Я не умер

Ощутив телом непонятную вибрацию под собой, парень очнулся. В ушах стоял странный писк, да и в добавок к этому их заложило, как при взлёте на самолёте. Тело ломило, бок неприятно резало, словно впиваясь миллионами иголок в каждую частичку кожи, однако разум был чистым и ясным, не застеленный той непонятной пеленой, из-за которой хотелось бы сожрать того или иного прохожего. На подбородке застыла черная вязкая жижа, и, тут же стерев её рукой, парень приподнялся и принял сидячее положение, оглядываясь вокруг: пока он провалялся тут без сознания полгорода уже было разрушено, а столбы пыли, дыма и огня вились в воздухе, словно обезумевшие. Рядом с ним никого не было, зато чуть поодаль развязалась настоящая война: пистолеты, автоматы, базуки, взрывы, выстрелы, крики - всё это образовывало какофонию звуков, сливаясь воедино и неприятно стуча по барабанным перепонкам. Это было даже хуже того, когда они всей группой находились в лабиринте. Там они всегда держались вместе, помогая друг другу, здесь же каждый был сам за себя. Люди даже не видели, что порой убивают своих же, и это было на самом деле страшно: одно дело когда ты постоянно бегаешь, ища укрытие, у тебя совсем нет времени на посторонние разговоры или, тем более, нет времени для наблюдения за сражением. Точные, быстрые действия, один промах - и ты труп. И совсем другое дело наблюдать за резнёй собственными глазами, смотреть, как погибает сотни человек, если не тысячи, пусть и не все они были хорошими, пусть у всех были разные идеалы. Это кажется, что убивать легко - и это действительно так, если убивать мутировавших шизов - они уже и не люди вовсе, и их, вроде как, даже и не жалко, но навести пушку на человека... Некоторые потом всю оставшуюся жизнь не могли оправиться после такого. Землю в очередной раз тряхнуло, и Ньют очнулся от своих мыслей. Шестеренки в голове начали работать в ускоренном темпе, соображая, что лучше сделать сейчас, а что оставить на потом. Осмотрев себя на наличие других заметных и опасных для жизни повреждений и не обнаружив оных, он с облегчением выдохнул: кроме насквозь пробитого ножом бока и зудящей боли в теле всё остальное было в относительном порядке. Судя по выстрелам и взрывам, ситуация в городе накалялась, здания рушились одно за другим, столбы пыли то и дело поднимались в воздух, и теперь уже даже сквозь ослепляющую яркость огня сложно было что-либо разглядеть, а запах гари въедался в кожу, словно желая слиться с ней воедино. Несмотря на свои нездоровые суицидальные наклонности именно сейчас Ньют четко осознал, что хочет жить. Хочет вдыхать свежий воздух, касаться других людей, увидеть зелёный лес, деревья, смотреть на великолепные закаты поздно вечером, сидя на камне. Только сейчас он осознал, насколько важна жизнь, и что его попытка прыгнуть со стены еще тогда, в лабиринте - полнейшая глупость. И он до сих пор не понимает, почему Томас выбрал именно его. Томас... Больше всего хотелось обнять его, сжать до еле слышного хруста в ребрах, убедиться, что он действительно выжил и сейчас может находиться рядом с любимым человеком, что это не очередной глюк шиза. Томас... Он ведь не знает, что Ньют жив? Как его можно разыскать здесь, среди всего этого бедлама? Они должны были встретиться с Брендой и уехать в автобусе, но... Вдруг не успели? Не смогли? И сейчас где-нибудь лежат их мёртвые тела, постепенно остывая. Было жутко думать о таком, но и ситуацию Ньют должен был оценивать трезво. Прежде, чем что-либо делать и куда-то идти, ему надо было найти какое-никакое оружие для защиты. Он и так не в лучшем состоянии, потрепанный, чумазый. Но главное живой, и шанс умереть здесь, среди сумасшедших людей, он с радостью упустит. Нож доставать было нельзя: пусть он и проехался по боку, не задев жизненно-важных органов, однако в случае извлечения металла из тела могло открыться серьёзное кровотечение - на перевязку у него времени совсем не оставалось, да и к болезненным ощущением он, вроде как, привык. Поднявшись на ноги и постояв так пару секунд, ожидая, пока с глаз спадет туманная чернота, Ньют уткнулся носом в сгиб локтя, чтобы не дышать теми отвратительными и ядовитыми парами воздуха, которые были повсюду. Он мысленно просил у Томми прощения за то, что ненароком порезал того - ведь как ещё он смог бы вылечиться, не попади кровь имуна в его собственную? Не мог же он вдруг получить иммунитет спустя столько времени, - за то, что молил его убить, за свои идиотские догадки, которые выстраивал на счет его и Терезы - конечно же, всё это было сделано ради Минхо, ради него они проделали весь этот огромный путь, ради своего друга. Ну и, может если только немного, ради Терезы. Всё же она была крайне умна и, наверное, ей даже удалось сделать антидот. Он просил прощения за все оплошности, которые когда-либо совершал, за все неуместные высказывания, за тот жуткий случай, когда он наорал на Томаса из-за девушки - пусть его никто не слышит, он делал это скорее для себя. Тогда он постепенно превращался в шиза, но даже если и так, он не имел права позволять себе это, а учитывая его прирожденный талант к лидерству, то и подавно не должен был себя так вести на глазах у остальной команды. Поперхнувшись слишком большим количеством пыли, от которой не спас даже локоть, а глаза нещадно заслезились, Ньют наконец увидел нужное ему здание, и, недолго думая, вошёл туда. Автобуса, как и Бренды, уже не было, и это могло значить лишь то, что они смогли спастись. Смогли забрать Томаса и остальных имунов, помогли Минхо выбраться - сделать свою главную задачу. Быть может даже никто не пострадал, и все остались живы. Ему очень хотелось в это верить, по-крайней мере. В том, что машины остались нетронутыми не было ничего удивительного - на улице велась борьба не на жизнь, а на смерть. У них ничего не осталось, им нечего было терять, ведь вирус всё равно рано или поздно поглотит их всех, и теперь, разрушая этот город, они разрушали свою надежду выжить, свой последний шанс на спасение, убивая всех, до кого могли дотянуться, кого замечали на своём пути, уничтожая жалкие остатки будущего и счастливого сосуществования. Попытавшись абстрагироваться от внешних криков, взрывов и периодических "землетрясений", Ньют быстро заприметил небольшую, компактную машину и забрался внутрь, судорожно выдыхая. Кровь, словно обезумевшая, неслась по венам, а из-за наступившего адреналина и полушокового состояния боль от пореза практически сошла на нет, уступая место другим неконтролируемым эмоциям. Он облазил все сидения, бардачок и даже заглянул в багажник, пытаясь найти хотя бы воду. Температура в воздухе постепенно нарастала, и если раньше было лишь жарко, то теперь пот лился в три ручья - попади он на открытый участок кожи и неизвестно какую заразу можешь подхватить. Неплохо было бы промыть рану, да и утолить жажду не мешало. Однако спасительной жидкости он нигде не обнаружил, и нашёл кое-что получше: ключ зажигания. Обрадовавшись такой находке Ньют чуть было не выронил его, что категорически нельзя было делать - времени оставалось всё меньше, и сейчас каждая секунда была на счету. Быть может по всему периметру заложены бомбы, и именно тогда, когда он будет выезжать, их подорвут вместе с ним. Возбужденное и нервозное состояние словно погрузили его в транс, а может просто мозг отказывался вспоминать то, как ему удалось выбраться живым и относительно невредимым с поля боя, но факт оставался фактом. По приезде на их последнюю базу перед этим кошмаром, Ньют выстроил у себя в голове список дел, на первом месте которого стояло выживание, окончательное выздоровление и восстановление сил, а вот на втором - поиски их огромной команды имунов. В последний раз те, кажется, обсуждали уединенную жизнь на отдаленном от этого Ада острове? Два с половиной месяца. Именно столько понадобилось Ньюту для полной реабилитации, поиска чертежей и примерного маршрута передвижения имунов. После той страшной ночи он довольно долго не мог прийти в себя: казалось, что вот-вот придут шизы и либо разорвут его, либо сделают из него себе подобного, и это было бы в три раза хуже обычной смерти, уж он-то знал. А если не шизы, то выжившие учёные или же любые другие уцелевшие люди с мыслями о мести. Первую неделю он часто просыпался по ночам, вслушиваясь в стрекотание сверчков и биение волн о песок. Находиться тут одному, зная, что там, позади, осталась огромная опасность, было поистине страшно. Но зажигать ночью костёр и привлекать к себе непрошенных гостей было бы очень глупо, так что пришлось смириться с тем, что есть. Тех запасов что он нашёл было ничтожно мало и еле хватало, потому вскоре он приноровился залезать в одну из более менее адекватных лодок и ловить рыбу в море - к слову, парень её совсем не любил, и ел скорее из-за нужды питательных веществ, энергии и хоть какой-то пищи. Не в его положении было выбирать. По своей натуре Ньют всегда был лидером и с детства стремился искать и узнавать как можно больше информации обо всём, что его окружает. Сейчас, сидя на небольшом камне у береговой линии и глядя на опускающееся солнце, которое окрашивало небо в приятные оранжевые тона, он благодарил своего отца и свою мать за то, что те никогда не отказывали в покупке ему новой книги. Именно благодаря им сейчас в нескольких метрах от него стоял более менее отремонтированный катер: такой никто и никогда не купил бы, вряд ли может даже взяли за даром, но он был на ходу и мог бы спокойно выдержать легкий шторм, от осознания чего на лице парня расплывалась улыбка, а сердце билось чуть быстрее в предвкушении долгожданной встречи. О том, что Томас мог быть мёртв, думать совсем не хотелось. День ото дня он убеждал себя в своей правоте, и мысль о встрече с любимым подстегивала его, давала самый сильный стимул не сидеть сложа руки в надежде на спасение, как сделали бы многие, а действовать.

***

Смириться с тем, что Ньюта больше нет рядом, было сложно. С той встречи в Глэйде он постоянно был рядом, они бок о бок проходили сквозь все трудности и, несмотря ни на что, он постоянно поддерживал Томаса, куда бы тот ни пошёл и что бы тот не сделал, постоянно верил в него и верил ему, чем располагал к себе всё больше и больше. И в какой-то день это расположение к Ньюту переросло отметку "хороший друг", достигнув отметки "возлюбленный". Он с точностью до мелочей помнит тот день, когда посмотрел на него, как на любимого человека, помнит, как тревожно ему было, когда Ньют остался отвлекать гриверов от них с Терезой, чтобы те смогли открыть дверь, помнит, как его сердце ухнуло вниз, увидев черные вздувшиеся вены на руке парня, надеясь, что это лишь плохой сон. Но это не было сном, а обещание найти необходимую вакцину с каждым днём становилось всё сложнее выполнить. Жизнь Ньюта ускользала, утекала сквозь пальцы, игнорируя крепко сжатый кулак. Ему было плохо, ему было больно, неприятно, неудобно. Вирус сливался с ним воедино, растворялся в нём, как сахар в горячем чае, и его нельзя было спасти, нельзя было просто вылить в раковину и сделать себе новый, ведь такого человека, как Ньют, он не сможет больше найти, как и не сможет залечить огромную рваную рану в своём сердце с его смертью. Томас не мог позволить себя убить, но еще он не мог позволить себе убить Ньюта, не мог позволить себе потерять его. Но судьба не спрашивает - она делает, и делает всё так, как ей вольно, вопреки разбитым сердцам и сломанным душам. Идя на войну, давая своё согласие на участие в ней он должен был понимать, что всех спасти они не сумеют, но и подумать не мог о том, что именно Ньют должен был умереть. Он ведь был с ними в Глэйде, а значит должен был быть и имуном. То, что его отправили по ошибке, было бы странно, но больше никаких объяснений этому не находилось. Им удалось спасти Минхо и ещё около ста имунов, если не больше, но каким бы эгоистом сейчас не казался Томас, он с радостью вернул бы всё обратно, запретил Ньюту и Фрайпену идти с ним спасать Минхо, с радостью отдал бы свою жизнь в обмен на его иммунитет, на его здоровье. А сейчас всё, что ему остается - жить на острове, начиная новую цивилизацию буквально с нуля, и день изо дня показывать своё дружелюбие, делать вид, что всё в порядке, хотя на самом деле ничего, мать твою, не в порядке. Сегодня по плану он должен был сходить с небольшой группой в лес и нарубить как можно больше деревьев - Томас сам вызывался на такую работу. Только вонзая со всей силы топор в твердую кору он давал выход своим эмоциям, в большинстве своём злости и боли, которые хранились в нём, как в надёжном железном сейфе. Работу парни закончили тогда, когда солнце начало опускаться за горизонт, окрашивая небо в ярко-красный цвет, будто предупреждая о чем-то важном. По прибытии обратно в поселение ему на секунду показалось, что вся Тихая гавань собралась у береговой полосы, но, положив брёвна в подготовленную специально для этого лачугу он понял, что так и было: все жители действительно стояли у моря и что-то бурно обсуждали, явно радуясь происходящему. Они там акулу словили, которой хватило бы на месяц, или что?.. Закрыв навесом вход в помещение, он тоже направился к берегу, пытаясь разглядеть, что же там такого интересного нашли остальные. - Эй, Томас, это что, Ньют? - Минхо прищурился и приставил ребро ладони ко лбу, глядя на небольшое судно вроде катера, плавно покачивающееся на берегах Тихой гавани. - Это действительно он? - повторив жест друга, он присмотрелся и недоверчиво уставился на человека, которого все поочередно обнимали. - Судя по тому, что все столпились у берега, не мы одни с тобой видим его. - тихо ответил тот, сглотнув образовавшийся ком в горле. - Это... Я до последнего не хотел верить, что он выжил, чтобы не было так больно, а теперь... - Да иди же ты! - ощутимый толчок в спину - и Томас быстро сбежал по склону вниз, начиная пробираться сквозь плотную толпу, судорожно извиняясь. Чёрт, если это была очередная галлюцинация или глупый, столь правдоподобный сон, то он точно сойдет с ума как только проснётся. Два чертовых месяца он не позволял себе верить, давать ложных надежд, и если это была очередная глупая насмешка судьбы, то он точно умрёт от разрыва сердца. Остановившись в метре от Бренды, Хорхе и Ньюта, которые крепко обнимались, он замер, так и не решаясь подойти. Вдруг это мираж, и ничего из этого не существует? Ответ на это он мог найти только дотронувшись до парня, но чертовски боялся это сделать. Он не боялся гриверов, не боялся Дженсона и Авы, не боялся смерти, и слишком сильно боялся просто подойти к живому Ньюту. Слишком глупо. - Томми! - от знакомого громкого и вполне реального голоса он встрепенулся, вытирая свои влажные глаза, до конца не веря в происходящее, обнимая подбежавшего и довольно исхудавшего Ньюта и заключая его в точно такие же объятия, в которые заключил его его парень. Живой парень, целый и невредимый. - Я думал, что ты... - Я не умер. Благодаря тебе, Томми. И прости за порезанную руку, - оборвали срывающийся голос Томаса, уткнувшись ему в шею. - Вера в то, что я однажды найду вас всех, найду тебя, подстегивала меня. Я безумно скучал. - Я думал, что сошёл с ума. Больше ни за что в жизни не отпущу тебя, - майка на плече Ньюта стала влажной, а он наконец сделал то, что хотел - сжал Томаса в своих объятиях до легкого хруста, несмотря на своё измотанное состояние. Ощущая его тепло, его вздрагивающее от всхлипов тело, улыбаясь и рыдая вместе с ним. Это были слёзы счастья, и им можно было позволить пролиться. - Я и не собираюсь уходить. Все вокруг радостно галдели, обсуждая случившееся, а потому шёпот этих двоих никто не слышал. Никто не решался оторвать их друг от друга, давая время насладиться этим моментом. И Томас понял, что теперь ни за что не будет ходить в лес срубать деревья, потому что больше ему никогда не понадобиться вымещать на них свою боль, а разодранная рваная рана на сердце больше не потревожит его. Никогда.