Парадоксы Миллениума

      Корыто, гружёное до краёв оружием, стало тем пирогом, делить который примчались все, кто только успел. Или скорее огромной кучей дерьма, на которую слетелись все без разбора местные мухи. Но хоть информация и разносится теперь очень быстро, нужно время для утверждения и отправки всех распоряжений. А также время, чтобы добраться до места. Прибытие Дэна Айрона пришлось как нельзя кстати: Транди и Энтони смогли хоть немного отдохнуть перед грядущими горячими делами. Первым прибыл морской патруль Египта. И нечего наивно полагать, что намерения их были чисты и благородны: ни у кого и в мыслях не было триумфально повязать контрабандистов и пиратов, а также уничтожить смертоносный груз, как того требует законодательство. Египет импортирует оружие, как и все страны Ближнего Востока. Поэтому единственным их интересом было — поживиться, получить свою долю.       Морские патрули Израиля, стоявшие наготове, мгновенно среагировали на прибытие соседей. Всё могло так и закончиться: переговорами и банальным дележом. Но пострадавшая сторона, разумеется, не осталась в стороне, и уже через день на горизонте появились корабли Палестины. Да только обвинять Блэка в воровстве и требовать назад своё законное у них не было оснований. Сделать это мог лишь тот, кто оплатил товар.       Между тем, сам Энтони твёрдо держал позиции: у него «отжали» бизнес и увели продукцию его предприятий. Все подельники были рядом и подтверждали слова своего главаря. Разборки между четырьмя уже сторонами неминуемо затянулись. А в Америку к Айзеншпицу летели один звонок за другим. Об инциденте на косе Рас-Бурун по понятным причинам нигде не сообщалось. Да только утаить от вездесущих СМИ такое скопление судов невозможно! Потихоньку информация о крупной партии контрабандного оружия потекла во всемирную паутину. И, не без содействия Шторм-Спринга и Лероя, везде упоминался злополучный «американский след». Деньги не пахнут, но всегда имеют хозяина.       Начальство есть у всех, даже у министров, что уж говорить об их помощниках! И после одного из раскалявших телефон звонков Максимилиан Айзеншпиц отправился «на ковёр», где получил чёткое распоряжение:       — Отправляйся туда, и чтобы уже завтра любые упоминания нашей страны в связи с этим скандалом прекратились! Если потребуется, мы официально объявим о своей непричастности.       И можно было бы умыть руки и чинно отойти в сторону. Но больно жирен был куш! Велика была куча свежего дерьма, и на неё полетели новые мухи. Последствия передачи груза на сторону оппозиции могли повлиять на весь политический расклад, да и деньги, что уж там, немалые. И Айзеншпиц принял решение: бросить в район событий террористов Аль-Кайды. И напугают, и товар отобьют, и сами поживятся. Ну, а ублажить палестинцев можно и частью большого пирога. Террористическая организация возьмёт на себя ответственность за происходящее, обелив Америку. А для чего ещё она создавалась и финансировалась? Ну, а сам он честно выполнит указание своего босса и лично полюбуется, как рьяные чернобородые молодчики покончат с Тони Блэком. Заодно и оружейный картель навсегда станет подконтрольным.       Нападение состоялось ранним утром. Изначально исламисты заявили, что не тронут никого в обмен на судно с товаром и голову Энтони Блэка. Получив отказ, пять крупных катеров с головорезами выдвинулись по направлению к патрульному кораблю контрабандистов, дав заблаговременно устрашающий оружейный залп. Первыми отступили палестинцы, вторыми — египтяне. Моряки Израиля выждали некоторое время, но тоже предпочли увеличить дистанцию и не ввязываться. Запахло жареным. Зафрахтованный катер мало чем отличался от кораблей налётчиков. Его вооружение было хорошо усилено, но выстоять против пятерых ватага Тони ни за что бы не смогла. Многие уже с трудом сохраняли хладнокровие. Сам Блэк нервно ходил по палубе, то и дело вскидывая подзорную трубу. Расстояние сокращалось. Все его силы были сосредоточены на катере, груз, по сути, никем не охранялся. Посовещавшись, «Семёрка» решила разделиться. Командовать обороной автомобилевоза с оружием поручено было Дэну. Блэк же оставался лучше вооружённым, более маневренным и должен был до последнего не подпускать врага к Большому Пирогу. Разумеется, он волновался! Глаза бегали из стороны в сторону, прядки волос выбивались из тугого хвоста на затылке. Прикосновение сухой и холодной руки Транди чуть взбодрило его, Энтони повернулся и увидел перед собой глаза, исполненные спокойствия.       — Какая дальность стрельбы у этой пушки?       Пушкой он назвал 30-миллиметровую артиллерийскую установку на палубе катера.       — Думаю, пара километров будет.       — Снарядов у нас сколько?       — Три штуки.       Транди обошёл вокруг орудия, никаких систем наведения там не было. Пробурчал под нос: «Вручную, так вручную!» Первый выстрел дал Шторм-Спрингу возможность скорректировать прицел. Второй изрядно напугал приближающегося врага, но не достиг цели. Глава наёмников что-то пояснил ему, несколько минут они переговаривались и обсуждали детали. А после третий выстрел отправил экипаж одного из нападающих катеров кого на тот свет, а кого — бултыхаться и цепляться за обломки. Едва дистанция сократилась достаточно, ребята Дэна начали отстрел противников из малокалиберных винтовок. Благо, на борту автомобилевоза их было более чем достаточно, а дальность стрельбы несколько превосходила ту, которую имеют аналоги, ходящие на Ближнем Востоке. Шторм-Спринг из своей снайперки вычислил и снял двух главарей экипажей катеров. Неожиданно все они услышали шум и увидели приближающийся к ним вертолёт. Он произвёл посадку на косе, на безопасном расстоянии. Блэк интуитивно выхватил из рук Транди снайперку и взглянул в оптический прицел. Его ожидания оправдались: он узнал Айзеншпица. С ним было двое телохранителей, один из которых своим ростом и телосложением превосходил даже Дикого Быка.       — Сможешь снять его?       — Нет. Слишком далеко. Но упустить его нельзя. Он останется на берегу, значит, мы должны туда наведаться.       — Как? На нас идут четыре катера террористов. Поддержки никакой. Мы не можем оставить своих людей.       — В таком случае, мы обречены. Если не убьют в абордажной драке, значит обвинят в преступлениях против всего человечества и казнят в подвале какой-нибудь федеральной тюрьмы.       Между тем, катера приблизились почти вплотную. Началась перестрелка, контрабандисты и наёмники залегли на палубе. Парни не успевали менять рожки с патронами. Чтобы поддерживать боевой дух, Транди и Энтони сообщали друг другу, сколько бандитов положил каждый из них. С палубы автомобилевоза полетели гранаты. Одна из них уполовинила численность бандитов на подступающем судне. Вторая лишила управления второго нападающего. Блэк улыбнулся и воскликнул:       — Молодец, Айрон! Пусть знают, сволочи, что нас так просто не возьмешь!       Радость его нисколь не умаляла смертельной опасности. Если теперь появился шанс, что груз отобьют, и Дэн управится с нападающими, здесь, прямиком на Блэка шли ещё два вражеских судна. Часть оставшихся с ним людей уже были ранены, некоторые — серьёзно. До взятия на абордаж оставались минуты. И в этот миг раздался мощный оружейный залп. Еще один корабль боевиков был потоплен. Поодаль показался крейсер египетской береговой охраны. В своих территориальных водах они имели полное право атаковать. А чтобы убедить их сделать это, израильтяне наверняка предложили поделиться контрабандным товаром. Теперь, получив поддержку и поняв, что бой завершится в их пользу, Блэк и Шторм-Спринг бросились на берег. Айзеншпиц, разумеется, следил за ходом сражения и теперь, поняв, что проиграл, мог убраться в любой момент. Маленькая моторная лодка доставила их двоих до берега. Впереди виден был заброшенный сейчас рыбацкий посёлок, а за ним приземлился вертолёт. Простенькие домики, лачуги и хибары оставались на косе единственным укрытием. Добравшись до них и перебежками заняв позицию, с которой виден был их главный враг, ребята поняли, что тот и правда готовится спасать свою жопу. Теперь Транди мог достать его из снайперской винтовки. Только два здоровенных амбала исправно исполняли свою работу телохранителей, прикрывая босса. Один из них — полностью лысый, очень бледный, с крохотными широко посаженными глазками — сгодился бы на роль идеального фильмового антигероя. Транди мог бы снять его — ай не в фильме! Но… после получасового отстрела боевиков-террористов у него оставалось лишь три патрона для снайперки. Предстояло воевать с обычным пистолетом в руках. Но у пистолетов, как известно, не великая дальность стрельбы.       Айзеншпиц не знал об их присутствии и мог улететь в любой момент. А значит начинать бой предстояло самим: двоим против шестерых.       — Один из них — пилот вертолёта, и его, разумеется, не пустят под раздачу. Он им нужен.       — Значит, их будет пятеро. Подонок-немец не полезет под пули. Нужно сейчас выманить остальных к себе поближе, постараться снять парочку. А дальше ты берёшь на себя главаря, а я разберусь с его ближним окружением.       — Это опасно, Тони! Ты видишь этого бугая? Да он один завалит троих.       — У нас нет выхода, Транди. Если этот гад останется жив, значит, жизни не будет у нас. И не будет второго такого шанса. Айзеншпиц хочет мою голову, я покажусь ему, и он клюнет!       Шторм-Спринг покачал головой. Но выбора у них и правда, не было. Вертолёт стоял в ста метрах от безлюдных домиков. На окраине посёлка их было очень мало: недостаточно для того, чтобы приблизиться и начать перестрелку. Но идеально, чтобы выйти, обозначить своё присутствие и успеть отступить в укрытие. Помощник главы департамента обороны США уже готовился к вылету, когда над песчаной косой раздался низкий с хрипотцой голос:       — Ну что, господин Бенджамин Рэддок! Или как тебя там? Тьфу. Никак не выговорю твою фашистскую фамилию. Ты хотел мою голову? Ну так выйди и возьми!       На отдалении показалась фигура человека в военной форме. Примечательная внешность Блэка и его завидное телосложение позволили без труда его узнать.       — Стреляйте, мать вашу! Прикончите его!       Раздались несколько выстрелов, но Тони был уже вне поля зрения. Как и ожидалось, на его перехват отправились четверо молодчиков. Возле вертолёта остались только пилот и сам Айзеншпиц. Перебегая между редкими домиками, они были наиболее уязвимы. Этот момент лучше всего подходил, чтобы начать стрельбу. И с нескольких попыток Транди уложил первого. Выстрел Энтони ранил второго, но не серьёзно. Тот засел в укрытии, но теперь знал его местоположение. Перебравшись поближе к другу, Блэк продолжал перестрелку, а когда парни встретились, прошептал:       — Главное следи, что там. Он может смыться, и всё пропало. А лучше подбирайся уже и сними его.       — Нет уж. Я не оставлю тебя одного против троих!       Перестрелка длилась ещё минут двадцать. Транди удалось уравнять их численность, добив подранка. Оставалось еще двое, и, заметив одного из них, Тони выпрыгнул лоб в лоб, одновременно раздались два выстрела. Его пуля вошла аккурат в голову противника. Левый бок словно ошпарило кипятком. Затаившись за стеной, он понял, что ранен. Пуля прошла мимо пластины бронежилета и насквозь прошила его глубоко под кожей. Поднесённую к ране руку окрасила кровь. Их экипировка, полученная в Израиле, была облегчённой: бронированная пластина защищала только грудь. В такой форме было много легче двигаться, но риск получить пробоину соразмерно возрастал. Теперь нужно было снимать и эту защиту, чтобы перетянуть рану и остановить кровь. Но прежде всего Энтони подал Шторм-Спрингу знак двигать к их главной цели. Против него оставался здоровенный телохранитель. А у Транди были три шанса выполнить свой последний двадцать восьмой заказ.       Лысый детина быстро понял и то, что остался один на один с противником, и даже то, что тот ранен. Оба уже устали от перебежек. А когда последние патроны оказались выпалены, бойцы вышли один на один. Амбал хитро усмехнулся и вынул из ножен длинный мачете. В руках Энтони сверкнул его любимый кинжал, неразлучный с ним многие годы. Первый удар лезвий друг о друга, кажется, высек искру. Тони забыл о своей ране, но силы их были явно неравны. Оставалось рассчитывать только на ловкость и постоянно двигаться. Враг нещадно атаковал, ему приходилось лишь уворачиваться от страшных ударов. Выкладка на полную при всём старании оставила на противнике лишь несколько незначительных порезов. Сам же он, парировав очередной удар, но слишком приблизившись, оказался отброшенным на землю сильнейшим ударом кулака в грудь. Вдохнув пыли и слыша в паре метров от себя ехидное рычание, Блэк вскочил на ноги и чудом успел отразить очередной выпад. В здании, где они сражались, он заметил подвал. Если бы только он мог заманить туда своего страшного врага! Но как сделать так, чтобы видавшие виды доски и верно проломились под его непомерным весом?.. Ежесекундно рискуя, получив ещё несколько лёгких ран, он сумел отдалиться и вскарабкаться на крышу. Верзила понял, что он ждёт его падения с высоты, вскочил на какой-то ящик. Его чудовищного роста хватило, чтобы дотянуться до крыши. Кровля была совсем ветхой. Шаги раненого и уставшего Энтони хорошо угадывались. И, выбрав момент, бледнолицый здоровяк насквозь пронзил ступню врага своим мачете. Блэк закричал от боли, кровля под ним проломилась, и он упал прямо на своего противника. Тот свалился на пол. Веса обоих тел хватило, и гнилые доски проломились. Ничего не видя от пыли и адской боли, Тони каким-то чудом сумел избежать участи падения в самый низ. Он удержался на обломках, с трудом поднявшись, увидел, как грязный пол под ним орошала его собственная кровь. В глазах было темно от ран и усталости. Он смотрел на образовавшийся пролом уже в какой-то прострации. Его план удался, пусть и дорогой ценой. Вздохнув и смахнув пот с лица, он подумал о Транди, о том, удалось ли товарищу сделать главный в своей жизни выстрел? Нога была повреждена серьёзно, Блэк чувствовал, что не сможет идти и вот-вот упадёт. В тот самый момент из пролома прямо на него просто как выпрыгнула громадная окровавленная туша, сбила с ног и прижала к полу, усевшись сверху. Лезвие его кинжала вновь сошлось в смертельном бою с мощным мачете. Теперь лишь сила рук могла решить исход кровавого поединка. И преимущество в силе было не на стороне бедного Энтони. Мышцы рук напряглись до предела, кажется, уже рвались. Он сумел отвести страшный мясницкий нож от своего горла, и когда руки сорвались, лезвие мачете вошло ему в грудь. Амбал выпрямился, улыбаясь от уха до уха. И тогда, собрав последние силы, Энтони всадил свой клинок ему прямо в сердце. Полтора центнера теперь уже мёртвого веса вновь прижали его к полу. Не то в шоке, не то в смертельной агонии он всё-таки сумел выбраться и даже выползти из лачуги. Зажав рану на груди, Блэк жадно хватал ртом воздух, покуда не потерял сознание.       Когда Шторм-Спринг добрался до последнего рубежа укрытий, двигатель хеликоптера был уже заведён, лопасти начинали вращение. Очевидно, не получив благих известий, Айзеншпиц отдал приказ взлетать. Транди видел, как его последний заказ буквально уходит из-под носа, взбирается на борт. Вскинув винтовку, снайпер выстрелил. Пуля ударилась о край дверного проёма в паре сантиметров от цели. Оказавшись внутри, опекун террористов стал защищён не сколько самой кабиной, сколько отсветами от стёкол. Сжавшись в комок, Шторм-Спринг произвёл второй выстрел, но сразу понял, что вновь промахнулся. У него оставался последний шанс, а машина уже начала подъём. Салазки оторвались от земли, вертолёт начал медленно набирать высоту. В такой ситуации уже невозможно было снять из снайперки человека в кабине.       Но возможно было снять весь этот хеликоптер, если, конечно, получится попасть в бак с горючим…       У него были секунды и один из ста шансов даже при всём его опыте и безупречной меткости стрельбы. Отчего-то вспомнилась Канада, золотая медаль за стрельбу по движущимся мишеням.       «Давай, Транди! Точно также! Бак вон там».       Даже звука своего выстрела он не слышал среди грохота набравшей обороты вертушки. В первые секунды смотрел в оцепенении на гигантскую летающую рыбину. А потом из её бока вырвались языки огня. Хеликоптер продолжал подниматься, но потом явно потерял управление, авиационное топливо полыхнуло, и машину повело в сторону рыбацкой деревни. В сторону самого Шторм-Спринга. Он бросился бежать и, возможно, поставил личный рекорд в стометровке, когда где-то за ним раздался взрыв. Тело как будто пронзило много горящих стрел. Оглушённый, он упал, но продолжал двигаться вперёд. Спина и плечи горели огнём, шея не поворачивалась. Он не мог видеть пожар позади себя и продолжал ползти, ожидая второго взрыва. Получалось очень медленно. И взрывов больше не было. Транди покидали последние силы, но глаза безупречного стрелка оставались зоркими. И он увидел Энтони. Блэк не двигался, рука его, прижатая к груди, была багряной от крови. Словно дикий зверь, словно леопард, получивший смертельную рану, но собравший силы для последнего прыжка-реванша, Шторм-Спринг в считанные секунды оказался рядом. Глаза отказывались верить увиденному. Обессиленная рука поднялась, осторожно нашла на шее друга сонную артерию, пальцы ощутили слабые медленные удары. Но кто придёт сюда — спасать их самих? Основные действа ведь разворачивались на море. В этой безвыходной ситуации оба они, израненные, были обречены. Но Транди не был бы собой, не имея извечного доступа к любой информации. И без своей феноменальной памяти. Его трубка уцелела в кармане на груди. Набрав номер, он сообщил, что они с Блэком тяжело ранены и находятся в рыбацкой деревне на косе.       — Срочно пришлите сюда врачей. Счёт — на секунды.       Облокотившись о стену хижины, он приподнял Энтони, уложил себе на грудь, зажав, таким образом, самую страшную его рану. Там, впереди, море и небо слились в одно неразделимое целое, а потом и вовсе исчезли.

***

      Вокруг царила полная суета. Из слов людей нельзя было понять, что там творится со всеми — на этой безлюдной косе. Что уж говорить о вопросе, который каждую секунду задавали себе Эйрин и Анри. Нужно понять, что в гос. учреждениях ничего не вещается для всех, и они двое просто сидели в коридоре, никому не нужные, никем не замечаемые, всеми забытые. Лишь поздно вечером их пригласили поужинать, а заодно сообщили, что операция завершена, с их стороны никто не погиб, но несколько человек ранены. Интуитивно обняв друг друга, каждый шептал второму: «Это не наши!» Но худшее ждало впереди. Оба, бледные с влажными холодными руками, уже ночью прибыли в центральную клинику города и там узнали страшные для себя новости. А после — убийственная тишина и безвестность. Нет, не нужно мнить, что в лучшей клинике Тель-Авива людей держали без минимального жизнеобеспечения. Их отвели в комнаты, где они могли переночевать. Рядом поблизости можно было налить себе воды, чая, кофе, и совершенно бесплатно съесть шоколадку. Но ни он, ни она не воспользовались такими благами. Только лишь вслушивались в разговоры людей, ходящих по коридорам. Под утро Анри схватил за руку одного из этих, проходящих мимо, громко кричал. Бесполезно. Оба они всё равно так и остались без ответа о том — что там с любимыми? Что там вообще происходит?.. Прошло ещё два часа, когда Анри-Филипп узнал, что Транди в тяжёлом состоянии, из его тела извлекли тринадцать осколков, ещё столько же оставили на нём ожоги и раны. Про Блэка сообщили лишь то, что идёт операция. Спустя некоторое время, Анри-Филиппа позвали в палату. Эйрин осталась одна и нервно ходила из стороны в сторону. А после, когда операция закончилась, ей скупо сказали, что состояние пациента критическое. Но туда, где он находится, ей доступа нет. В реанимацию не пускали никого. Она просидела под закрытой дверью до полудня. А когда появился врач, просто умоляла пустить её к Тони, но ответом был лишь отказ. По щекам текли слёзы, и она хриплым шепотом вопрошала, может ли помочь, хотя бы сдав кровь. Свежая кровь всегда нужна больницам, тем более в нестабильный период. Несчастную женщину отправили в кабинет, где с неё взяли все анализы и обрекли на худшее из худших: снова ждать. Она сидела у закрытой двери уже почти без чувств, когда к ней подошёл представительный мужчина в белом халате.       — Добрый день. Моё имя Самуил Каган, профессор медицины, врач хирург-реаниматолог. А вы, я полагаю, супруга?       Сперва Эйрин закивала головой, а после, спонтанно, сделала отрицательный жест руками. Но почти тут же, как выпалила:       — Как он? Скажите! Умоляю!       — Увы, радовать вас пока нечем. Всё зависит от первых дней после операции.       — Я могу его видеть? Могу быть рядом?       — Увы, нет.       — Тогда скажите хотя бы, что я могу сдать кровь, сделать ещё что-то, всё, что угодно! Лишь бы сделать это! Не молчите только…       Эйрин плакала. Слёзы орошали её лицо обильным потоком, руки дрожали. Ей и самой требовалась помощь врачей. И врач был рядом, мягко обнял её и произнёс:       — Я видел ваши анализы. Всё хорошо, вы абсолютно здоровы. Но в вашем положении нельзя быть донором крови. И вам нельзя так волноваться. Он сильный и атлетически сложенный человек. Верьте! Молитесь. А мы сделаем всё возможное.       Бедная женщина даже не сразу поняла весь смысл сказанной фразы. Она продолжала просить пропустить её к Энтони, спонтанно и сбивчиво благодарила врача. Лишь потом затихла на полминуты и переспросила:       — Простите… Вы сказали… В положении? В каком положении?       Врач чуть улыбнулся краешком губ.       — Судя по концентрации гормона в вашей крови, у вас двенадцать-тринадцать недель беременности. Так что, забудьте о донорстве, а я запишу вас к нашему гинекологу. Он уточнит срок и даст направления на все необходимые обследования.       Выражение лица Эйрин стало таким, что господин Каган тихо поинтересовался:       — Извините, а вы разве не знали?       Эйрин отрицательно покачала головой.       — Я списывала это на стресс. И раньше я никогда не была беременна.       Тёплая рука легла на её плечо.       — Держитесь! И идите к врачу. Я уточнил, что он сейчас свободен и записал вас. Если всё подтвердится, хотя анализ крови — это лучшее подтверждение, то думайте о ребёнке. И доверьтесь судьбе. Ваш муж оказал неоценимую услугу Израилю, и, поверьте, наш долг сделать всё ради его выздоровления. Когда вернётесь с первыми результатами, зайдите ко мне. Я буду в своём кабинете.       Она вернулась обратно преображённая, но полностью растерянная. Она просто не знала, как сочетать сейчас великую радость с великим горем. В руках Эйрин держала папку бумаг и крохотный снимок, на котором пусть расплывчато, но угадывались черты будущего человека: голова, ручки и ножки. Согласно данных обследования, он был хорошо развит, соответствовал сроку даже в тринадцать-четырнадцать недель. А значит тогда, в Париже, у них всё получилось! Их с Энтони ребёнок, их младенец, что жил внутри неё всё это время…       Самуил Каган краем глаза изучил её бумаги, встал с кресла и, улыбаясь, заключил:       — Итак, скоро вы станете матерью. Ожидаемо, в начале мая.       Эйрин пыталась улыбаться и тихонько кивала. А он продолжал свою речь.       — И отец ребёнка — Энтони Блэксмит, лечащим врачом которого я сейчас являюсь? — Увидев очередной кивок, Каган спросил её. — И раз уж вы сами не знали о своей беременности, или не догадывались, значит, и он не знает?       — Нет, конечно. Я правда не думала даже. Или, может, не верила.       Мужчина прошёлся по кабинету, явно что-то обдумывая. Он даже брался рукой за лоб, а после резко повернулся к своей посетительнице, застывшей, словно статуя, и произнёс:       — Мы движем вперёд науку. Но, если задуматься, не знаем ещё очень многого! И, может быть, новая жизнь внутри вас способна сотворить чудо, которого ждёт медицина двадцать первого века и нового тысячелетия… Идите к нему, Эйрин. Я провожу вас. Возьмите за руку, будьте рядом и скажите про ребёнка.       Она бросилась к дверям очертя голову, и потом вынужденно замедляла шаг, ощущая, как сердце её бьётся всё чаще. Закрытые дотоле двери отворились, и она, наконец, увидела Энтони. Всё внутри сжалось в комок от вида окровавленных повязок, кислородной маски, прозрачных трубок, аппаратуры за его изголовьем. Но главное — один из этих приборов исправно тихими сигналами оповещал о биении самого дорогого для неё сердца… Каган постоял рядом немного, что-то проверил и шепнул:       — Скажите ему. Но просто держите за руку.       В тот миг её ладони уже обняли безжизненно лежащую кисть руки Блэка. Она осторожно перебирала его пальцы, вспоминая, как однажды уже делала это, и главной наградой тогда, годы назад, ей стало очень слабое, но ощутимое пожатие. Она говорила с ним мысленно, понимая всю бесполезность гласной речи. И как только они остались одни, прошептала главные слова:       — Тони, Энтони… Любовь моя, тебе нужно вернуться к нам. Ты станешь отцом, мой Тони! Надеюсь, это будет мальчик, тебе на радость! И ты будешь очень нужен ему. Поэтому просто вернись сейчас! Я буду рядом. Я всегда буду рядом… Я люблю тебя, Тони! Я очень тебя люблю, и наш малыш тоже.       И она была рядом — многие часы! А он так и не приходил в себя. Лишь тихие сигналы подключенного к нему прибора оповещали о главном. Утром Самуил Каган распоряжался подготовить для Тони капельницу с обезболивающим. И тогда она впервые отпустила руку любимого и сообщила о том, что знала.       — Это бесполезно. Ни один из анальгетиков не действует на него.       Врач замер и задумался. Некоторое время не говорил ничего, лишь дал отбой персоналу. А после лично увёл Эйрин в свой кабинет, допросил обо всём. Она рассказала о старой аварии, о своих медицинских изысканиях.       — Хорошо, что сказали, он может не вынести болевого шока, когда очнётся. И, я вижу, зря вы тогда мотали головой. С такими познаниями вы уже жена, а не мимолётное увлечение. Но я найду решение. Мой коллега из другой клиники изучает этот феномен. Я сейчас же позвоню ему.       Вскоре приехал ещё один врач, и её выдворили — не в коридор, конечно, а в палату неподалёку. Намекнули, что она должна поспать и думать теперь не только о себе. И она думала. И она говорила с обоими: с сыном и с Энтони. Как же это было странно! Хотя много раз пройдено. Но теперь это был не гепард или лев, тяжело раненный на охоте. Это была её собственная семья. И жизнь их обоих зависела теперь от неё одной, а также от решения тех врачей, что сейчас были вместо неё рядом с Энтони.       Тони провёл в коме более двух суток. И это в лучшей клинике Израиля, под присмотром лучших из лучших врачей. Очнувшись, он чуть пошевелил губами, выпил глоток воды, немного повернул голову, но так и не смог посмотреть на Эйрин. Новое средство, разработанное для таких людей, как он, заглушало боль, но и быстро усыпляло. Его бессменной сиделке легче было уже от того, что он просто спит. На четвёртые сутки его начала терзать предсказанная врачами лихорадка. Повреждённое лёгкое воспалилось, температура подпрыгнула под сорок. Когда её выдворяли, Эйрин ходила узнать о Шторм-Спринге. Анри-Филипп был неотлучно рядом с ним, и, в конце концов, ирландке удалось поговорить с врачом второго из героев этой битвы.       Транди досталось по полной после взрыва вертолёта. Если бы на них были полноценные бронежилеты, ран оказалось бы меньше. А так и ему пришлось перенести долгую операцию. Тринадцать осколков вонзились в его тело, и ровно столько же нанесли поверхностные раны и ожоги на его спину, плечи, ноги и даже шею. Врачи дивились одному: многие из ран могли стать смертельными, или же нанести повреждения жизненно-важным органам. Но все они прошли буквально в миллиметре от своей смертоносной цели. Шторм-Спринг потерял много крови, совсем не двигался, но пришёл в себя и мог говорить. Даже когда его осматривали и перевязывали, он просил об одном: подтвердить количество осколков… А вперёд этого спрашивал про Блэка. Но его, увы, ничем не могли порадовать. Собственная жизнь Транди была вне опасности, а вот Тони продержали в реанимации целых две недели, потом перевели оттуда в отделение интенсивной терапии. Но состояние его ещё долго оставалось тяжёлым. Белокурый стрелок успел встать на ноги и несколько раз приходил к другу, но так и не смог с ним даже поговорить. Лишь сменял Эйрин на время, брал любимого за руку и слушал его тихое дыхание. После стычки на косе Рас-Бурун прошёл почти месяц, когда настал долгожданный день, в течение которого произошло сразу несколько важных и радостных событий.       Проснувшись утром, Эйрин, как обычно, подошла к Энтони, поцеловала его и села рядом. В окно палаты пробивалось яркое солнце, его лучики падали на лицо спящего мужчины. И тогда она подумала, что он дышит намного глубже и свободнее, чем раньше. Щёки стали заметно розовее, а тёмные круги вокруг глаз исчезли. Улыбнувшись, женщина взглянула на часы. До осмотра врача оставалось совсем недолго. Ей самой в то же время было назначено собственное обследование. Сперва медсёстры заметили, что её малыш очень вырос за последние две недели, и его уже видно невооружённым глазом. Облегающая одежда уже не могла скрыть её беременность. А потом УЗ-исследование принесло ирландке самую лучшую из новостей:       — У вас будет мальчик, дорогая! Ошибки быть не может, всё уже отлично видно!       Счастливая и словно парящая на крыльях, она вернулась к Тони и удивилась тому, что профессор Каган всё ещё там. Блэк сидел на своей кровати, откинувшись на подушку, и впервые за этот кошмарный месяц улыбнулся любимой.       — Ну что же? Поздравляю вас! Уж не знаю, кому из нас удалось это чудо. Но дыхание почти восстановилось. А значит, угрозы жизни больше нет.       Аж подпрыгнув от радости, Эйрин бросилась на шею врачу и не переставала повторять:       — О, спасибо вам! Спасибо, что спасли его!       — Думаю, ваша личная заслуга также очень существенна. Но не расслабляйтесь. Впереди ещё долгое лечение, операция на ноге, пара месяцев в гипсе и реабилитация. Но в этих вопросах всё полностью зависит лишь от нас самих. Страшное позади. Главное, господин Блэксмит, очень прошу вас более не попадать в подобные передряги. Эти раны ещё долго будут давать о себе знать, а новые могут подорвать ваше здоровье. Я дам все рекомендации касательно климата и ограничений. Но вам придётся беречь себя даже в простых вещах, не говоря уже о риске для жизни. Как вы понимаете, мы не можем объявить вам официальную благодарность за перехват этой поставки оружия. Но, будьте уверены, я доведу ваше лечение до полного завершения. И буду присматривать за вами в дальнейшем.       Порадовать Шторм-Спринга вестью о начале выздоровления Энтони они уже не могли: несколько дней назад его выписали из клиники, и Анри-Филипп увёз любимого в какой-то роскошный санаторий на юге Франции. Но они могли теперь полноценно разделить и принесённую Эйрин радость.       Тони вздрогнул, и на глазах его показались слёзы. Обняв свою девочку, он прошептал:       — Какой же я подонок! Выходит, я подставлял тебя во всех этих передрягах с дитём под сердцем…       — Это уже не важно. Я и сама не догадывалась, не знала ничего.       — Значит мне не послышались в бреду твои слова? Ты говорила мне о ребёнке?       Эйрин кивнула и потупила мокрые от слёз глаза. Выходит, он слышал, хоть и был без сознания…       — Главное, что у нас скоро родится сын. Как ты его назовешь?       — Предоставляешь право выбора единолично мне?       — Да. Считаю это правильным. Это ведь сын, а не дочка.       Целуя личико любимой и лаская её локоны, он ответил не задумываясь:       — Мы назовём его Фрэнком.       — Почему? Ты даже не размышлял.       — Да, не нужно размышлять. Просто раньше у меня был брат. Давно, ещё до нашей с тобой встречи. Его звали Фрэнк, и он умер незадолго до начала моей учёбы в школе. Ему было всего пять. Мать ужасно страдала, и в дальнейшем эта тема была закрытой в нашей семье. Но я помню брата. И уже тогда решил, что назову сына его именем.       Во многих клиниках врачи разделяют мнение, что домашний уют содействует восстановлению куда лучше атмосферы больничной палаты. Поэтому для выздоравливающих пациентов есть особые апартаменты. Обстановка в них мало отличается от хорошего гостиничного номера. Только кормят всех согласно предписанной им диете, и постоянное наблюдение ничем не затруднено. Именно в такой номер при клинике Тони и Эйрин перебрались за неделю до рождества. Предписания у обоих были почти в точности одинаковы: лежать в постели, побольше спать и получать максимум положительных эмоций. Учитывая, что лежать теперь можно было рядом, на большой двуспальной кровати, такие врачебные указания, можно сказать, совпадали с их собственной мечтой. Разве что Тони жутко бесила каталка на колёсах, поэтому Эйрин прятала её за штору и всякий раз напоминала, что это лишь на несколько месяцев. В первый же вечер, дождавшись, когда она ляжет рядом, Блэк схватил любимую в охапку, уткнулся ей в шею и почти мгновенно заснул. После очередной перенесённой операции он был ещё слаб и испытывал боль. Но к празднику ничего кроме злополучного гипса не выдавало в нём человека, побывавшего между жизнью и смертью.       Рождество — это не только религиозный христианский праздник. Он давно уже стал транснациональным, и многие знали, что традиции отмечать появление первого луча солнца после трех дней его «гибели» за горизонтом ведут начало ещё из древнеегипетской цивилизации. Поэтому Эйрин, которая могла беспрепятственно покидать клинику, подготовилась к особенной для всего мира ночи, и вечером на столике рядом горели свечи, а обстановку украшали забавные игрушки и еловые веточки. Всё, как в детстве. Больничное меню в этот вечер тоже подали особенное: пирог и грудку индейки. Блэк не отказался бы от вина, но требовать подобного ему было ещё рановато. В нежном волшебном свете открытого огня Эйрин казалась Тони необыкновенно прекрасной. А она любовалась своим отважным львом, словно божественным идеалом мужчины, не переставая благодарить высшие силы за его спасение. Голубые глаза Блэка вновь обрели то задорное сияние, которого так не хватало во время его болезни! Он держал Эйрин за руку и сразу после полуночи произнёс:       — Знаешь, я не хочу, чтобы наш ребёнок родился вне брака. Это неправильно. Я понимаю: к моменту его рождения я едва встану на ноги, и ты представляла нашу свадьбу совсем не так. Да и я тоже. Но всё же, мисс Муррей, ты выйдешь за меня замуж? Прямо здесь, в этой комнате, и уже завтра? Умоляю, теперь скажи мне «да»!       Немного опешив от неожиданности, девушка приоткрыла рот и приподнялась на их ложе.       — Тони… Ты что, серьёзно? Здесь и завтра?       — Эйрин, не мучай меня! Ты станешь моей женой?       Серые глаза наполнились слезами, и она, нежно обняв Энтони, произнесла столь долгожданное для него слово, означающее согласие. Но добавила:       — Только я не хочу, чтобы мой муж и отец моего ребёнка занимался криминальными делами и рисковал жизнью. Теперь тебе есть, ради кого жить. Да и абсолютно легальный бизнес у тебя тоже есть.       Вздохнув глубоко, Тони кивнул в ответ. Пережив такие страдания, он и сам решил оставить оружейный картель, вернуться в Шеффилд, стать таким, каким мечтали его видеть покойные родители. Конечно же, «завтра», в праздничный день, у них ничего не вышло. Нужно было и самим подготовиться. Но уже через шесть дней, в последний день уходящего года, века и целого тысячелетия, Энтони и Эйрин сочетались браком в своём гостиничном номере. Врачи, ведущие их истории, засвидетельствовали союз. У невесты вновь сменилась фамилия, но теперь она была довольна произошедшей переменой. На память навсегда осталась фотография, на которой Тони, сидя в кресле, обнимает супругу, устроившуюся на подлокотнике, и надевает ей на палец кольцо с очень редким большим голубым бриллиантом. Достать такой за несколько дней — уже дивное диво. Тем не менее, многие сочли бы такую свадьбу парадоксальной. Но именно Миллениум вновь свёл их вместе, и успел довести начатое до конца — пусть и в последний момент.