***
Одеяло свежевыпавшего снега укрыло всё за крыльцом дома, но хмурое январское небо не добавляло этому особой красоты. Холод. Уныние. Бесплодие. Эмма горестно вздыхает, покачивая в руках кружку утреннего кофе. Она сидит, свернувшись калачиком, на диване, встроенном в эркер. Её ноги лежат на тёмно-зелёной подушечке, а спина покоится на большой декоративной подушке, зажатой между ней и стенкой невысокого книжного шкафа. Она безучастно смотрит в окно через слегка раздвинутые шторы. Весь пейзаж размывается от несосредоточенного взгляда. Эмма вцепилась в кружку обеими руками, как за спасательный круг, от отчаянной необходимости ощущать хоть капельку комфорта. Её пальцы неосознанно вырисовывают узоры на тёплой керамической кружке. Проходящие снаружи случайные прохожие привлекают её внимание. Бабушка Хаббард со своим верным ретривером, пара старых викингов с лопатами для уборки снега, Эшли и Шон гуляют с Алексом и кривоногим малышом Гасом. Шон несёт на руках младшую сестрёнку, Элли, которая прижимается к его груди. Её руки и ноги укрыты пушистой розовой тканью, а белый помпон шапочки ели заметен за рукой брата. Эмма моргает и отворачивается, в горле образовывается комок. Возможно, ей стоило бы сесть в кресло Киллиана у камина вместо окна. То немногое, что остаётся от кофе, успевает остыть к тому времени, когда знакомый чёрный автомобиль проезжает по улице и припарковывается на свободном месте за жёлтым фольксвагеном. И она ждёт в оцепенении, пока Киллиан проходит через ворота и осторожно поднимается по ледяным ступеням. Он возвращается с утренней проверки «Весёлого Роджера» в порту. Входная дверь открывается, и он вздыхает, как будто пытаясь вытеснить холодный воздух из лёгких. — Привет, — тихо произносит девушка, слегка поворачивая голову в его сторону. — Доброе утро, любимая, — ей даже не нужно оборачиваться, чтобы уловить солнечную улыбку в его голосе. Она слышит, как он ставит обувь на полку, а после расстёгивает плотное пальто и вешает в шкаф рядом с дверью. Затем до неё доносится скрип половиц и тихий шорох, когда Киллиан подкрадывается к ней на цыпочках и дотрагивается холодной рукой до плеча девушки. Эмма рефлекторно оборачивается, поэтому у него появляется возможность быстро поцеловать её в губы. Киллиан останавливается, когда замечает слабую попытку Свон улыбнуться. На лбу парня появляются морщинки. — Что случилось? — она не отвечает, а в его встревоженных глазах отражается отсвет понимания. Киллиан облизывает губы. — Снова отрицательный тест? — мягко произносит он. Словно открытая книга. Эмма смотрит в никуда и кивает в оцепенении. Её опущенные ресницы начинают трепетать, а неожиданно появившиеся горячие слёзы щиплют нос и рот. Как будто все страдания, которые копились и кипели в глубине души девушки месяцы, годы, вдруг решили внезапно всплыть на поверхность. Эмма дрожит и всхлипывает, когда сильные пальцы аккуратно забирают из ладоней чашку, и любимая пара рук скользит по спине и коленям, чтобы поднять её с подоконника. Она слепо прижимается к нему, не обращая внимания на холод, который остался на его коже и одежде. В ответ на грохот в его груди, по телу девушки пробегают мурашки. — Я знаю, Свон, — шепчет Киллиан её на ухо, его голос напрягается больше от эмоций, чем от физических усилий, пока он относит Эмму в гостинную к камину. — Я знаю. Она начинает рыдать, когда он опускается с ней на диван. Свон больше не пыталась надевать маску силы или какой-то стойкости, в которой раньше прятала своё сердце. Прошло уже пять лет с того дня, как Эмма и Киллиан поженились. Почти пять с того момента, как они решили создать свою собственную семью. Пять лет разочарования. Пять лет «может быть, в следующем месяце». Пять лет «не в этот раз». Пять лет неудач. Она устала. Устала желать, пробовать, ждать и каждый раз пытаться копать чуть глубже, чтобы найти хоть ещё немного надежды. Устала молча умолять и молиться с Зевсом или другими высшими силами, чтобы они послали им ребёнка. Устала вежливо улыбаться и радостно поздравлять светящихся будущих матерей или новорожденных деток, в тайне желая, чтобы они не появлялись за каждым, чёрт возьми, углом. Устала притворяться, что с ней всё в порядке. Устала ощущать вину за то, что с её телом что-то не так. Часть девушки хотела сдаться, ведь у неё больше не осталось никаких надежд. Но она знала, глубоко внутри, что не сможет перестать пытаться. Потому что как бы Киллиан не пытался уверить её в том, что у них всё будет хорошо в любом случае, Эмма не могла отказаться от возможность забеременеть от него и построить семью, которую они оба так сильно хотели. Время — жестокий хозяин, который крадёт её молодость и шансы на зачатие с каждым новым днём. Сейчас ей уже почти сорок, а Генри достиг зрелости почти три года назад, покинув дом и уйдя на поиски своей судьбы. У неё нет времени на то, чтобы взять перерыв. Вместо этого, она обрекает себя на подсчёт дней, делая тесты на беременность, принимая витамины до беременности, которые давно уже кажутся бесполезными и неделями наблюдает за тиком биологических часов, как будто ощущая на себе тёмное пророчество. Эмма плачет. Она плачет и плачет. Киллиан укачивает её, пока плечи Эммы дрожат от попытки избавиться от накопившихся в ней чувств. Однажды Свон спросила себя, можно ли назвать это горем — траур по тому, чего у неё никогда не было. Но каждый раз, когда девушка плачет, как сейчас, она знает, что это. Страдание. Отчаяние. Горе. Не такое острое или всепоглощающее, как другие виды эмоциональной боли, конечно она никогда не забудет, каково было видеть увядающий блеск в глазах Киллиана и чувствовать его мёртвое тело в своих руках или пытаться выдавить из себя последнее «прощай», когда закрыли крышку гроба, но это, своего рода, тоже вид несчастья. Эмма не знает точно, как долго они уже там сидят. Её ноги покоятся на коленях Киллиана, а голова на ключице, пальцы теребят воротник его рубашки, пока он обнимает девушку, воздерживаясь от каких-либо слов поддержки. Свон уже слышала достаточно подбадривающих речей от своей матери, поэтому её уже тошнило от них. Киллиан знал и понимал, что лучше позволить ей выпустить всю свою боль, а не подавлять общими фразами и обещаниями, которые никто не сможет сдержать. Он понимал это, потому что сам пережил достаточно страданий. Боже, могла ли она любить его сильнее? В доме стоит полная тишина, за исключением её всхлипываний, прерывистых вздохов и периодического громкого шмыганья носом. Его рубашка уже насквозь промокла от слёз, когда Эмма, наконец, смогла взять себя в руки. Её боль притупилась, скрылась глубоко в груди, но девушка знала, что она вернётся. Эмма стирала тыльной стороной руки слёзы с щёк. — Прости. — Не извиняйся, — приглушённо отвечает он. Глубокий вздох соскользает с её губ и она качает головой. — Я просто… я не думаю, что это когда-нибудь случится. На спокойно смотрит на неё несколько секунд, а потом прижимается губами к её виску, поднимая крюком руку девушки к своей груди. Она часто прислушивалась к биению его сердца с тех пор, как он снова ожил, успокаивая себя тем, что он вернулся и больше никуда не уйдёт. — Ты помнишь, как мы прощались в преисподней? — тихо спрашивает он, задумчиво. — Думала ли ты, что я снова буду здесь с тобой? Она фыркнула. Конечно, Киллиан знает, что сказать. Всегда знает. Она снова качает головой. Его грудь поднимается и опускается, словно успокаивающее покачивание буйков на море. — Я не знаю, что будет в будущем, Свон, но мы оба знаем, каково это чувствовать безнадёжность ещё до того, как закончилась история. Он убирает выбившийся белокурый локон, а после наклоняется, прижимаясь лбом к её лбу. — Может быть в нашей истории появится ребёнок, а может быть и нет. Но я не боюсь того, как долго она продлится, пока ты со мной, — уголок его рта изогнулся в улыбке. — Ты всё ещё мой счастливый конец. Более радостный наплыв слёз окутал её, но Эмма прикусила губу, останавливая этот порыв, поглаживая его по груди и слегка кивая головой. Именно такая жизнь вместе с ним. И как бы она не надеялась на большее, Эмма осознавала, что этого больше чем достаточно, больше, чем она когда-либо мечтала. Как же она могла забыть про это? — Я люблю тебя, — шепчет Эмма, закрывая глаза и слушая его дыхание. — И я тебя, сокровище, — он немного выпрямляется, чтобы зарыться носом в её волосы, прижимая девушку ещё ближе к себе. — И я тебя.***
Она прекратила следить за своими циклами, одержимо просчитывая в календаре день, когда у неё будет больше шансов забеременеть. Ночи с Киллианом стали снова только их, а не просто попытками добиться чего-то большего. В следующие несколько месяцев Эмма постепенно училась заново жить «здесь-и-сейчас», перестав тратить каждую свободную минуту в ожидании, что случится чудо. Училась просто жить. Постоянная боль, которая всё больше отпечатывалась в её груди последние несколько лет, начинала угасать со временем. И однажды утром в кафе «У бабушки», девушка почувствовала приступ внезапной тошноты, но подумала, что это тот же кишечный вирус, который был у её брата и у половины детей в его классе на прошлой неделе. — Ты в порядке, Свон? — взволнованно спрашивает Киллиан, когда она возвращается к столику. Эмма нетерпеливо убирает выбившуюся прядь волос с лица, чувствуя недовольство и некоторое смущение. — Да, — быстро отвечает она, садясь за столик, с еле слышным стоном. — Вот, что я получила, понянчив Нила на прошлой неделе. Звук, который он издал был мрачным и хриплым. — Прости, любимая, — Киллиан смотрит на неё. — Может возьмём еду с собой? Она смотрит на то, что осталось от яичницы, и на неё накатывает ещё один приступ тошноты, вызывая бледность. — Гм, нет, — девушка с трудом проглатывает остатки завтрака, пытаясь казаться радостной. — Нет, всё нормально. В течение следующих несколько дней, тошнота то приходит, то уходит. Когда симптомы пропадают на долгое время, ей начинает казаться, что вирус отступил, но только для того, пока все не возвращается заново. Ближе к концу недели, Киллиан предлагает ей проконсультироваться с доктором Вейлом, и когда всё, что она ела на обед снова оказывается в унитазе, она набирает его телефон. Проходит ещё пара часов и новый рвотный позыв, прежде чем Доктор Вейл поднимает трубку. — И ты тоже? — спрашивает он, когда Эмма хрипло произносит «здравствуйте». — Да, кажется, что так. Она откладывает телефон в сторону, и теперь может прополоскать рот. Свон поспешно вытирает лицо полотенцем и откашливается. Начало марта, солнце заливает спальню ярким светом и мягким теплом. Эмма рассеянно проводит ладонью по больному животу и переступает порог ванной, падая на свою кровать. — Так бывает, да? Я знаю, что Нил и многие его друзья тоже болели. — Сейчас ещё холодно, да и идёт сезон гриппа, — соглашается он. — У каждого что-то есть. У тебя есть какие-нибудь другие симптомы? Озноб? Кашель? Что-то ломит? Эмма смотрит в окно, наблюдая за тем, как ветер колышет голые ветви дерева, которое стоит в углу заднего дворика. — Э, нет. В остальном, всё хорошо. — Ела что-нибудь странное или сырое в последнее время? — Нет, я была только в кафе «У Бабушки». — Тогда, наверное, просто гастроэнтерит, — говорит он с весёлой усмешкой. — Я просто выпишу тебе рецепт от тошноты. Ты же не беременна, правда? Она моргает, ощущая до боли знакомое чувство в груди и склоняет голову, сосредотачиваясь на толстом ворсе ковра под ногами, стараясь приложить все усилия, чтобы её голос звучал невозмутимо. — Эм, нет. Нет, я так не думаю. Почему ты спрашиваешь? — О, мне нужно об этом спрашивать. Некоторые лекарства от тошноты не безопасны для беременных, — объясняет беззаботно Вейл. Он молчит. — Ты делала тест? Вопрос заставляет ее задуматься, поэтому она хмурится. — Э, нет? Не думаю. — А есть вероятность, что ты всё-таки беременна? — спрашивает он, с возрастающим интересом в голосе, что слегка напрягает Эмму. — Я имею в виду, ты и Киллиан пользовались… — Нет! — прерывает его девушка более резко, чем ей хотелось. Она прочищает горло, а к её щекам приливает жар. — Нет, мы… мы ничем не пользовались. — Ну, сделай мне одолжение — купи тест на беременность, — заботливо напевает он ей на ухо. — И дай мне знать, чтобы я знал какие лекарства тебе лучше выписать, ладно? Лучше обезопаситься, чем потом жалеть. Эмма закусывает губу. — Ну, да. Да. Ладно. Я перезвоню. Она вешает трубку и бросает её в сторону, прикрывая глаза. «Хорошо, — думает Эмма. — Хорошо». Три минуты спустя девушка наклоняется вперед над туалетным столиком в ванной, ошарашенно смотря на две розовые линии в овальном окне теста на беременность. Две полоски. Но… — Киллиан? — её голос больше напоминает писк, несмотря на шок, она осознает, что он не слышит. — Киллиан? — прерывисто кричит она, чувствуя на щеках горячие слёзы. — Киллиан! — Эмма? Сразу же раздаётся стук ног, и он поднимается по лестнице. В считанные мгновения Киллиан оказывается рядом с ней, его лоб морщится, а челюсть напрягается, как будто он готов сразиться лицом к лицу с неведомой магической угрозой, появившейся в их ванной. Его сверкающие глаза, ищут опасность в комнате, прежде чем воцаряются на неё. — Свон? Что случилось? Его рука дотрагивается до плеча Эммы, и он осторожно поворачивает её лицо к себе. Киллиан озадаченно рассматривает девушку, пытаясь понять в чём проблема. Она прикрывает рот одной рукой, её плечи сотрясаются от счастливых рыданий. Эмма молча протягивает ему маленькую пластмассовую палочку, в то время как она кладёт другую руку на живот. Киллиан забирает у неё тест и изучает, несколько раз моргая. Она словно видит, как винтики крутятся над его головой в течение пары секунд, прежде чем глаза парня озаряет свет от нерешительной догадки. — Это…? — он недоверчиво смотрит на неё. Кажется, что Киллиан боится сказать те самые слова. — Означает ли это…? Эмма лихорадочно кивает. Палочка с тестом быстро падает на тумбу, а он подходит ближе и счастье отражается у него на лице. — Ты беременна? — спрашивает он, переходя на шёпот. Её дыхание прерывается, когда она снова кивает, обвивая руками его шею. Она закрывает глаза, наслаждаясь крепкими объятиями. — Я… Я думала, что это был кишечный вирус, — говорит Эмма со слабым смешком. Его громкий смех эхом отражается от стен. Киллиан запускает руку в её волосы, проводя по ним взад и вперёд, пока Эмма цепляется за него. За всё то, что она заслуживает. Боги, это происходит. Это действительно происходит. Она замирает и немного отстраняется. — Подожди. А если это неправильно? — спрашивает Эмма, испуганно глядя на него, сомнения внезапно заполоняют её грудь, угрожая задушить радость, вызвая дрожь. — Я имею в виду, эти штуки не всегда точны. Что, если… — она закусывает губу. — А что, если это неправда? — Эй, — рука Киллиана скользит по её подбородку, большим пальцем он смахивает следы слёз с кожи. Беспокойство Эммы отражается в его ясных голубых глазах, но парень произносит спокойным голосом. — Эй. Всё хорошо. Ты хочешь проверить ещё раз? Сердце Эммы поднимается к горлу, услышав это предложение. — Да… Нет. Свон плачет. Сможет ли она вынести отрицательный тест на беременность после этой внезапной инъекции надежды? Эмма уже не уверена. Руки Киллиана прижимают её к себе, когда она наклоняется, положив голову снова на его плечо. — Я рядом с тобой, любимая. Всё, что бы ты не захотела сделать, я с тобой. Она закрывает глаза, пытаясь понять, как он может быть таким непреклонным. О том, как они могут быть такими сильными. Едва уловимый аромат его мыла заполняет её нос, когда она собирает всё своё мужество и делает глубокий вдох. — Мне нужна вода. Киллиан усмехается и ещё раз ободряюще прижимает её к себе, целуя в лоб, прежде чем они спускаются вниз. Эмма пьёт восемь унций в рекордные сроки, и когда телефон девушки неожиданно звонит, она радуется возможности отвлечься, даже когда это оказывается сердитый Лерой. Их друг находился сегодня в обычном расположении духа, игнорируя любезности и принялся за двадцатипятиминутную тираду про буйных подростков, которые опять повсюду оставили пустые бутылки из-под пива, окурки сигарет и прочие доказательства их ночных правонарушений в месте отдыха гномов у входа в шахты. Эмма хмыкала и соглашалась с его жалобами через равные промежутки времени, ибо она настолько хорошо разбиралась в искусстве успокоения легковозбудимых маленьких человечков, что могла бы сделать это и во сне. Киллиан делает смешное лицо, когда она закатывает глаза на пятнадцатой минуте разговора, и ей приходится прикусить губу, чтобы подавить хихиканье. Настроение Эммы становится чуть менее мрачным, когда приходит черёд вешать трубку. — Полагаю, нам нужно снова наведаться в шахту? — спрашивает он сухо, приподнимая одну бровь. — Видимо, — она массирует лоб двумя пальцами, и у неё на лице появляется слабая усмешка. Взгляд Эммы падает на часы и девушка тяжело вздыхает. — Думаю, мы должны покончить с этим прежде, чем пойдем, да? Пять минут спустя Свон открывает дверь их ванной комнаты. Она смотрит на Киллиана мокрыми от слёз глазами. Ей не нужно ничего говорить. Он уже знает. Его брови взлетают до линии волос, как будто само солнце затаилось в его выражении. Он облизывает губы и вскакивает с края матраса. — Две полоски? — спрашивает Киллиан осторожно, улыбка Эммы содрогается от трепета и плача: большие слёзы благодарности капают с её ресниц и скользят вниз по щекам. Она бросается в его объятия, всё ещё держа тест в руке, и с облегчением хохочет, когда их тела соприкасаются, ноги сплетаются, а они оба чуть ли не падают на кровать. — Две полоски, — бормочет она ему в грудь, громко сопя. Он поднимает руку и нежно обхватывает её затылок. Девушка немного удивляется от того, насколько неровно звучит его голос, похоже, что Киллиана, тоже, по-видимому, переполняют эмоции. Джонс был спокоен все эти годы, убеждая её, что всё будет хорошо, благодаря его поддержке, она даже забыла о том, что он тоже отчаянно хотел этого. Но Киллиан это делал. И продолжает делать. И вот они, смеясь и плача, переплели свои руки и наслаждались волной ослепительного счастья. В их жизни уже было много удивительных событий, но этот выигрывал среди всех. Впервые за долгое время Эмма была уверена, что их ждёт ещё больше таких моментов впереди.