***
Ноэль перетёрт и выжат страстью людей с телевидения к нему — Ричард видит это сразу, улавливает каким-то несуществующим способом, который не описан наукой (а значит, его не существует). Улавливает ещё до того, как видит щетину, устало опущенные веки и тяжёлую походку. На Ноэле обычный свитер, а волосы торчат в разные стороны, словно это уикенд у него на даче. Словно он хотел простого уикенда с Ричардом, а не съёмок уикенда с Ричардом. Ричарду стыдно, хотя это немного иррационально, ведь Ноэль сам сказал своё да режиссёру и он тут не причём… Нет, Ричарду стыдно, не взирая на оправдания, стыдно настолько, что хочется разорвать их контракты на эти пару дней и дать Ноэлю то, что ему так нужно — простой отдых со своим «подпольным парнем». Но Филдинг может справиться с этой нагрузкой, и Ричард уважает его и верит в него, ведь Ноэль — взрослый мужчина, даже если ему нравится, чтобы Ричард был его большой ложечкой в редкие совместные ночи.***
— Это просто общественная душевая? — Спрашивает Ноэль, и Ричард уже ничем не может себе помочь — он улыбается во весь рот. — Да. В восьмидесятых тут все принимали душ. — Он заглядывает в лицо мужчины, выискивая любой знак, который скажет ему: вау, ты впечатлил мальца, так держать. Поэтому, когда Ноэль улыбается, он продолжает болтать, словно влюблённый недоумок: — Йен Раш, например, Йен Молби. Удивительно, как на Ричарда действуют темнота и улыбка. — Здесь больше нечего снимать, но мы ещё походим, лады? — Говорит хитрый Ноэль операторам. — Перекурите пока что, дайте рукам отдохнуть. Те переглядываются, прежде чем согласиться: — Встретимся на входе через десять минут. — Лады! — Вдогонку кричит им мужчина, а потом поворачивается к Ричарду и строит лицо «какого хрена». — Всего десять минут. — Дольше здесь без желания отлить не продержаться. Они улыбаются друг другу, что нормально как для друзей, так и для любовников, но в мире Ричарда Айоади это интимный момент, граничащий с эротизмом, ведь они стоят в едва освещаемом месте, на узком подиуме, их лица ближе, чем простые друзья себе позволяют, и Ричард чувствует дыхание на своей шее. Какое-то время они просто смотрят на лица друг друга, горящие от наслаждения, пока Ноэль не выходит из забвения: — К тому же, «Цистерны» — это дерьмовое название. — Это потому что здесь стоят цистерны, Ноэль. — Именно поэтому оно отстойное. — Возражает мужчина, и Ричард чувствует, как его уши плывут на макушку от широты улыбки, но не знает, как помочь себе. Так что он делает всё только хуже: протягивает руку и ведёт пальцами по пальцам Ноэля, а сам отвечает, как ни в чём не бывало: — «Декадентство водорода», конечно, получше будет. — Я не знаю как, но ты сделал всё только хуже. Ноэль честно смеётся над Ричардом и над своим замечанием, уж точно не помогая своему спутнику. Он всегда так легко смеётся, не заботясь о серьёзном аспекте подачи шуток и комедии в целом, всегда такой простой и открытый, заваливающий его эмоциями и проглатывающий каждую крупицу скупых эмоций Ричарда. Они, верно, были единым существом, на которое уронили топор в предыдущей реальности, и теперь им приходится разгребать стандартное дерьмо мужей и публичных личностей, чтобы иногда почувствовать себя единым существом вновь. Жалкие сентиментальные мысли порой навещают Ричарда, когда он проводит с Ноэлем больше часа.***
Ричард открывает двери Ноэлю, чтобы насладиться его румянцем (от холода ли?) и просто видом, как растрёпанный мужик, на четыре года старше него, проходит вперёд в своём полосатом свитере или ярко-голубом пальто с собачками и косится на него с милой улыбкой. Ричарду нравится быть джентльменом, когда они вместе, нравится покровительствовать, и да, это ужасное слово, но его Ноэлю (он очень редко зовёт Ноэля так в голове) нравится такой Ричард тоже, так что пошло оно всё, да? — Будем сидеть друг напротив друга? — Спрашивает Ноэль в бутербродной, намекая на их любимое положение в ресторанах (только в них?) «глаза в глаза», и Ричард отвечает ему флиртующей улыбкой, прежде чем ответить словами. — Моего друга однажды облапали на поезде-призраке. — Признаётся Ноэль в поезде-призраке, и Ричард, пользуясь темнотой, кладёт руку ему на колено. — С тех пор я не очень люблю луна-парки. — Ричард сконфужено убирает руку, но в ту же секунду Ноэль возвращает её обратно, накрывая своей холодной рукой. — Галоппен! — Кричит Ноэль, и вот Ричард ведёт его на очередное развлечение, недостойное его взрослого образа жизни. Глаза Ноэля сверкают и он становится тише обычного, а это лучший признак его заинтересованности. Обычно он выглядит так, когда работает над декорациями, пишет свои картины и свои блестящие сценарии — все эти моменты стоят в отдельном — и единственном сине-розовом — серванте на волнистых ножках в Доме Воспоминаний Айоади, начищенные до блеска и облюбованные аккуратными движениями пальцев его памяти. Этот момент отправится на эту же полку, уверен Ричард, выпуская Ноэля из поля зрения только для вялых бросков мячика. Он даже не старается, ведь если Ноэль победит, то воспоминание Ричарда будет ещё богаче, и он на деле выиграет… Всё это рациональные доводы его иррационального поведения — он просто не может не смотреть на сосредоточенного Ноэля, а его мозг и не мозг находят это сексуально-привлекательным. Его рот что-то несёт, повторяет дурацкое «галоппен», а его глаза наблюдают, как Ноэль кусает губы и ставит брови домиком. — Выиграла лошадь номер семь. — Воу! — Поднимается Ноэль Номер Семь и обращается к людям со словами: — Учитесь играть в Галоппен! — А затем смеётся, как обезумевший, и Ричард просто хихикает, пока никто не видит, потому что Ноэль — это видео с милым пёсиком, смешным смехом и завораживающим слаймом одновременно. — Такой замечательной игры в Галоппен я ещё не видел. — Вместо хихикания Ричард отзывается сарказмом, а Ноэль теряет голову настолько, что тычется ею ему в руку прямо перед камерами. Правда, он тут же берёт себя в руки, но радость — к счастью Ричарда — не покидает его лицо. — Ну что, ещё перекур? — Спрашивает Ноэль у операторов. — Десять минут, все дела. — Наверное, ещё один кадр — и мы пойдём. Ноэль счастлив такому стечению обстоятельств как естественные физиологические потребности операторов, и Ричард тоже, на радостях покупая Ноэлю мороженое. Не потому, что у Ноэля нет денег, конечно же. Ему просто нравятся все эти жалкие традиционные знаки внимания, о чём он никогда не скажет вслух. Нравятся они и Ноэлю, когда он облизывает шоколадное мороженое на камеру. За Ноэлем мало кто ухаживает — он всё же парень, пускай и очень андрогинный, — на самом деле, только Ричард и ухаживает, но это происходит уже двадцать лет и каждая клишейная мелочь в чопорной обёртке Ричарда Айоади трогает его снова и снова. — Было бы гораздо круче, — говорит он, когда операторы уходят, — если бы в галоппене по линиям бежали люди. — А под дырками находились бы рычаги, которые тыкали в них фаллосы с разной силой. — Тогда они бы заходили всё дальше, — поддерживает его Ноэль, — в зависимости от твоей меткости. — Точно. И тогда люди двигались бы вот так. Ричард, наконец расслабившись вне зора камер, разыгрывается и показывает ломаные движения людей, которым в задницу запихивают разные предметы, а Ноэль — это Ноэль, он повторяет за ним и даже лучше, смеётся во всё горло, не задумываясь о людях вокруг, и все его взгляды, улыбки, прикосновения принадлежат только Ричарду. Им совсем необязательно знать, сколько успели снять два нагловатых по зову профессии оператора, нет. Лучше оставить их маленький мир нетронутым, тем более, сегодня он особенно хрупкий. В жестах и словах Ноэля нет намёка на секс, как это часто происходит с ними (они всё же взрослые любовники), он всего лишь идёт под боком и ест мороженое. Ричард думает, что обычно при виде облизывания мороженого люди думают о минете, но сам он не подумал об этом — только о клише. Но именно таким образом он вспоминает, какой классный минет делает Ноэль. Значит ли это, что он озабоченный? Нет, но конкретно этот бой со стереотипом он случайно проиграл. — Ты пялишься. — Нет. — Молниеносно отрицает Ричард, хотя смысла в этом не много — Ноэль проницателен. — Да. — Да. Ноэль улыбается ему. Его зрачки, должно быть, приобрели форму сентиментальных сердец, раз Ноэль заговорил об этом — обычно он даже не замечает влюблённых взглядов на себе. А может, не отличает взгляды Ричарда от взглядов окружающих, впадающих в тёплые чувства при виде голубоглазого мужчины. — Мне нравится. Улыбка становится дразнящей, взгляд теряет ясность, и в Ричарде просыпается жажда близости этой ночью. Он утомлён сегодняшним днём, полон до краёв его событиями — и всё же он готов наполнить себя ещё одним событием, прежде чем отпустить «сегодня». В коридоре, за шаг до номера Ричарда, Ноэль берёт его за руку невесомо и немножко неловко, потому что они давно не касались друг друга, и ведёт дальше, к своему номеру. «Чёрт возьми, да», — думает Ричард несдержанно. В конце концов, это его голова, он может позволить себе быть откровенным здесь. Здесь и в спальне Ноэля. Они порядочно раздеваются и разуваются, как адекватные взрослые люди, прежде чем поцеловаться. Поначалу они не чувствуют никакого волшебства, заново притираясь друг к другу, но вот Ноэль кладёт пальцы на строгую линию челюсти, и волшебство наконец достигает Ричарда. Он гладит спину и талию мужчины через мягкий свитер, поворачивая голову, чтобы углубить поцелуй. Кончики пальцев Ноэля колит щетина, ему нужно держаться на носочках, чтобы доставать до губ напротив, оправа очков упирается в скулу — нравится ли ему всё это? Да он в ебучем в восторге. Ричард быстро вспоминает, как любить Ноэля: поднимает очки наверх, прижимает к себе посильнее и ведёт языком по его языку, пока мужчина не расслабится до отметки «переложить весь вес своего тела на Ричарда». Ноэль достаточно уставший, чтобы сделать это спустя какие-то секунды. Когда он настолько близко, Ричард чувствует запах его парфюма и его кожи (что-то похожее на запах сладкого теста), и он ведёт носом от скулы по нежной коже шеи прямиком до впадины между ключицами. Ноэль стонет, он хочет нежиться так часами, даже его руки падают, обвисая рудиментами по бокам. Но Ричард есть Ричард, и он говорит: — Мне нужен душ. Дождёшься? Ноэль смотрит в его глаза напрямую, без пряток за окулярами, и оттягивает свой ответ, чтобы насмотреться. Ричард — единственный очкарик в жизни Ноэля, который выглядит потрясающе и без очков. Его лицо не становится хуже или лучше, оно просто меняет личину интеллигентного и сексуального джентльмена на личину уверенного в себе мужчины, который всегда знает, что делать. Удивительно! — Ну, — тянет Ноэль, снимая очки с головы любовника и надевая их на свой нос, — не уверен. Вместо хлёсткого ответа Ричард целует его — а это чертовски редкая акция, — глубоко, с отвратительно-возбуждающими влажными звуками, пока Ноэль не роняет стон, и всё же уходит в душ. «Ладно, — думает Ноэль раздеваясь, — так уж и быть, дождусь твоих анальных аттракционов». Он ложится на кровать и с наслаждением вспоминает их улыбки в «Цистернах». По выходе из ванной Ричард обнаруживает Ноэля сопящим на кровати.***
Ноэль просыпается, уже помня о том, что вчера у него должен был быть великолепный секс с его великолепным любовником. Очевидно, ничего не было, потому что как бы хорош в постели Ричард не был, вряд ли он отодрал бы его до беспамятства. Тем не менее, он рядом — Ноэль чувствует его грудь своей спиной и руки на своей голой груди. Мужчина берёт тёмную ладонь в свою, бледную, чтобы взглянуть на это сочетание снова, даже спустя хуеву кучу лет. Рука Ноэля вовсе не изящная и даже не маленькая — у него лапа моряка, только вместо шрамов от крючков на ней вмятины от кистей, — но рука Мистера Аккуратность ещё больше и неказистей, поэтому, когда Ноэль соединяет их, его ладонь наконец похожа на ладонь художника. Странно, что эта картина всё ещё завораживает его. Странно, что позиция маленькой ложечки Ричарда всё ещё пускает электричество под его кожу, заставляя ёжиться от полноты ощущений. Даже рисование не заставляет Ноэля чувствовать себя таким целостным, а Ричард — заставляет. Не только ладони, но и весь Ноэль со своими ста восьми десятью сантиметрами роста становится маленьким рядом с Ричардом и его длинными ногами, широкими плечами, большим членом… — Кинкуешь? — Раздаётся сзади. — Удивлён? — Нет, — отвечает мужчина своим сексуальным утренним голосом и прижимает Ноэля к себе. Этот день, он уверен, будет лучше предыдущего.***
— Тебе что, восемь? — Восклицает Ричард, а Ноэль лишь смеётся. Да, Мистер Айоади напускает как можно больше серьёзности на себя, играет негодование блестяще, если не брать в расчёт то, что он проваливается, ведь в его глазах океаны Заботы, связанные проливами Нежности, окружёнными сушей Любви… Ноэль лишь смеётся, а Ричард лишь влюблён.***
— Не знаю, Копенгаген такой строгий… Даже, возможно, зажатый… — Говорит Ноэль. Его взгляд скользит по обуви и спотыкается о пики чопорных скандинавских зданий, он смотрит на архитектуру, но видит образы: чистота, аккуратность, рациональность. Его голова переполняется идеями и призраками города, и он совсем не замечает пары влюблённых карих глаз, не видит, как Ричард любовно оглаживает его взглядом, не обращает внимания на мечтательно вздёрнутые уголки тёмных губ, даже когда операторы находят это странным. Нет, Ноэль не видит, как Ричард любуется. А Ричард не замечает, как отсчитывает время до завершения съёмок.***
Они поднимаются в Круглую Башню наперегонки: Ноэль едва догоняет своё тело ногами, Ричард совершенно не следит за нетерпеливым темпом своей ходьбы. Им очень хочется посмотреть на Копенгаген с высоты, конечно же, всё дело только в этом. Тот факт, что идёт последний час съёмок, — это всего лишь совпадение. Ноэль, подобно ребёнку, прилипает к стальному забору, такому чуждому на старинной башне, и ковыряет носком землю, а его взгляд прыгает по домам, слишком жадный, чтобы зацепиться за что-нибудь. Ричард встаёт рядом, как обычно поддерживая Ноэля во всём, но сохраняет благоразумие взрослого человека по крайней мере в позе. — Как тебе Копенгаген? — Спрашивает Ричард, поворачиваясь к Ноэлю, и тот поворачивается к нему в ответ, а город, огромный и богатый, остаётся на краешке его поля зрения, потому что для него Ричард больше и богаче — дороже. — Мне очень понравились… бутерброды. Никто, по правде, и не сомневался, что сильнее всего Ноэлю откликнется что-нибудь мелкое в мире других людей. Можно посмотреть на это под таким углом, а можно назвать Ноэля придурком — это уже вопрос выбора. Ричард, конечно же, выбирает угол «Ноэль — эксцентричный гений». — А что насчёт Веломайка? — Мужчина не собирался строить из себя ревнивца, ровно как и ревновать к какому-то Веломайку, но выражение маленькой сучки на лице Ноэля говорит о том, что Ричард всё же начал выделываться, против собственных намерений. — Я видел, он вытряс из тебя адрес электронной почты. — Я дал ему левый адрес. — Да? — Да. Наступает тишина, в которой операторам приходится терпеть двух вытаращившихся друг на друга фриков. Почему им обязательно нужно брать перерыв для долгого гомосексуального взгляда? Ричард не знает, да и Ноэль не в курсе, а противостоять чему-то, чью природу ты не понимаешь, невозможно, поэтому они и не противостоят. Ричард мысленно считает до трёх и переводит взгляд на Копенгаген. — Мне наибольшее удовольствие принёс Галоппен. — Галоппен. — Повторяет Ноэль с наслаждением, но не следит за своим поведением и продолжает пялиться на Ричарда, которому приходится вытаскивать их из гей-ямы в одиночестве. — Я установлю такой дома и позову тебя в гости! — Я у тебя поселюсь. Ричард как обычно шутит, а Ноэль как обычно загадка и сюрприз на каждом чёртовом шагу — он смотрит серьёзно своими голубыми глазами, светящимися на закате, его ладонь по-детски держится за прут, и он говорит: — У нас всегда будет Галоппен. Эта отсылка к клише ромкомов такая очевидная, но когда Ноэль падаёт её с недюжей серьёзностью, это кажется трагичным, а ещё до чёртиков странным. — У нас всегда будет Галоппен. — Повторяет Ричард с бóльшим драматизмом, чтобы ступить во владения сатиры, чтобы рассмешить хохотушку Ноэля — чтобы создать ту атмосферу, которая будет уместна. Ноэль не смеётся, и атмосфера меняется в интимную сторону. Лёгкая улыбка (которую приметит только человек, знающий его двадцать лет) играет на губах Ричарда, когда он смотрит искоса на мужчину. У него остался последний способ спасти ситуацию. — Ладно, пора отсюда валить. — Пойдём, — шепчет Ноэль в ответ и так ебёт в рот все попытки Ричарда, Господи, за что он так его ненавидит? Вместо того, чтобы свалить, Ричард перекидывается парой очень мужских слов с операторами, прежде чем они сваливают и Ричард остаётся наедине со своей женой. Ноэль так и остался висеть на прутьях, возможно, с неподдельным интересом лаская город, возможно, с поддельным и это его способ заигрывать с Ричардом. Не всегда Ноэля получается читать. Не всегда это нужно. Ричард подходит к нему и обнимает со спины, целует в макушку, прижимается щекой к щеке. Он холодный, и поэтому Ричард берёт бледные ладони в свои, чтобы сжать и поделиться теплом. Ноэль жмётся в ответ, как прирученный щенок — покорный, ласковый, благодарный. Забавно и мило, каким миниатюрным он оказывается в руках тонкого на вид Ричарда, так же мило, как и возбуждающе. Им часто не хватает таких мгновений. Им редко позволено обнимать друг друга. Когда Ричард целует своего парня в щёку, тот спрашивает: — Сколько у нас есть? — Сегодня. — А что завтра? — Я улетаю в Москву. — Когда ты в вернёшься в Лондон? — Через неделю. — А когда мы сможем увидеться? — Через месяц. Ноэль вздыхает. — Тогда отпусти меня. Ричард настораживается: Ноэль терпит его семью несколько лет, он правда терпеливый мужчина, но это не значит, что его нервы бесконечны, ведь так? Что, если это — точка невозврата? Ричард заставляет себя звучать спокойно, не зная, насколько очевиден он для Ноэля. — Почему? — Потому что мне нужно сделать что-то, чтобы ты не мог перестать думать обо мне весь месяц, и это тяжело организовать в общественном месте. Ноэль оборачивается, и Ричард с облегчением ловит игривый взгляд, а затем с радостью ловит улыбающиеся губы своими. Они делят сладкий поцелуй, куда больше похожий на аперитив, нежели на десерт, и Ричард мог бы признаться, что и так не может перестать думать о Ноэле: на работе, в постели с женой, за книжкой. Мог бы, но лучше он промолчит и получит умопомрачительную ночь. — Тогда скорее в отель, у нас нет времени на ходьбу, запрыгивай, — тараторит он, подставляет спину смеющемуся Ноэлю, который вмиг запрыгивает, и по-ребячески суматошно сбегает по рампе башни, наслаждаясь тугим звоном смеха, скачущем по стенам старинной башни.