***
С Калинкиным было сложно с самого начала. -Проснись и пой, чудовище! Кстати…. Зая моя, солнце уже высоко, а ты все еще чудовище. Разве с первым рассветным часом не происходит грандиозного превращения? -А ты его поцелуй, чтобы он из жабы превратился в принцессу, — бросает Павлов, не отрываясь от телефона, из которого доносятся гортанные звуки сомнительного происхождения. Видимо, ищет новые челенджи на иностранных каналах. Саша смотрит в одну точку, пытаясь игнорировать источник раздражения. Так, кажется, советуют психологи? Можно еще до десяти досчитать. -Ой, такую жабу как он нужно только в засос, — в голосе Жени звенит смех, и Саше кажется, что он спугивает ворон, угнездившихся в его душе. Птицы летят высоко перед глазами, взмахивая черными крыльями. Руками не поймаешь — или убьешь или исцарапаешь кожу. -Вот, Калинкин, где твои скрытые фантазии проявляются, — отзывается Павлов, все так же уставившись в телефон. -Никто не хочет по мороженому? — подает голос Шакулин, вставая с места. Парень то ли пытается сменить тему, то ли действует в угоду своему желудку. -Я за. А Калинкин с Вашем и так нализались, видимо, — наконец отрывается от телефона Дима, провожая взглядом направившегося к дверям Васю. Саша отсчитывает положенных десять секунд и, как положено после этой процедуры, взрывается. -Заебали! Он подрывается с места и, оттолкнув Шакулина, скрывается за дверью, слыша удивленное «Что с ним?», сорванное с губ Калинкина.***
Саша хотел Женю. Беспредельно, бесконечно, жадно. Пора бы уже в этом признаться. Влюбленность отходила на второй план, когда Саша видел ключицы Жени, выглядывающие из широкого выреза водолазки. Он хотел его на животном уровне. Хотел его так, что боялся за собственное состояние. Саша старался сдерживаться. Очень. Он закрывался. Возвращался к сухому, потрескавшемуся одиночеству, но неизменно натыкался на губы, растягивающиеся в блестящую от брекетов улыбку. Эти губы хотелось погрузить в жаркий мокрый поцелуй. Грубыми движениями проталкивать язык через едва ощутимую преграду, комкая в горсти светлые волосы на затылке. Саша хотел, до сжатых кулаков и сдавленных стонов хотел Калинкина. Небольшая комнатка, существующая на границе тамбура в поезде, общественного туалета и небольшой беседки, больше не казалась уютной для мыслей, упивающегося одиночеством Саши. Изначально в павильоне, где проходили съемки, не было предусмотрено никаких посторонних помещений кроме пары комнат с камерой и туалетом. Саша отыскал эту каморку, несколько месяцев назад и решил, что это просто замечательное место для успокоения его внутреннего мизантропа. Раньше это место приносило ему тягучие минуты тишины и спокойствия. Теперь же перед глазами лишь маячил Калинкин с его заразительной улыбкой и прищуренными синими глазами. -Сука. Сука. СУКА! — Саша швыряет о стену зажигалку и та осыпается на пол яркими искрами. -Ваш? Я зайду? В дверь просовывается козырек кепки, очки в яркой оправе, кольцо в носу, ослепительно-раздражающие брекеты. Женя. Тебя-то как раз и не хватало. Саша делает пространное движение рукой и подтягивает под себя ноги. Он сидит на полу за неимением предметов мебели. -Что случилось? Эй. Ну это же Павлов. Помню, как-то на стриме он доставал меня целый вечер своими шуточками. Все никак не мог заткнуться. Я уж ему и подмигиваю и кашляю и хмурюсь, ну, думаю, не совсем же дурак — поймет. Так он еще…. Саша вытягивает губы в трубочку и шумно выдыхает. Слушать болтовню человека, которого ты хочешь швырнуть на все имеющиеся горизонтальные поверхности и с силой прислонить к вертикальным в тесном, душном помещении — не лучшая идея. Жене очевидно надоедает стоять и он медленно сползает по стенке вниз к Вашу. Саша плотно зажмуривает глаза, надеясь, что наваждение пройдет и Калинкин исчезнет. Но Калинкин вполне реальный. Даже еще более реальный, чем сам Саша. -Ой, здравствуйте. Я его тут историями развлечь пытаюсь, а он засыпает. Ваш, да что такое? И Саша чувствует прикосновение. Холодные пальцы проводят по его щеке и останавливаются на уровне губ. Прикосновение должно было получиться более жестким, призванным вернуть человека в действительность… Впрочем, ладно, вернуло. Пространство закрутилось лентой мебиуса. Ваш останавливает рукой пальцы Жени, тянет его на себя, фиксируя его лицо на уровне со своим и, втягивает в поцелуй, быстро, жарко, голодно, по-звериному. Он глотает возмущенный вздох, вырвавшийся из груди Калинкина, больно сдавливает его запястье и чувствует, как напряженные губы постепенно расслабляются и вытягиваются в мягкую ухмылку. Сука. Он тоже этого хочет. Чужой язык проникает в его рот и проводит по брекетам. Саша тяжело выдыхает, подминая парня под себя резкими толчками. Жарче. Быстрее. Больнее. Перед глазами мелькают беспорядочные картинки. Калинкин и Ваш сидят рядом на стриме. Слишком близко, тесно, душно. Калинкин и Ваш выходят вместе со съемок в холодный одутловатый воздух. В какой-то момент их руки соприкасаются и Женя, протянув: «Господи, какой ты теееплый», бессовестно продолжает елозить пальцами по тыльной стороне ладони. Иногда Вашу казалось, что худенький манерный мальчик с такими глазами, что само море завидовало бы цвету, если могло, провоцирует его. Руки Калинкина чудесным образом оказывались в паре миллиметров от его пальцев. Голос Калинкина становился чуть мягче, когда он на границе слышимости приветствовал Сашу. Само тело Калинкина во время неконтролируемых приступов смеха наклонялось с каждым разом все ниже и ниже, разрывая личное пространство Ваша. Поцелуй прерывается легким толчком в грудь. Казалось, будто в воздух можно разбить яйцо, подбросить специй и накалившееся до предела пространство приготовит вполне сносную яичницу. Непослушные пальцы цепляются за мягкую ткань синего свитшота и тянут наверх. Потемневшие глаза жадно ловят каждую деталь чужого тела. Горячее дыхание сдувает светлые волосы со лба. Губы оставляют влажные узоры на щеках и шее. -Саша…. Если бы руки не занимались изучением торса, Ваш с удовольствием заткнул бы себе уши. Калинкина не хотелось слушать. Его хотелось трахать. Их пальцы встречаются на ремне брюк. -Я не хочу. Что? Саша ловит отзвуки слов жестким поцелуем быстро и настойчиво. Нет, пожалуйста, только не сейчас. Попытки мыслить рационально гибнут в системе собственной невозможности. А если кто-то зайдет? Плевать. Руки вновь настойчиво хватаются за ремень. Что будет дальше? Плевать. Податливые губы сминаются под натиском чужого языка и зубов. Смогут ли они сосуществовать на одном канале, тратя все эмоциональные силы на притворство, что между ними ничего не было? Плевать. Плевать. Плевать. Внезапно на лицо Саши хлестко ложатся чужие руки. Губы расстаются со звонким чмоканьем. Пальцы перестают лихорадочно пытаться расстегнуть ремень. -Я сказал, что не хочу. Голос Калинкина приобрел необычную для него жесткость. Вечно смеющиеся глаза нашли злой оттенок. Ноздри чуть раздуваются. Рот будто стянут тонкой ниткой. Женя раздраженно поднимает с пола свитшот и натягивает его через голову. -Я не хочу так. Саша с трудом переводит дыхание. Мир сузился до размеров крохотной щели, а затем взорвался миллионами осколков. -Что я блять должен сделать? — звук выходит хриплым и каким-то жалким, — ЧТО Я БЛЯТЬ ДОЛЖЕН СДЕЛАТЬ? Сводить тебя на концерт Лободы? Букетик подарить или Аллегрову спеть? ЧТО? ЧТО? ЧТО? -Ой, посмотрите-ка, кто тут у нас. Прирожденный ловелас, глядя на которого каждый парень должен выпрыгивать из трусов и из чувства собственного достоинства на полу в грязной комнатушке, где даже света нет. Калинкин приподнимает бровь, будто бросая вызов. Будто антисанитария единственный повод отказаться от секса. -Ты, блять, был не против три минуты назад. Саша кривится и запускает руку в волосы. В ушах звенит неудовлетворенное желание. Перед глазами водят хороводы маленькие Калинкины. -Я передумал, — сухо бросает Женя и поднимается с пола. -Парни спрашивают, что это была за истерика, — сухо бросает Женя и подходит к двери. -Нужно продолжить снимать, — сухо бросает Женя и исчезает в коридоре. Саша закрывает глаза и поджимает губы. Ты действительно можешь быть, кем угодно. Вот только, зачем?