Cursed by the blessing

У Маркуса обжигающие, горячие губы, а дыхание едва ощутимо отдает тягучим привкусом виски, и Томас послушно открывает рот, позволяя ему, подпуская ближе, чувствуя, как стыд накатывает удушливой волной. Он просыпается в своей постели, абсолютно один, пойманный в ловушку раннего утра, все еще чувствуя отголоски постыдного сна, от которого горят щеки. Томас встает на колени, утыкаясь влажным от пота лбом в край кровати, и молится, искренне и горячо, пытаясь найти успокоение в привычных словах. Он различает едва слышные шаги Маркуса — тот спит слишком чутко, и надо бы ему сказать, что все в порядке, но Томас и так достаточно грешен, чтобы пятнать себя еще и ложью, и он продолжает молитву, позволяя словам увлечь мечущийся разум. И всеми силами убеждает себя, что иногда сны, насколько бы постыдными они ни были — просто сны. *** Он, видимо, кричит во сне, потому что Маркус будит его, ухватив за руки, и Томас давится криком, выгибаясь на постели, чувствуя, как мир вокруг пульсирует в такт лихорадочным ударам сердца. — Все в порядке, это был сон. У Маркуса спокойный, хриплый со сна голос, и Томас закрывает глаза, мелко вздрагивая, чувствуя, как прогибается матрас под весом присевшего рядом мужчины. — Мои сны уже давно не подходят под определение «в порядке». Томасу страшно, видит Бог, до леденящего ужаса внутри страшно, что он недостаточно силен, что они не справятся, что однажды утром он проснется, осознавая, что на его руках действительно чужая кровь, что демон пробрался в его голову, извратив все, чем он живет последние годы. Маркус устраивается рядом, упираясь лопатками в спинку кровати, и Томас сдается, придвигается ближе, закрывая глаза и утыкаясь лбом в чужие ребра. Маркус теплый, настоящий, с невесомыми прикосновениями прохладных пальцев к разгоряченной коже, с бархатистыми нотками в глубине голоса. — Дальше будет только хуже. Стоит столкнуться с демоном лицом к лицу, и кошмары навсегда с тобой, предложение «все включено». Томас качает головой, фыркая — у Маркуса паршивое чувство юмора и остро выступающие арки ребер, но он уже и не помнит, когда за последние месяцы чувствовал себя так же спокойно, как сейчас. И Томас абсолютно точно никогда раньше не чувствовал себя настолько проклятым и благословенным одновременно. *** Они сталкиваются на кухне утром, и Томас всеми силами старается собраться, задвинуть в своей памяти даже отголоски утреннего сна, но выходит у него, откровенно говоря, так себе. — Утро. Маркус по утрам всегда такой — чуть раздраженный, еще более молчаливый, чем обычно, и Томас, в общем-то, уже не ждет от него дежурных проявлений вежливости. Поэтому он просто валится на стул, прихватив бутылку воды из холодильника, и смотрит, как Маркус роется в навесном шкафчике, то и дело чуть подергивая плечом. Маркус всегда такой — натянутые до предела жилы и напряженные мышцы, словно он пойман в момент рывка, и Томас чувствует иррациональное желание провести костяшками по изгибу его шеи, очерченной блеклым утренним светом. И протягивает руку, не колеблясь ни мгновения, не помня толком, как успел встать и сделать несколько шагов. Маркус не уходит от прикосновения, лишь замирает, напрягшись всем телом, позволяя себе мгновение такой опасной слабости, и накрывает его ладонь своими прохладными пальцами.