Герои и подвиги

      Полковник Моран ощущал себя не в своей тарелке не только когда заказывал у бара выпивку, но еще до того — когда входил в «Бридж», где выглядел абсолютно инородным телом среди молодых разодетых тусовщиков, и даже когда возвращался в Лондон вчерашним вечерним рейсом из Башура. За те четыре года, которые Себастиан отсутствовал в столице, все разительно переменилось, облагородилось, стало блестеть и лосниться, и ему, пыльному еще после песков пустыни, пахнущему потом и кровью, тут уже места не было. Он знал по прошлому опыту, что это ощущение пробудет с ним еще долго, и потому постарался отвлечься, избавиться от него, доказав себе, что никто его отличия от других людей на деле и не заметит. Заодно Моран планировал найти человека, согласного скрасить его вечер сексом — то, что крайне редко ему перепадало в миротворческом корпусе, за секс он точно не считал.       Проведя в клубе первых пятнадцать минут, Моран понял две вещи: во-первых, из относительно доступных персонажей здесь каждый второй, и во-вторых, просто так с ним никто и никуда идти не станет.       В «Бридже» принято было заигрывать, флиртовать. Общаться через заказанные коктейли, через красноречивые взгляды и жесты, и, что хуже всего, через танец. Глядя со стороны, Себастиан отлично понимал всю прелесть этого клубного флирта — юноши и девушки двигались красиво, соблазнительно, ритмичная музыка и бликующий свет делали все действо завораживающим, а алкоголь в крови связывал каждый элемент воедино, придавая ему смысла и значимости.       И здесь Моран пасовал. Он выпил полстакана, но знал, что сегодня не напьется. Возможно, чересчур осторожничал, но находясь в многолюдном клубе, впервые за четыре года попав в Лондон, он хотел оставаться в полностью трезвом уме: так ему было спокойнее. Но отсутствие опьянения — это еще полбеды. Языка современного флирта он не выучил, и что-то во взгляде или манере поворачивать голову, держать стакан, сидеть на стуле — в общем, что-то в его виде притягивало любопытных, но уже через минуту или две отталкивало обратно.       Полковник, заказав вторую порцию, уже готов был смириться с мыслью о том, что посидит здесь еще немного, а затем уйдет и завтра подумает над другими вариантами (был же интернет, были сайты), как его взгляд привлекла белая футболка, ярко вспыхивающая в ультрафиолете.       Музыка как раз сменилась, ультрафиолета вначале стало больше, потом его уменьшили, и под неузнаваемую смесь Келвина Харриса и его глубокой любви стало возможным наконец рассмотреть обладателя футболки. Он был среднего роста, с короткими темными волосами, растрепавшимися и блестящими под неоновым светом, и первым делом — после, конечно, яркого пятна одежды, — Моран обратил внимание на его высокий характерный лоб и глубоко посаженые глаза, казавшиеся при этом освещении темными провалами. Рот его, на который полковник опустил взгляд дальше, был приоткрыт, по влажным губам то и дело скользил кончик языка, и отчего-то это казалось Себастиану не просто соблазнительным, а очень пошлым.       Так хорошо изучить юношу полковнику удалось в основном благодаря тому, что тот находился на небольшом возвышении у пустующей сцены, рядом с обитой чем-то мягким и матовым стеной, а еще потому, что он танцевал, изгибаясь и поводя руками у головы и над ней, и смотрел при этом прямиком в лицо Себастиану.       Ну, ему так казалось. Первое время он разглядывал танцора, потом ощутил легкий жар смущения, когда-то хорошо ему знакомый, и глянул украдкой по сторонам, но за баром сейчас кроме него находилась только беседующая друг с другом парочка, и никто из них в сторону танцпола не смотрел.       Развернувшись поудобнее, Себастиан глотнул из стакана и едва заметно кивнул, как будто давая понять своему визави, что все еще смотрит и одобряет увиденное, и тот к легкому удивлению Морана отзывчиво улыбнулся и, полузакрыв глаза, что придало ему мечтательный и невинный вид, продолжил танец.       Танцем, впрочем, назвать это было нельзя — он просто двигался под музыку, словно та была морем, покачивающим его тело, но эти движения получались тягуче-соблазнительными, и Моран шире раздвинул ноги, ощущая, как возбуждение заполняет его и стирает одну за другой все посторонние мысли.       Может быть, это и есть тот самый флирт, прежде недоступный полковнику? Может, вот так издали у них зародился контакт, он понравился этому юноше, и теперь что-то да обломится?.. Ощущая себя в «Бридже» лишним, Себастиан понимал, что это внутреннее чувство, а не факт, и если он и мог оттолкнуть кого-нибудь от себя, то лишь в двух случаях: если придется долго разговаривать либо снимать одежду. Шрамы по большей части не были уже так уродливы, как год или два назад, но все еще выделялись на теле, однако для снятого в клубе мальчика совсем не нужно было раздеваться. Иначе бы Моран не стал выбирать клуб.       Он решил немного выждать, хотя с этим и был сопряжен определенный риск — парнишка выглядел привлекательно, имел ладное тело, и просто чудо, что до сих пор никто не занял его.       После следующего глотка обжигающего коктейля с водкой, а еще после того, как в штанах стало порядком теснее, Моран понял: пора. С приятным слуху стуком поставив стакан толстым донышком на стойку, он оттолкнулся от нее той же рукой и встал, подарил продолжающему из-под полуприкрытых век смотреть на него парню многообещающую усмешку и…       — Возьмите флаер! — окрик бармена был наполнен такими интонациями, словно мир рухнет, если Моран этот флаер не возьмет. — Во вторник по нему бесплатно две текилы.       Взяв лоснящуюся от глянца бумажку, полковник сложил ее вдвое и сунул в задний карман, обернулся назад к танцполу, мысленно коря себя за это промедление — по законам всех жанров место, где приглянувшийся ему парень до этого находился должно было оказаться пустым. Реальность, впрочем, в каноны кинематографа не вписывалась, но и стабильностью тоже не радовала: у самой сцены юноша в белой футболке был теперь не один, а в окружении троицы мужчин в коричневых кожанках, один из которых, бритоголовый и заносчивый, возвышавшийся над ним на полторы головы, собственнически опирался на его плечо.       Если в голове полковника и возникла мысль о том, что эта троица относится к категории друзей, приятелей, знакомых, в общем, кого угодно, неспособного принести вред, то прислушаться к ней Моран не успел. Выражение лица юноши и вся его поза красноречиво свидетельствовали о неприятии и желании поскорей избавиться от навязчивой компании.       Себастиан пошел вперед.       Судьба будто в руки ему вкладывала отличный шанс с некоторыми оговорками: он, пожалуй, может справиться с тремя противниками, если только слишком быстро не вмешается охрана. Разве не великолепный повод для знакомства?..       — Эй, ему неприятно твое общество.       — Что, бля?       Моран ударил апперкотом, коротким и резким, мысленно испытывая удовольствие из-за краткости этой беседы. Воодушевленный взгляд, который он успел заметить у «своего» парнишки, одновременно служил и вознаграждением, и стимулом, которым Себастиан без зазрения совести воспользовался.       Он не был любителем драк, рукопашных схваток или бокса и всегда куда лучше управлялся с винтовкой, чем с кулаками, но рассуждал так, что в ночном клубе вряд ли ему попадутся достойные противники. И ошибся. Получил сначала в челюсть, разбив губу до размазанной по подбородку крови, потом, вернув такой же сильный удар, заработал ногой по ребрам и еще раз твердым кулаком в лицо. Полковник был один против троих, и эти трое знали, что делают.       Заломив одному из них руку за спину, Себастиан на пару секунд потерял из виду остальных, и в этот момент ему двинули сзади по голове и тут же под колено. Дезориентированный, он упал на пол и прежде, чем в драку вмешались наконец двое из охраны клуба, успел получить еще несколько чувствительных ударов ногами по корпусу.       «Отличный шанс» в глазах полковника превратился в «тупую идею», все тело болело и ныло, сам он злился и, поднимаясь на ноги и придерживаясь рукой о стену, стремился отомстить — плевать на честные приемы и гордость, он этих блядских пидарасов выследит и снимет с какой-нибудь крыши!.. Как только руки перестанет так сильно саднить — чтобы никаких больше промахов и эксцессов!       — Будьте добры, покиньте заведение, — голос, обращавшийся к Морану уже не в первый раз, наконец обрел звук и смысл. — Если нужно, мы вызовем вам такси.       — Спасибо, но идите лучше нахуй, — полковник вытер широким жестом губы и подбородок, не избавившись от крови, но размазав ее горизонтальной чертой. В клубе он больше задерживаться и так не собирался и, выйдя на прохладную влажно блестящую асфальтом улицу, остановился, чтоб разобраться в собственном состоянии.       Тут его и нагнал другой, более участливый голос:       — Можно я помогу тебе?       Обернувшись, он удивленно поднял брови (левая резанула болью, туда тоже вписался чей-то кулак) — рядом стоял тот самый юноша, причина возникшего желания и образовавшихся проблем.       — Я думал, ты свалил уже давно.       — Нет, я наблюдал за тобой, — он чуть улыбнулся, глядя в лицо Морана снизу вверх. — Спасибо, что спас от них. Я уже успел испугаться. Меня Джим зовут, а ты?..       Он потянулся рукой к лицу полковника и смахнул выступающую на губе кровь, а потом растер оставшиеся на пальцах следы так, будто вовсе не замечал их.       — Себастиан. И я уже собрался уезжать, внутрь меня теперь не пустят.       — Я слышал. Но ты не ответил — а я хотел бы помочь. Отблагодарить, — добавил Джим, отвечая на новый вопросительный взгляд и прикасаясь теперь пальцами к запястью Морана, как будто желая взять его за руку.       Полковник молчал, раздумывая. Неудавшаяся драка начисто лишила его того приятного чарующего возбуждения, которое и вынудило вступиться за Джима, но парня, похоже, Моран все-таки получил. Они сменили роли, и теперь Джим ищет подходящий способ произвести впечатление, так почему бы не облегчить его задачу?       — Отвезешь меня домой? — приподняв бровь, спросил он, давая Джиму последний шанс передумать, от которого тот с завидной легкостью отмахнулся:       — Чуть ниже по улице всегда стоит несколько кэбов.       ***       В машине они практически не разговаривали, как будто стесняясь — водителя или друг друга, — только Джим время от времени бросал на полковника любопытные взгляды и как будто порывался сделать некий романтический жест: то поправлял воротник, немного испачканный кровью, то касался начинающей распухать губы, словно от этого она могла быстрей излечиться.       Для Себастиана эти порывы были в новинку, он с новаторским интересом позволял прикасаться к себе и сам в свою очередь разглядывал спутника. Он, как и прежде, был в футболке, выгодно подчеркивающей его плечи, острые ключицы и тянущуюся вверх шею с выразительными мышцами. Средний палец левой руки тонким поясом обхватывало темное кольцо, черный узкий шнур перевивал несколько раз запястье. Держался Джим свободно, будто каждый день ездил с Мораном в такси, и вообще не испытывал смущения или дискомфорта, а наоборот ощущал себя если не хозяином ситуации, то очень к этому близким.       Впустив его в свою квартирку, Моран предоставил Джиму копошиться, где он захочет, потому что здесь не было ровным счетом ничего запретного или опасного, а сам отправился в ванную, где до пояса разделся и с неудовольствием наградил взглядом те места на торсе, где уже собирались появиться синяки. Достав с верхней полки аптечку, наполовину пустую, полковник обернулся на звук распахнувшейся двери.       — Эй, ты забыл, что я приехал помогать! — Джим ужом проскользнул в тесную ванную и отобрал аптечку, после чего так посмотрел на Морана, что контраргумент замер у него в горле. — Идем на кровать.       — Хочешь затащить меня в постель? — усмехнулся полковник.       — Это было бы неплохо.       Миролюбиво фыркнув, Себастиан уселся на кровати, стараясь не подавать виду, будто ему действительно больно, а еще не думать о том, что шрамы, оставшиеся после прошлой миротворческой миссии, способны отпугнуть кого угодно. Джима, впрочем, они не напугали, а только привлекли сильнее, и он, невесомо усевшись рядом, коснулся рукой той отметины, которая шла вдоль бока, пересекая нижний ряд ребер.       — О… — в выдохе проглядывало небрежно прикрытое восхищение, когда он неотрывно водил пальцами по кривому белому следу. — А есть пулевые?       Вполоборота повернувшись, Моран продемонстрировал сдвоенный след, напоминающий кривобокую восьмерку, над левой лопаткой, и тут же почувствовал прохладное касание пальцев. Джиму словно необходимо было перетрогать все, что его интересовало, и Себастиан не понимал, почему так спокойно ему это позволяет.       — Какой мужчина… — протянул Джим с легким вздохом, который легко было принять за мечтательный. — Поворачивайся ко мне, я нашел тут перекись.       Прикосновения смоченной в едкой перекиси ваты обжигали, заставляя невольно вздрагивать, но Моран все же не отодвигался, позволяя Джиму сколько угодно играть в доктора, мягко касаясь то одной отметины на его лице, то другой, проводя по костяшкам пальцев и вновь возвращаясь к губе. Когда он закончил, смяв вату в пальцах и швырнув прямо на пол, Себастиан почему-то ощущал себя спокойнее, чем до того, хотя боль не прошла, а в некоторых местах даже ужесточилась, всячески напоминая, что после сорока все заживает уже вовсе не так, как на собаке.       — Мне было очень приятно, когда ты защищал меня, герой, — освободившимися руками Джим держал в мягкой хватке его ладонь и разглядывал пальцы, как будто мужскую кисть так близко видел впервые.       — М-м-м, — полковник чуть пошевелил рукой, и кровь вновь начала сочиться на двух острых костяшках. — Так что ты захотел отблагодарить?       — О да, — живо отозвался Джим, а затем поднес руку Себастиана к губам и поцеловал — не коротко, не быстро, не сухо, а так, что сердце полковника тут же зачастило, и организм, больше не переживающий унижение из-за драки, отзывчиво о себе напомнил. — Но тебя по голове ударили, вдруг сотрясение, секс может только навредить тебе…       — А вот от минета хуже не станет.       Пару секунд Джим, широко раскрыв глаза, смотрел в лицо Морана, словно выискивая там подвох или насмешку, но все, что находил — это брошенный ему вызов. И Джим на него ответил: сначала коротким выдохом и опущенным в первых признаках смущения взглядом, потом рукой, прошествовавшей по груди Себастиана вниз и устроившейся в самом верху бедра, и наконец словами:       — Верно… — он облизнул губы. — Минет ты заслужил.       Джим, отставив аптечку подальше, соскользнул вниз, на ковер, и в то же время Моран подвинулся на кровати назад, удобнее устраиваясь и заводя руки за себя, отклоняясь и приглашающе раздвигая колени. Ему нравилось смотреть на юношу, нравилась уверенность, с которой он расстегивал армейский ремень, а потом ширинку, и очень льстило очевидно сквозящее в каждом движении желание.       Себастиан мог бы поспорить, что Джиму нравится все это не меньше, а в момент, когда звякнула собачка ширинки, юркая рука скользнула внутрь и вернулась уже с членом в ладони, он уже готов был в этом поклясться.       — О боже, — пробормотал Джим, разглядывая крепкий ствол и блестящую тугую головку, проводя вдоль всей длины жадными пальцами. — Ради этого стоило стараться.       — Нравится?       — Большой… как я люблю.       — Большой, — согласился Моран, которому немало польстила такая откровенно восторженная реакция. — В рот не поместится.       — А вот тут ты ошибаешься.       Для Джима как будто было делом чести доказать полковнику обратное. Он приблизился, не убирая со ствола пальцев, и обхватил губами головку, пробуя и посасывая, затем провел по ней языком, подразнил, слизывая вкус, немного отстранился, быстро вскидывая взгляд — словно он проверял, нравится ли Морану это зрелище.       Губы Джима были теплыми, язык умелым, и полковник моментально почувствовал отклик внутри себя. И дело было не только в профессиональном отсосе — нет, ему импонировала раскованность и уверенностью юноши, его непосредственность, все эти прикосновения и взгляды… ну и, конечно, горячий и влажный рот, и пальцы, приятно поглаживающие его ствол и яйца, и даже те звуки, которые невольно Джим издавал.       Плотно обхватывая, Джим погружал член в рот чуть ниже головки, посасывал его и твердо вел кончиком языка, пропускал за щеку и едва ощутимо давал почувствовать острый край зубов, ни разу по-настоящему ими не задев. Моран наслаждался, не заметив даже, в какой момент начал держать парня за затылок ладонью, и время от времени издавал короткий и хрипловатый стон, после каждого из которых Джим словно загорался изнутри, полнился энтузиазмом и брал немного глубже.       Вскоре член Морана окреп окончательно, еще больше увеличившись в размерах, и он, уже нетерпеливо подтягивая голову Джима к себе, когда тот, по его мнению, медлил, заметил:       — Ты говорил, что я ошибаюсь…       Джим подался назад, преодолевая сопротивление ладони, выпустил изо рта влажный и покрытый слюной член.       — Не все же сразу, хороший мой… покажи мне, что тебе тоже хочется…       Сказав это, Джим вновь приник губами к головке, а Моран остался пораженно смотреть на его мерно двигающийся затылок — в такие игры с ним еще не играли. Даже голос Джима изменился, стал ниже, гортаннее, он выдавал желания юноши намного лучше, чем все остальное, и Моран так проникся этим взаимным притяжением, что даже не нашел в себе сил спорить.       Расслабившись, поверив в обоюдное желание, Себастиан начал ощущать себя свободнее: теперь ему легче было касаться Джима, его плеч и волос, контролируя движения и меняя наклон его головы, и стоны он издавал чаще и громче, видя, что каждый из них распаляет любовника, подстегивая и раскрепощая его.       Почувствовав отдачу полковника, Джим и вправду стал брать глубже в горло, задерживая надолго дыхание, и уже опускал голову так низко, что едва не касался носом жестких завитков черных волос в паху. Моран отзывчиво двигал бедрами, продлевая себе удовольствие, и уже почти забыл о тянущей боли в ребрах и губе — возбуждение перекрыло собой все прочие чувства.       Отстранившись, Джим глубоко вдохнул, на миг будто забыв о том, что только что делал, и прижался лбом к бедру полковника, но почти сразу выпрямился и смело на него глянул:       — Слишком хочу твой член, — наклонившись, Джим снова поцеловал головку, и отстранился с некоторым промедлением.       — Уверен, что уже намного лучше себя чувствую.       Джим хищно улыбнулся и, развернувшись прямо на полу, в несколько торопливых движений стянул с себя джинсы, потом, чуть медленнее, как будто сомневаясь или красуясь, лишился трусов, и только после этого поднялся, опираясь руками о колени Себастиана, и замер, давая на себя посмотреть.       Тело его было стройным, составленным сплошь из плавных линий и бледноватого цвета — ни единого пятнышка, не считая немногочисленных родинок у плечей. Моран невольно залюбовался, погладил Джима по бедру и заодно притянул его поближе, а дальше тот уже двигался сам, обнимая полковника за плечи, перекидывая ногу через его колени и усаживаясь на них.       — Нравлюсь? — горячим полушепотом спросил он, делая выдох почти у самых губ Морана.       Себастиан прижался к его губам, смял их грубым собственническим поцелуем, тут же проник в рот языком, делая поцелуй влажным и откровенным. Отчасти он надеялся хоть немного смутить наглеца, но с Джимом это не сработало — он с готовностью ответил, вжимаясь грудью в грудь Морана так, что даже ребра у того заныли, и обхватывая ладонью его член. Тут же полковник почувствовал, как ствол приятно потирается о такую же твердую и горячую плоть Джима, и он застонал в его рот, настаивая на скорейшем продолжении, и потом отодвинулся, сжав руками бедра Джима и самую малость его приподняв.       — Постой, постой, Себастьян, — Джим чуть исковеркал его имя, но полковник и ухом не повел. — Смазка? Презервативы? Я не так крут, чтоб принять тебя насухую.       — Сейчас.       Джим приподнялся, чтоб пропустить Себастиана к прикроватной тумбе, и тот быстро вернулся, на ходу зубами разрывая упаковку дюрекса, а пальцами сворачивая крышку у свежего тюбика смазки. Особенно он не церемонился: натянул презерватив, позволив Джиму самому раскатать его по стволу до конца, плеснул на пальцы смазку и бесцеремонно толкнулся между ягодиц, и смазывая и растягивая Джима одновременно. Медлить никому из них не хотелось, полковник очень скоро убрал руку, не встретив возражений, и вновь сжал влажными пальцами бедро Джима, подтягивая того ближе.       — Так нормально? — он вгляделся в лицо юноши, увидел затуманенный желанием взгляд, искусанные губы, и счел это все в совокупности за вполне удовлетворительный ответ.       Моран сжал его ягодицы, удерживая, но не принуждая, позволяя Джиму самому приподняться и, направляя рукой член полковника, приладить головку к лоснящемуся от смазки входу. Когда он сделал это, у Себастиана поплыло перед глазами от убийственного желания резко натянуть его на свой член, выебать жестко, сильно, быстро, а потом еще раз — уже медленней, чувственней, когда звериная похоть немного уляжется.       А Джим как назло не торопился, запрокидывал голову и протяжно стонал, надавливая всем телом на член, впуская его по сантиметру, пока наконец не оказался сидящим на нем. Внутри него все горячо пульсировало, сжимало Морана так плотно, что тот от кайфа мог умереть прямо на месте, и едва ли он отдавал себе отчет в том, какие синяки его пальцы оставляют на бедрах раскрасневшегося от возбуждения Джима.       Потом Моран целовал его, вел обеими ладонями по гладкой коже с мелкими бисеринками пота, и вдруг сгибал пальцы и чертил на податливом теле царапины — Джим в такие моменты вскидывался, стонал и ускорялся, совершенно выбивая из полковника дух. Поначалу Джим оставался таким тесным, что от возбуждения было даже немного больно, но смазка и физиология вскоре сделали свое дело, толчки стали свободнее и жестче, быстрее, отзываясь на бесстыдные просьбы:       — Еще, Бастиан, еще, пожалуйста, пожалуйста, еще сильнее!..       У Себастиана шумело в ушах от этих слов, от возбужденных беспорядочных поцелуев, приходившихся на саднящее от драки лицо, от того, как грубо смотрелись его загорелые руки на бледном теле; он не спустил раньше времени только каким-то чудом, дотерпел до момента, когда Джим гортанно вскрикнул, крупно дернулся и вжался лицом в его плечо, пачкая живот молочно-белой спермой.       Мышцы его сократились так болезненно-жарко, что полковник словно бы вспыхнул изнутри, перехватывая волну оргазма, и на время абсолютно отключился, продолжая разве что держать в руках Джима — словно боялся, что тот может улизнуть, если Себастиан хоть на секунду расслабится.       Чуть позже, когда он уже пришел в себя и разжал руки, Джим отстранился, глянув на Морана из-под слипшихся от влаги ресниц:       — Ну ты зверь…       — Ты без рук кончил, — хрипло сообщил полковник, помогая юноше приподняться и затем стягивая презерватив, чтоб скрутить торопливый узел на свободном его конце. — Это ты у нас зверь.       Джим тихо засмеялся, боком повалившись на кровать, и тут же снова приподнялся, держа в руках картонную упаковку дюрекса.       — Тут есть еще один…       Достав шуршащий глянцевый квадратик, Джим лениво покрутил его в пальцах, как будто тем самым спрашивая, способен ли Моран на еще один подвиг. Тот, к своему собственному удивлению, был не только способен, но и действительно хотел этого, как будто только что не было такого крышесносного секса, как будто они с Джимом только-только уединились в его спальне.       — Ты любишь покомандовать, да?       — Командовать — моя работа, — отозвался Джим, и фраза эта, сказанная им после того, как он без остатка Морану отдался, звучала на удивление гармонично.       Правильно расценив выражение лица Морана, Джим, торжествующе усмехнувшись, раскрыл упаковку и на этот раз надел презерватив Себастиану сам, подчеркнуто ласковым движением раскатывая его и продолжая гладить ствол уже после, ожидая, пока тот сильней затвердеет.       Второй раз получился медленней, размеренней. Стонов было больше, поцелуи пришли на смену безудержным укусам, и темп успел несколько раз смениться с бесконтрольно-быстрого до дразняще-неторопливого и обратно. Теперь Себастиан обнимал ладонью и ласкал стройный член Джима, на что тот отзывался смущенными всхлипами и толчками бедер, и сам полностью контролировал все, что происходило в постели — каждый поцелуй, каждый шлепок бедрами о подставленную задницу, каждый стон. Стоило ему понять, что Джим уже близок к развязке — видно было по зажмуренным глазам, поджавшимся пальцам, характерному умоляющему стону, — как полковник тут же менял темп или угол, убирал руку с текущего смазкой члена, продлевая удовольствие и пытку, и сжалился только когда Джим вслух начал просить его. Случилось это нескоро: поначалу строптивый любовник требовал, затем угрожал, и только после, при этом покраснев, выпалил:       — Пожалуйста, Бастиан! Я прошу тебя!..       Во время второго оргазма Себастиан уже не отключился, и поэтому смог наблюдать, как выгибалось струной под ним разгоряченное тело, как закатывались пьяные глаза Джима, как тот сперва судорожно сжимал пальцами его плечи, а потом медленно расслаблялся, выдыхая долго, ступенчато, и как в самом конце затихал, обводил кончиком языка губы и поднимал веки.       И разглядывая его, Моран думал, что никого похожего прежде встречать не приходилось. Никогда.       ***       Джим сходил в душ, пока Моран лениво и бездумно валялся на кровати, заново переживая сегодняшний вечер, а когда вернулся — принялся одеваться, мурлыча при этом под нос что-то залихватское. Себастиан молча наблюдал за ним; ему хотелось бы, чтоб Джим остался, но полковник прекрасно понимал, что это невозможно. Он снял мальчика в клубе, ему обломился крутой секс, что еще надо?       Но когда Джим уже просовывал ступни в кроссовки, Себастиан, наконец поднявшись, все-таки спросил:       — Еще встретимся?       Тут же он пожалел об этом — взгляд поднявшего голову Джима был удивленным и даже немного растерянным.       — Все так хорошо прошло, незачем усложнять… Ты же в меня не влюбился?       — Пф, вот еще. Мне, по-твоему, семнадцать?       — Вот и отлично, — завязав шнурок, он выпрямился, показывая, что больше тут ничего не держит. — Там, в клубе, ты даже подходить ко мне не особенно хотел, так что…       — Я хотел, — оборвал его полковник, скрещивая на груди руки. — С той самой минуты, как тебя увидел.       — Ну и чего ты ждал так долго?       — Вовсе я не ждал, — Моран оперся плечом о дверной косяк и разглядывал Джима, будто запоминая получше. — Я тобой наслаждался.       Юноша улыбнулся, это признание явно ему польстило, и Себастиан успел увидеть сомнение на его лице, прежде чем Джим подошел к нему и коротко поцеловал в щеку. Отвечать он не стал, сразу же развернулся, щелкнул дверным замком и резво потопал вниз по лестнице, а полковник, повинуясь навязчивому порыву, подошел к кухонному окну, которое выходило на подъездную дорогу многоэтажки.       Поначалу там было спокойно и тихо, блеклое изогнутое пятно фонаря оставалось пустым, но потом в него въехал автомобиль, остановившись на самой границе света, а с другой стороны, от парадных дверей, появилась узнаваемая фигура. И появилась не одна.       Моран придвинулся чуть ближе, чтобы рассмотреть тех двоих, что шли за Джимом следом, по левую и правую сторону, и в момент, когда один открывал для парня дверцу, а другой обходил автомобиль со стороны капота, Себастиан узнал бритую голову, коричневую кожаную куртку и, главное, ссадину на скуле, собственноручно им оставленную.       Автомобиль с Джимом и его охраной очень скоро скрылся из виду, а полковник Моран все еще стоял у окна, и думал: кто же кого тут поимел.