ДЕВА ПРИШЛА НА ПОМОЩЬ
Игнорируя неловкую тишину, она оправляет перчатки, – натуральная кожа, ровный шов. Ни пятнышка, ни шероховатости, но въедливая пыль. На некогда белом столике – два бокала выдержанного вина. В прошлой жизни это изысканное приобретение ни за что не покинуло бы семейных запасов. Но мир 2287-го года – не из тех, к которым она хотела бы притрагиваться. – А ты смелая, детка, – упитанный потомок итальянской крови Доходяга Мэлоун говорит с лёгким акцентом. – И с мозгами. Точно не хочешь в мою семью? Детка едва заметно морщится – от обращения, от предложения. Скрывает полуулыбкой неудовольствие. Потомок ухмыляется, пыхтя сигарой. Его щекастая морда лоснится лукавством, в то время как минуту назад багровела гневом, изо рта выплёвывая брань. Мэлоун расплывается в кресле, точно скользкий червь, и не горюет. Порвав с капризной пассией, слишком своевольной в его отсутствие, он, кажется, радуется свободе. – Никки опять вытащил счастливый билет. Чёртова железная задница, – Мэлоун недобро посмеивается, на мгновение глядя в никуда. – Ты знаешь, почему я согласился отпустить его? Только чтобы отдать ему должок, детка. Только поэтому. Она деловито сплетает длинные пальцы. Держит скепсис в узде. Слушает с подкупающей самолюбие Мэлоуна внимательностью. – Мне плевать на "недоразумения", – пухлым кулаком стукнув по столу, он хмурится. – По-хорошему, Дарла права: его давно пора спустить в утиль. Мы с ним считай что враги, понимаешь? – поведя густыми бровями, отмахивается великодушно: – Вам обоим повезло, что я и мои ребята помним о хороших манерах, а потом стреляем. В отличие от Дарлы. Он, заливаясь хохотом, хлопает по подлокотнику кресла. Она – хранит терпение и благопристойность. – Я буду скучать по этой стерве, – вдруг раздаётся тоскливый вздох, но, завидев открывающуюся дверь, Мэлоун вновь превращается в сурового босса того, что именует мафией. – Хей, Никки, ты со мной не расплатишься. Да и с этой дамочкой, наверное, тоже. Дамочка впервые не находит слов. Из приоткрытого рта лишь вырывается тихий выдох, в карие глазах – утверждается тень недоумения. Мир 2287-го не перестаёт удивлять. На сей раз – неопределённо, не уместившись в скромном, рассеянном отсутствии ожиданий… – Какая ирония, – приближаясь в сопровождении трёх бугаев, виновник её безумного риска безмятежно улыбается. – Вовсе не дева в беде, но дева пришла на помощь. И кому же, а главное зачем сдался старый сыщик? …Однако она поднимается, более не медля – ровная осанка, протянутая для рукопожатия рука. Однако, ведомая отчаянием, собирается с духом снова и снова. – Нора Кеннет, – короткий кивок, деловитый взгляд. – Затем, чтобы найти моего сына. Его похитили, детектив Валентайн.ЖЕЛЕЗНАЯ НАДЕЖДА
– Небо Содружества… Никогда бы не подумал, что смогу смотреть на него с чувством облегчения, – туже завязывая пояс изношенного тренча, он созерцает выглядывающую из-за смурой пелены луну. – Как ты меня нашла? Дай угадаю: Элли проболталась? Нора Кеннет с превеликим сомнением смотрит на свою железную надежду. Виски болезненно пульсируют от трагичных воспоминаний, обострившихся в логове Мэлоуна, от бессонницы, от усталости. Но теперь – первоочерёдно – от растерянности перед новым знакомством. Она не знает, что с этим делать и как быть. – Что ты такое? – бессмысленно задан вопрос, надломлен нерв. – Нет-нет, я знаю. Я читала в газете, и Пайпер Райт рассказывала мне. Но она не говорила, что ты из них. Никто не сказал, что ты – синт. Нора Кеннет потирает правую ладонь. Перчатка будто всё ещё хранит ощущения от ловкого рукопожатия металлической кисти – скелета, лишённого подобия плоти. Оно было твёрдым, но лёгким. По-своему грубым, но аккуратным. И сейчас механическая рука держит сигарету меж пальцев-спиц. Рот выдыхает настоящий табачный дымок. Золотистая радужка светится в темноте закоулка ярче и теплее. Лицо выражает тихую радость – плавно, убедительно. Всё оно, это существо, кажется подвижным и осмысленным до пугающей естественности, почти живым, но с выцветшей кожей-полимером, мертвенной, изорванной до оголяющих железки пустот. Дыры зияют в его челюсти, вдоль ушей и лба, на шее. Виден крепкий, но потрёпанный временем шов. Сплав металлов внутри – пластины, кубы, трубки, каркас. Пластик. Провода, провода, провода… Он, кажется, рассыплется того и гляди, расслоится. – Ты… Нора смотрит в то, что следует называть глазами, намереваясь продолжить мысль, но сбивается. Их сияние исчезло, и на миг почудилось, будто синт не более чем манекен, а всё произошедшее – плоды сдающего позиции рассудка и воображения, воспалившегося от кошмарной действительности. Но – движение. Он стряхивает пепел с сигареты коротким постукиванием пальца. Как будто вопрошая, чуть наклоняет голову набок. – Я рисковала всем ради машины… – Нора почти ёжится, мрачно негодуя. – Ведь вас боятся. Вы похищаете и убиваете людей, так? Как они могут тебе доверять? Как они вообще впустили тебя в город? – она сокрушённо качает головой, запоздало осознавая, с какой лёгкостью это железо способно сломать её пополам. – Или они врут, или сошли с ума. Весь мир сошёл с ума! – Слушай, я… – Нет. Ничего не говори. Почти закрыв лицо руками, Нора вдруг останавливается. Прищуром меряя причудливое существо, опасливости не скрывает. Что-то раздражает в том, как дымит сигарета, как оно, ожидая, немигающими глазами смотрит на неё. Что-то – вынуждает осечься. Мысль о судьбе сына остужает пыл. – Ну хорошо, допустим, – растирая висок, Нора вздыхает от безысходности. – Но кто знает, какой сбой может с тобой случиться… – То же самое можно сказать про людей, – отмечает он спокойно. – Оглянись вокруг. Уголки губ Норы чуть заметно опускаются. Меж бровей – залегает тонкая морщинка. Молчание не затягивается, но тяжестью своей преображается в мучительную вечность. Самым страшным оружием стала не бомба, но человек – слуга или заложник своего безумия. Норе нечем парировать эту горькую истину. – Нас заждались, мистер Валентайн, – она убирает руку в карман полупальто, и холодная гладь пистолета вновь пробуждает страх и отвращение, однако ничем не выказанные. – По этому миру в одиночку ходят только самоубийцы, а я не из их числа.ГОСТЬЯ ИЗ ПРОШЛОГО
Его зовут Ник. Просто Ник. Коротко. Ясно… …и в следующий раз пуля, возможно, пролетит дальше от виска "Ника", нежели "мистера Валентайна". – Это больно? – любопытство Норы аккуратно, но разоблачает смущение. – То есть… Синт касается свежей царапины у левого уха. Кажется, непроизвольно. Его целая кисть, покрытая ссадинами и глубоким порезом, выглядела бы почти как настоящая, имей ногтевые пластины. Почти как… Как много с ним этого "почти как", вводящего в замешательство. – Да, да, я понял, к чему ты клонишь. Я чувствую боль, – отвечает он, неустанно высматривая в очередном переулке опасность. – Быстро же ты его приметила. Впечатляет, тем более для выходца из Убежища. Она крепче сжимает ворот сизого полупальто: яркий образ винтовки, словно змея выползающей из-за угла далеко позади, накрывает новым приливом озноба. Крупно повезло, что вовремя оглянулась, что чудом заметила. Горечью вновь – вспоминать былое, пересекая некогда родные места, но изменившиеся до неузнаваемости. Встречать некогда прекрасное наследие, но теперь необратимо истлевшее, покрытое коростой трудного, разрушительного времени. Точно изъеденное, поглощённое порчей, болезнью... давным-давно. Нора боится представить, как менялся её мир, но не в силах перестать думать об этом и сожалеть об утерянном. – Удачное стечение обстоятельств, – задумчиво отзываясь, она безуспешно пытается отдалиться от прошлого. – С чего ты взял, что я оттуда? Только не говори, что… – …из-за Пип-боя? Не буду, – усмехается синт. – Такие штуки всё ещё можно раздобыть. А вот то, как ты выглядишь – совсем другое дело. – Ну я же говорила: как рыба, выброшенная на берег, – не сдерживает безобидного самодовольства позабытая Норой Пайпер Райт. Репортёр Даймонд-сити мельком заглядывает в каждый дом в поисках историй, не страшась отставать, – шаг тих и пружинист, полон уверенности взгляд. Полна безрассудства молодая голова: ввязаться в смертельно опасное приключение с едва знакомым человеком ничуть не посчиталось ею не стоящей риска затеей. Здесь, возможно, существует немало "прежде всего"? Пайпер искала не Ника Валентайна, а содержание для новой статьи. Пайпер хотела помочь, но "довоенному артефакту" – отличной сенсации и сборнику мемуаров. Прежде всего. Или здесь допущена ошибка? Укоряя себя, Нора сдаётся осторожности. Страх поверить в добрые помыслы скатившегося в варварство мира берёт верх, и едкий вкус предубеждения жжёт внутри, уберегая от ещё большей – вероятно, фатальной – ошибки. Она обязана выжить – ради сына. – Этой рыбе хватило смелости и сноровки вытащить меня из непростой передряги, – меж тем, произносит синт. – Нет, у неё просто слишком выглаженный вид. И, честно говоря, странный даже для жителя Убежища. Такое впечатление, как будто она пролетела сквозь время. – Гостья из прошлого, – театрально протягивает Пайпер, покосившись на "довоенный артефакт", и хитреца сверкает в её взгляде, насмешливость. – Хочешь сказать, в "Волт-Тек" додумались, как перемещаться во времени? Или это… – заговорщицким становится шёпот, – проделки инопланетян? В могильной тишине улицы вздох синта походит на мышиный шорох. – Забудь, что я сказал, – в словах – усталая улыбка, но, оглянувшись на мгновение, он хмурится в беспокойстве. – Всё в порядке, Нора? Её зовут Нора. Просто Нора. Коротко. Ясно… …и не так фамильярно, как "подруга" и "эй". Важный в окружении тотального хаоса пустяк. – Вполне. А вы продолжайте, продолжайте, – сквозь бледность пробивается раздражение. – Представьте, что меня здесь нет. Хотя о чём это я? У вас уже хорошо по... Звуки выстрелов впереди задают новое действо, и пульс гремит в висках, разгоняясь. Инопланетяне, Волт-Тек, язык без костей – всё становится сущей мелочью, глупостью, дурацкой шуткой, даже чуть-чуть смешной. И, впутываясь в танец со смертью, Нора вновь прячется за механической спиной – в тени, безопасней которой в Содружестве пока не сыскать.БЕЗ ТЕБЯ
Глаза Норы сухи, но нижняя губа подрагивает бесконтрольно. Скомканный в руках чистый платок томится в ожидании слёз. Пальцы обличают контраст напряжения и усталости. Нора даже не пытается расслабиться – сидит на краю койки нарочито прямо, ничуть не утрачивая внимания к очередному витку разговора. Изредка её тон, срываясь, становится резковатым, нетерпимым. Нора не извиняется, но безмолвно укоряет себя за несдержанность. Она должна быть сильной. Не только ради себя. – Так значит, в криокамере, – детектив Валентайн стоит напротив и задумчиво потирает подбородок, поглядывая на дверь. – В гибернации. Нора отрывисто кивает. – С начала войны… – он достаёт пачку сигарет из кармана брюк, но, помедлив, убирает обратно. – И ты совершенно не знаешь, что их отключило. – Я ведь уже сказала, что не помню. Всё как в тумане, – сдавленный голос отдаёт хрипотцой. – Да и какое это имеет отношение к делу? Мы должны искать Шона, а не… Она снова норовит подскочить с кровати. Снова – холодная рука синта аккуратно сжимает хрупкое плечо, призывая Нору сесть. – Успокойся, мы найдём твоего ребёнка, – убеждает детектив, и балансирующее на краю материнское сердце хочет поверить даже машине. – Но сперва наберись сил. Элли накормит тебя и уложит спать. В гости к Келлогу мы пойдём ночью вместе, ты и я. Понимаешь? Её кивок становится ещё лихорадочнее. Тени, падая на лицо, наделяют утончённый овал болезненной худобой, но не умаляют красоты. Точно сошедшая со старинных фотографий, Нора Кеннет выглядит сказочным цветком посреди колючих зарослей мутировавшего чертополоха – чистым, изящным, благоухающим, однако начинающим увядать в суровых реалиях Пустоши. – Отдыхай, – детектив снова настаивает. – Иначе мы далеко не уйдём, ты ведь всё понимаешь. Поднявшись, он возвращается к своему столу, достаёт из ящика револьвер. На не раз зашитой рубашке – новые прорехи и запёкшаяся кровь с едкой пылью. Узел синего галстука ослаблен, потускнела от грязи ткань. Железная кисть тянется к висящему на гвозде тренчу. – Куда ты? – тень новой тревоги блуждает в глазах Норы. Она опасается Ника Валентайна не меньше, чем боится потерять, но сейчас, наблюдая у порога свою железную надежду, свою спасительную тень – без раздумий, по воле истерзанного сердца выбирает второе. – Не бойся, без тебя – никуда. Он улыбается ей мягко, не прощаясь.