картины. Правильно говорят - талант не пропьешь. Что-что, а пил я много. Вроде, коньяк. Схватил с полки единственное, что сумел нащупать сразу после выписки из больницы, так и не разобрался, что именно. Но нет, пальцы даже не дрожат, свободно перебирая струны, смычок идет гладко, извлекая из скрипки музыку. Как же давно я ее не слышал. Ласковая, шелковистая, она успокаивает и... Дарит надежду? Пока не заканчивается. Нет, руки определенно отвыкли от такой нагрузки за те четыре - или сколько там - года, что я валялся на диване или даже полу почти без движения и еды. Я чувствую, как в них, пульсируя, бежит кровь, как они дрожат. -- это великолепно... -- выдыхает Лора, и я вздрагиваю. Успел совсем забыть, что она тут. -- спасибо... -- чуть хмурясь, ставлю инструмент на пол, опираю на стену. Я-то знаю, что это было даже не хорошо, не говоря уже о великолепно. Как говорится, могло быть и лучше. Провожу руками по лицу снизу вверх, вздыхаю. Девушка внезапно, опомнившись, снова встаёт. -- хочешь есть? -- ее голос звучит ближе, чем я ожидал. -- лучше кофе. -- тоже поднимаюсь, медленно иду за Лорой в кухню, пиная ногами воздух. Вскоре я уже сижу за столом, обхватив ладонями горячую чашку белого цвета (так сказала Лаура) и слушаю свою подругу, которая рассказывает что-то из физики, в которой она ас. Действительно интересная наука. Я впервые за очень долгое время ловлю себя на мысли, что думаю не о тщетности этой жизни или способах суицида, а о том, насколько любопытным и длинным может быть путь открытия обычной электрической лампочки. А еще внезапно чувствую, что улыбаюсь. Не притворно-вежливо, как это делал в самом начале, пока валялся почти без признаков жизни в больнице, а по-настоящему счастливо, пропитываясь этой энергией радости насквозь. И почему-то, я абсолютно уверен, что все будет хорошо. При чем будет очень скоро.