Полетай со мной

ВНИМАНИЕ! Данная глава полностью оправдывает рейтинг NC-17, так что кто не спрятался - я не виновата)))))       Закрыв за другом дверь, Владимир повернулся к Анне, которая нерешительно застыла в каком-то жалком метре от него, и, не будь он так виноват перед ней, забил бы на все объяснения и просто обнял. Он ощущал напряжение, повисшее между ними; неопределенность и сомнение – в Анне, нервозность и неуверенность – в себе самом. Подумать только: психотерапевт с приличным стажем, имеющий в практике немало сложных случаев, всегда четко знающий план действий, но пасующий перед обычной жизненной ситуацией, когда всего-то нужно извиниться. Но как? В его умных книжках про это ничего не написано. Как сделать так, чтобы эта прекрасная девушка, которая уже почти принадлежала ему, смогла вновь поверить в искренность его чувств?       - Чаю? – вдруг спросил он, просто для того, чтобы прервать неловкое молчание. – У меня есть тот, который тебе понравился, с жасмином. Ты… проходи, садись.       - Спасибо, - тихо ответила Анна, снимая куртку и передавая ее Владимиру. Разувшись, девушка прошла в кухонную зону и села на волнообразный диван. Стоило Александру оставить их, как ей снова стало страшно, словно все убедительные слова остались за дверью, а она по-прежнему боится этого человека, который, стараясь лишний раз на нее не смотреть, сейчас суетливо доставал чашки, френч-пресс и баночку с заваркой. Анна подумала, что на самом деле очень мало знает Владимира, поэтому любой ее вывод, любое предположение может оказаться ошибочным. Получается палка о двух концах: пока не поговоришь и не увидишь его реакцию, не поймешь, какой он. Наблюдая, как молодой человек споласкивал кипятком из чайника френч-пресс, засыпал чай и заливал заварку водой, девушка вспоминала все их встречи, которые, как по волшебству, всплывали перед глазами. Владимир умел слушать, но в ласках иногда бывал нетерпелив (впрочем, это было взаимно); отстранялся в одно мгновение, а в следующее уже оказывался так близко, что ее кидало в жар; мог одним словом заставить поверить в существование жизни на Марсе, а другим – разрушить все то, что она представляла о нем раньше. Сплошные противоречия, в которых так легко запутаться… Лабиринт, из которого только он сам и может вывести ее, если захочет.       - Да к черту все!       Это громкое восклицание Корфа заставило Анну вздрогнуть. Зазвенела чайная ложка, брошенная на столешницу. Владимир быстро обошел кухонный островок и внезапно опустился перед девушкой на колени, чтобы смотреть ей прямо в глаза.       - Прости меня, Аня, - тихо, но страстно произнес он. – Я так виноват перед тобой, ты права, во всем, я дурак, злопамятен, слишком горд и… - на секунду он запнулся, но продолжил: - и любить не умею, но без тебя мне так плохо, ты просто не представляешь, как мне было хреново все это время!       Если бы с плеч Анны вдруг свалилась гора, вряд ли бы она почувствовала большее облегчение, чем в этот момент. Он смотрел на нее, и девушка заметила, как всего лишь за неделю, что они не виделись, под глазами появились круги, лоб прорезала тонкая морщинка, а голос вдруг наполнился усталостью – почти той же, что звучала у его отца. Усталость от одиночества, переживаний и душевных мук. Да, она прекрасно понимала Ивана Ивановича… Как бы Владимир ни отрицал это, он был очень на него похож. Гордости ему не занимать, и тем не менее вот он стоит перед ней на коленях и просит простить. Анна даже не заметила, как подняла руку и несмело пригладила взлохмаченные темные волосы, а потом скользнула вниз, коснулась лба и щек; пальцы легко мазнули по губам, и тут их поймал Владимир. Его тепло оказалось обжигающим, в момент распалив в Анне знакомую жажду, заставляя сердце биться чаще, делая дыхание рваным и наполнив все тело тяжелым, мучительно-приятным ощущением желания. Чуткие пальцы, которые уже так хорошо изучили ее тело, побывали в самых тайных местах и знали, как доставить ей наслаждение, удерживали руку девушки, мягко поглаживая, а серые блестящие глаза слегка потемнели, потому что Владимира обуревали те же чувства, что томились сейчас в душе Анны. Однако вместо того, чтобы поцеловать ее, Корф сказал:       - Я должен все рассказать тебе. Ты не обязана понимать; если честно, какие-то свои поступки даже я сам не могу себе объяснить или как-то оправдать. Просто выслушай, как я слушал тебя.       - Конечно, Володь, - кивнула Анна, отчасти радуясь такому повороту: она не была уверена, что готова сделать следующий шаг настолько быстро. Но чем дальше следовал рассказ Владимира, сидевшего теперь рядом на диване, тем тяжелее ей становилось, а под конец Анна не таясь плакала, осознавая, что на долю любимого человека выпало, пожалуй, даже больше страданий, чем на ее собственную.       - Та картина, что так тебе понравилась, была той самой, которая тогда стояла на мольберте, - говорил Корф. – Потом, уже в университете, я много часов провел, изучая ее творчество с точки зрения психиатрии, но так и не смог понять, откуда взялось это увлечение птицами. У больных, подобных ей, часто бывают навязчивые идеи, продиктованные неким событием в жизни, положительным или отрицательным, но если такое и имело место, то еще до моего рождения. Я вспоминал ее последние слова; наверное, она пыталась достичь совершенства в художественном плане, хотела на сто процентов четко отразить на холсте то, что жило в голове… Я буквально насиловал себя этими воспоминаниями, потому что не понимал, почему мама бросила меня, хотя я был там, смотрел ей в глаза…       Анна тихонько всхлипнула, и это заставило Корфа повернуться к ней.       - Э-эй, ты чего? Почему ты плачешь? – он аккуратно положил ей руку на плечо и, видя, что она не отстраняется, привлек Анну к себе.       - Прости, я не должна была на тебя кричать, я ведь не знала… не знала всего… этого, - ответила Анна и услышала, как молодой человек чуть усмехнулся.       - Аня, Аня… Вот как ты умудряешься оправдываться там, где твоей вины нет и быть не может в принципе? Ты совершенно справедливо на меня накричала, я это заслужил. Но сейчас мне интересно совсем другое. – Он мягко приподнял ее лицо за подбородок и вытер слезы. Чуть наклонившись, так что до девушки долетало его дыхание, продолжил: - Потом ты сказала, что не можешь любить такого, как я. Но если бы не тот разговор, нашла бы ты в себе достаточно силы признаться, что уже меня любишь?       Постановка вопроса заставила Анну улыбнуться. В этом был весь Владимир.       - Ты же один из лучших психотерапевтов в стране, - сказала она. – Ни за что не поверю, что ты не знаешь ответа.       - Знаю, - серьезно кивнул Корф, наклоняясь еще ближе. – Но хочу услышать это от тебя. Скажи, Аня… Ты любишь меня?       Он задавал ей этот вопрос уже в третий раз, но только сейчас Анна была уверена, что ее ответ не заставит его отвернуться, причинив новую боль. На этот раз она знала, что у них есть надежда на будущее, а потому без колебаний ответила:       - Люблю.       Если бы все его слезы не остались в далеком прошлом, в темной комнате, в беспросветном одиночестве, несмотря на теплые руки Лизы, испуганно гладившей его по спине, Владимир бы сейчас заплакал. Отчего-то вдруг стало трудно дышать, и, хотя он действительно знал ответ на заданный вопрос, из уст самой Анны признание все равно звучало абсолютно нереально. Ее удивительные голубые глаза-океаны вновь затягивали, смотря на него искренне, преданно и с такой нежностью, что Владимир не выдержал и зажмурился. Стало страшно: вдруг сейчас все это окажется сном, в который он погрузился давным-давно, а теперь злая реальность заставит проснуться, и Анна исчезнет…       - Володя? Все в порядке?       Ничего не говоря, Владимир прижал девушку к себе, стиснув так крепко, что она охнула:       - Задушишь!       - Прости, - пробормотал он, чуть ослабляя объятия. – Не знаю, что на меня нашло, я вдруг испугался, что это все не по-настоящему. Глупо, правда? Я же держу тебя, вот, ты рядом…       - Конечно, я рядом, - улыбнулся Анна, наслаждаясь любимым теплом. – Боже, я не должна была тогда уходить! Тебе было так тяжело, а я тебя бросила!       - Ты опять себя напрасно винишь, - вздохнул Корф, отстраняясь, чтобы взглянуть на нее. – Это в прошлом. Мы идем дальше. Вместе.       - Вместе, - кивнула Анна и, не отрывая взгляда, потянулась к его губам. Даже в поцелуях было что-то новое; а может, так просто казалось, потому что они целую неделю провели порознь. Девушка с замиранием чувствовала, как его руки проскальзывают под тонкий свитер, а губы плавно переходят ниже, к подбородку, шее и ушам, заставляя ее сладостно сжиматься от приятных ощущений.       - Останешься у меня? – вдруг спросил Владимир, прервавшись. – Я ни к чему не буду тебя принуждать, потому что, если честно, еще сам не готов, слишком много всего на мою голову свалилось… Я просто хочу, чтобы ты была рядом.       - Я останусь… - кивнула Анна, и лицо ее при этом было очень серьезным и строгим. – Но при одном условии. Мы завтра съездим на кладбище, и ты простишь отца.       Владимир резко втянул воздух, нахмуриваясь; Анна мягко положила руку ему на плечо, не давая отвернуться.       - Пожалуйста, Володя. Понимаешь, я… обещала твоей маме, что все исправлю. Простив его, ты простишь себя, признаешь, что был неправ, и тем самым дашь себе шанс все исправить, начать заново. Ну пожалуйста!       - Ладно, - сдался Корф, и Анна довольно улыбнулась.       Москва готовилась к настоящей весне. Все чаще светило солнце, а дожди напитывали высохшую за зиму землю, окутывая людей свежим, чуть тяжеловатым запахом кислорода. Кое-где на деревьях уже показались почки, и птицы, перелетая с ветки на ветку, без умолку чирикали, соревнуясь с городским шумом. Но на кладбище было тихо; впервые Анна чувствовала себя здесь спокойно, уверенно шагая за Владимиром и держа в руках букет хризантем. Периодически она поглядывала на молодого человека: его лицо казалось равнодушным, но девушка знала, что ему не по себе, потому что этот поступок еще совсем недавно был для него чем-то практически невозможным. Анна в некотором роде собой гордилась, но в глубине души немножко переживала за Владимира. Сильные личности вроде него сильны во всем, особенно если что-то захватывает их целиком. Прожив столько лет с тяжкой обидой на душе, Владимиру придется приложить немало усилий, чтобы все отпустить. Хорошо, что в этот момент он не один, подумалось Анне.       Внимательные, чуть прищуренные глаза Ивана Ивановича смотрели на двух молодых людей с фотографии на новой мраморной плите. А рядом улыбалась Вера. Наверно, при жизни они были очень красивой парой. Анна молча положила к надгробию Корфа-старшего хризантемы, отошла, давая Владимиру подойти ближе. Медленно, словно сомневаясь, он приблизился к могиле. Что говорить? Каких слов от него ожидал бы отец? Они так мало общались, хотя Володя был единственным ребенком в семье. Чем он жил, что ему нравилось, какие книги любил читать, черт возьми, даже любимый цвет своего отца Владимир не знал. А потому растерянно смотрел на фотографию, чувствуя, как неприятный комок встает поперек горла.       - Тебе не нужно ничего объяснять, - тихо сказала Анна, стоявшая за его плечом. – Мне кажется, он еще тогда знал, что ты простишь. Так что вот об этом и скажи. Пусть он знает. И Вера тоже.       Ее рука прикоснулась к его, переплетая пальцы, словно делясь своей силой, своей уверенностью. Владимир на несколько секунд прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Кажется, он знал, что нужно сказать.       - Папа… - комок в горле словно стал еще больше, настолько непривычно звучало это слово; он даже не помнил, когда в последний раз так обращался к нему. – Ты просил простить тебя. Если тебе это важно, то я прощаю, хотя, наверно, это ты должен меня простить. Вы теперь с мамой вместе, не знаю, где именно, но какая разница. Пап, я хотел сказать… Ты был прав. Когда мы любим, то готовы пойти на все, чтобы сохранить нашу любовь. Со стороны может показаться, что мы совершаем ошибки, но сердце всегда ведет нас, и ведет правильно. Спасибо, что ты своим примером смог мне это доказать. Спасибо, пап.       Анна поспешно сморгнула набежавшие слезы. Сколько уже можно плакать! Она чуть сильнее сжала руку Владимира, и он повернулся. На его лице появилась легкая улыбка, причем улыбались не столько губы, сколько глаза. Он освободился от того, что так угнетало его целых семнадцать лет, и Анна искренне верила, что в этот момент Иван и Вера Корф были рядом с ним. А ей все-таки удалось сдержать данное обещание.       Потом Владимир отвез ее в академию, где за страстным поцелуем у машины их обнаружили Анины подруги. Реакция у всех была разная: Таня довольно улыбалась, посмеиваясь над Олей и Полиной, у которых глаза расширились до размеров чайного блюдца, а Маша предпочла скромно отвернуться. Однако все четверо сошлись на том, что Анне невероятно повезло, и смотрятся они вместе просто шикарно.       - Боже, мне срочно нужно что-нибудь себе сломать, чтобы попасть в больницу! – заявила Оля, когда покрасневшая от смущения и радости Анна проводила молодого человека, и они зашли в здание. – Ты не знаешь, Ань, там есть еще такие красавчики?       - Все может быть, - улыбнулась Анна.       Ближе к вечеру от Владимира пришло сообщение: «Заеду за тобой в восемь. Надень то зеленое платье, которое чуть не свело меня с ума». Девушка закусила губу, чувствуя, как участился пульс; то, как было написано сообщение, не оставляло сомнений в намерениях Корфа на сегодняшний вечер. Была ли она готова? Да, да, и еще раз да. Утренние поцелуи распалили ее настолько, что весь день Анне приходилось заталкивать нескромные мысли и желания куда подальше, а подруги вдобавок постоянно поддразнивали, заставляя девушку краснеть и с еще большим нетерпением ожидать конца учебы. После занятий она поспешила домой, и всю дорогу казалось, что сегодня транспорт как назло опаздывает и плетется так медленно, что проще было бы добраться пешком. Забежав в квартиру, бросилась к шкафу, вытащила платье, а заодно достала концертные черные лодочки. Потом позвонила Лизе и попросила разрешения взять ее косметичку; вымыла, высушила и слегка завила волосы и не без труда нанесла макияж: с непривычки и от волнения руки дрожали и норовили все сделать не так. Однако результат Анну порадовал. Она стояла у зеркала в своей комнате и смотрела на стройную девушку в облегающем зеленом платье, на фоне которого ее крупные волны светлых волос выглядели очень выигрышно. Персиковые румяна подчеркнули естественный румянец, который не сходил со щек с самого утра; тушь сделала взгляд блестящих глаз более выразительным и манящим, а еще в косметичке сестры нашлась великолепная алая помада, которую девушка нанесла в самый последний момент, потому что перспектива остаться в течение вечера без поцелуев ее не прельщала. Однако истинное женское стремление выглядеть «на все двести», как иногда говорила Лиза, оказалось сильнее, и теперь помада победно красовалась на губах.       Увидев шедшую к нему Анну, Владимир нервно сглотнул, понимая, что на ближайшие пару-тройку часов обрекает себя на добровольную пытку, состоявшую в том, что придется любоваться изгибами ее тела под платьем, не имея возможности прикоснуться, и поминутно бросать ревнивые взгляды на всех проходящих мимо мужчин в возрасте шестнадцати и старше. Но ему хотелось преподнести свой подарок в соответствующей обстановке, а потому, глубоко выдохнув пару раз, Корф решил, что ради такого можно и потерпеть. Зато какой сладкой будет месть…       - Боже, - простонал он.       Анна услышала это и нерешительно замерла на месте.       - Что-то не так? – спросила она.       Владимир помотал головой, притягивая девушку к себе.       - Ты слишком красива, - заявил он.       Девушка рассмеялась.       - Красота – в глазах смотрящего, - процитировала она.       Корф слегка приподнял брови:       - Ты сомневаешься в том, что это правда?       - Нет, - улыбнулась Анна. – Теперь нет.       Тем вечером она поняла, что значит выражение «попасть в сказку», с той лишь разницей, что все было по-настоящему: уютный итальянский ресторан, в меню которого Анна, благодаря профессиональному навыку знания языка, разбиралась лучше спутника; живая музыка, восхитительная еда, а главное – наполненные любовью глаза мужчины напротив. Они много говорили, вновь вспоминая прошлое, на этот раз – спокойно, без душевной боли. Делились приятными моментами, которых, на удивление, оказалось довольно много. Строили планы на будущее, а когда речь зашла о предстоящей свадьбе Лизы и Миши, Владимир, загадочно улыбаясь, вдруг попросил Анну закрыть глаза.       - Теперь открывай, - услышала она спустя минуту.       Из-за того, что не в меру инициативный друг отменил все его сеансы с пациентами, у Корфа оказался целый день свободы, который он решил потратить на практически невозможное: найти в ювелирном серьги, максимально похожие на те, что носила мама. Задача и впрямь оказалась не из легких, но в конце концов молодому человеку все-таки повезло, и бархатная коробочка надежно грелась во внутреннем кармане пиджака, ожидая заветного момента. Конечно, эти серьги повторяли мамины не один в один: алмазной крошки на застежках не было, и оттенок крупного сапфира был несколько темнее, но все равно у Владимира возникло ощущение дежа-вю, когда украшение оказалось у него на ладони. Теперь он аккуратно вытащил красный футлярчик и, раскрыв, положил на стол перед Анной. Открыв глаза, она сначала посмотрела на него, а потом, повинуясь его кивку, опустила взгляд и вздрогнула всем телом. На ее лице за считанные секунды промелькнула целая гамма эмоций: ошеломленное удивление, растерянность, недоверие и, наконец, все завершилось счастливой улыбкой.       - Боже мой, какая красота! – девушка осторожно прикоснулась к серьгам, словно боялась, что они могут исчезнуть. – Володь, ну зачем? Такой дорогой подарок…       - Ты для меня намного дороже любой драгоценности, - ответил Владимир, накрыв ее руку своей. Анна подняла на него глаза, полные благодарности и нежности, и молодой человек продолжил: - Почти такие же серьги были у матери. Когда ты надела то синее платье для свадьбы, я сразу подумал, что они бы идеально к нему подошли. И к твоим прекрасным глазам. Но, к сожалению, отец практически все украшения продал… Так что я постарался найти похожие.       - Это делает их еще более ценными, - тихо сказала Анна. – Спасибо, Володь. Но… У меня ведь уши не проколоты! – спохватилась она вдруг.       - Поедем завтра в салон и исправим это досадное недоразумение, - усмехнулся Корф. – А сейчас – десерт?       Выйдя из ресторана, они подошли к машине. В ярком свете уличных ламп Владимир увидел, что помада Анны практически стерлась, оставив на губах едва заметный алый оттенок, делавший их еще более соблазнительными. Он весь вечер хотел ее поцеловать, но знал, как девушки трепетно относятся к макияжу, а потому пришлось сдержаться. Но теперь официальная часть осталась позади, а значит, она полностью принадлежит только ему.       - Ань, - позвал он девушку, которая мечтательно смотрела в небо. Услышав его голос, Анна повернулась, и Корф без лишних разговоров привлек ее в свои объятия, отправляясь в сладкое путешествие. Губы затрепетали, раскрываясь под его требовательным напором, и тихий стон утонул в глубоком поцелуе. На ее языке ощущался привкус панна котты, а на его – шоколадного торта, отчего поцелуй получился по-настоящему вкусным, и Владимир откровенно наслаждался, чувствуя, как язычок Анны хозяйничает в его рту, даря незабываемые мгновения блаженства.       - М-м-м-м, - довольно промычал он, оторвавшись от ее губ, чтобы глотнуть воздуха, - этот десерт мне понравился даже больше.       Тяжело дыша, Анна смотрела на него блестящими глазами, в насыщенной, практически чернильной синеве московского вечера казавшимися гораздо темнее обычного. Так выглядит желание, рвущееся наружу, подобно демону, спящему в душе каждого, кто любил хоть раз в жизни.       - Володя, - прошептала она. – Поехали домой.       В ожидании тоже есть своя прелесть, хотя подчас оно бывает мучительным, заставляя каждую клеточку тела нервничать в предвкушении. Тишина, царившая в салоне автомобиля, несшегося по московским дорогам, насколько позволял скоростной лимит, казалось, была пронизана электричеством, гоняя кровь по венам, тормозя мысли и вытаскивая наружу все те инстинкты, которые при свете дня люди так старательно прячут. Сжимая руки на руле, Владимир смотрел исключительно на дорогу, зная, что туда же смотрит и Анна. Слишком велико было их обоюдное стремление друг к другу, в таких случаях говорят – спички поджигать можно. Да, еще немного, и они загорятся в объятиях друг друга, и в этом пламени окончательно и бесповоротно догорят все недомолвки, дурные воспоминания и обидные слова; а после останутся лишь изнуренные любовью тела и чистые в новизне своих чувств души.       Все словно окуталось туманом. Анна с трудом помнила, как они доехали до дома, поднялись к нему в квартиру; стоило лишь двери захлопнуться, и Владимир накинулся на нее, как сумасшедший, а она только того и ждала. Верхняя одежда и обувь полетела в разные стороны; спотыкаясь и шатаясь, но крепко держась друг за друга, они дошли до двери в спальню, которую Владимир толкнул спиной, отчего та громко хлопнула, ударившись о стену. Этот звук заставил их разжать объятия, но ничуть не усмирил пыл. Закрыв дверь, Корф нащупал выключатель, и люстра-Горгона осветила растрепанную, с припухшими от поцелуев губами Анну. От внезапного света девушка чуть сощурилась, а потом вдруг смущенно пригладила волосы и сказала, слегка запинаясь:       - Ты… при свете… хочешь?       - Если тебе некомфортно, я выключу, - тут же предложил Владимир. – Хотя, честно скажу: мне бы очень хотелось на тебя смотреть.       Анна прикусила нижнюю губу и снова попыталась пригладить волосы. Она явно чувствовала себя не в своей тарелке, и Корф ее понимал, а потому предложил компромисс:       - Знаешь, люстра действительно слишком ярко светит. Как насчет лампы?       И, не дожидаясь ответа, выключил верхний свет, без труда добрался до прикроватного столика и включил лампы. С прошлой ночи шторы оставались задернутыми, а потому сейчас комната приобрела более уютную, интимную атмосферу. Спокойно усевшись на постель, Владимир поманил Анну к себе пальцем. Он сделал это с такой лукавой ухмылкой на лице, что девушка не могла не рассмеяться, моментально расслабившись.       - По-моему, на тебе слишком много одежды, - сказал Корф, когда она оказалась рядом.       - Тебе же нравится это платье, - возразила Анна, подхватывая его игривый настрой.       - Только потому, что без него ты бы вряд ли вышла на улицу, - заявил он. – Надо же было как-то тебя выманить!       - Ах ты… - начала было Анна, но тут Владимир ловко обхватил ее рукой за талию и усадил себе на колени.       - Попалась, - выдохнул он ей в губы, прежде чем начать целовать.       Уже через минуту на ней не осталось ничего, кроме нижнего белья; Анна не отставала, на удивление ловко справившись с пуговицами рубашки молодого человека. Температура словно подскочила на десяток градусов, стоило Владимиру прижать ее к своей груди, попутно расстегивая бюстгальтер. Обласкав маленькие ушки и шею, он проложил дорожку из мелких поцелуев прямо к груди, и Анна не смогла сдержать тихий стон, когда его губы мягко обхватили затвердевший сосок. Закрыв глаза, она позволила себе без остатка погрузиться в море приятных ощущений, не забывая отвечать на ласки возлюбленного. Это чем-то напоминало игру на рояле дуэтом, когда музыка плавно, без единой запинки перетекает от одного исполнителя к другому; стоит разделить партии, и словно теряется смысл, потому что важны оба, и только в единстве достигается гармония. Сейчас они были одновременно и композиторами, и музыкантами, создавая свое неповторимое произведение любви.       Она открыла глаза, когда все внезапно прекратилось; оказалось, что Владимир просто хотел избавиться от остатков своей одежды, оставшись в одних обтягивающих боксерах. Анна почувствовала, как кровь приливает к щекам, когда увидела, насколько он возбужден; это одновременно пугало и льстило – ведь это она его так заводила. Чуть приподнявшись на локте, она смотрела, как он достает из ящика в прикроватном столике маленький блестящий конвертик и кладет сверху, рядом с лампой. А потом поворачивается и с нежной улыбкой вновь ложится рядом, притягивая к себе, целуя и лаская каждый сантиметр кожи       - Когда-нибудь… я… тебя… нарисую, - бормочет он, перемежая ласками свои слова. – Вот так, на этой кровати… Только… без лишних деталей, - и аккуратно, но быстро стягивает с нее трусики, оставляя совершенно обнаженной.       - Ты умеешь… рисовать? – выдыхает Анна, с замиранием чувствуя, как его рука, поглаживая, спускается по животу ниже, разводит ноги и, наконец, находит пальцами пульсирующий бугорок, от первого же прикосновения к которому ее буквально встряхивает и выгибает дугой на кровати, делая еще ближе к нему.       - Я много чего умею, о чем ты еще пока не знаешь, - соблазнительно низким, чуть хрипловатым шепотом отвечает Владимир, любуясь ее раскрытой, расслабленной позой и разметавшимися волнами волос на темном постельном белье. Пальцы между тем неторопливо скользят внутри нее; она уже готова, но ему не хочется спешить, он знает, что причинит ей боль, и хорошо, если под конец станет чуть легче, и Анна тоже сможет получить от этого хоть какое-то удовольствие. Но все-таки его возбуждение оказалось сильнее. Быстро сняв боксеры, молодой человек кинул взгляд на девушку, но, вопреки его ожиданиям, она не отвела глаза, лишь сглотнула и облизала губы, и от этого жеста внутри Владимира все буквально закипело. Разорвав упаковку, он надел презерватив и опустился на кровать рядом с Анной.       - Я знаю, что будет больно, - сказала она тихо. – Ты только… держи меня, хорошо?       - Никогда не отпущу, - ответил Владимир, подкрепляя слова долгим поцелуем, во время которого он осторожно переместился наверх, чувствуя, как низ живота скручивает в узел. Когда головка члена оказалась у самого входа, слегка раздвигая складки, Анна зажмурилась, напрягаясь, и Владимир понял, что ей страшно, потому что все, что связано с сексом в ее памяти, окрашено в черный цвет боли и унижения.       - Аня, это я, - прошептал он ей на ухо. – Расслабься. Ничего не бойся. Ты доверяешь мне?       Открыв глаза, девушка увидела его серьезное лицо буквально в пяти сантиметрах от своего. Челка падала на лоб, отчего глаза в приглушенном матовом свете прикроватных ламп казались почти черными, но Анна знала, что в них нет ничего, кроме искренней заботы о ней. Она кивнула, молча отвечая на его вопрос, и Владимир сделал едва уловимое движение вперед, проникая чуть дальше внутрь. Как и тогда, когда он использовал пальцы, Анна ощутила, что ее словно растягивает, но пока это было терпимо. Однако по мере того, как Владимир медленно продвигался вперед, неприятное ощущение нарастало, причиняя заметный дискомфорт. Но то, с какой нежностью и аккуратностью он делал это, стараясь облегчить болезненное проникновение, наполняло Анну решимостью; они долго шли к этому моменту, каждый со своей стороны, борясь со страхами, преодолевая препятствия, и отступать теперь было бы не просто трусостью, а настоящим предательством. Владимир вдруг резко толкнулся вперед, заполнив ее практически полностью, и Анна, охнув, втянула воздух сквозь стиснутые зубы, чувствуя, как заслезились глаза – все-таки боль была ощутимой.       - Прости, - услышала она его шепот. – Прости, так сложно сдерживаться…       - Все в порядке, - шепнула она в ответ, привлекая его к себе, зарываясь пальцами в густые темные волосы. Внутри все пульсировало и горело, но в объятиях любимого мужчины Анна готова была вытерпеть что угодно. Она глубоко вздохнула несколько раз; Владимир застыл над ней, не двигаясь, давая время привыкнуть, потом так же медленно вышел и снова толкнулся – на этот раз чуть быстрее. Анна охнула, чувствуя новый всплеск болезненного жжения, но лишь крепче вцепилась руками в предплечья Владимира. Толчки по-прежнему были достаточно медленными, размеренными, и постепенно девушка приноровилась, хотя дискомфорт никуда не пропал, и иногда ей даже казалось, что Владимир чересчур глубоко в ней. Постепенно он наращивал темп, периодически ловя ее губы своими, словно утешая и ободряя; Анна с жадностью целовала его в ответ, потому что это помогало отвлечься от неприятных ощущений. В прошлый раз он доставил ей неземное удовольствие, так что теперь его черед наслаждаться. Владимир что-то шептал ей о том, какая она красивая, как ему хорошо с ней и в ней, а потом Анна услышала:       - Я люблю тебя…       Сначала она решила, что ей послышалось, что эти слова сорвались с ее губ, а затуманенный противоречивыми, контрастными ощущениями мозг почему-то воспроизвел их голосом Владимира. Но когда Анна взглянула на него, то поняла, что он и в самом деле это сказал. Уловив промелькнувшее в глазах девушки недоверие, Владимир произнес снова:       - Я люблю тебя, Ань. Прости, что не сказал раньше.       - Я тоже люблю тебя, - счастливо улыбаясь, тихо ответила Анна. – Иди ко мне… Я… я хочу тебя…       В том, как она сказала эту фразу, которую Корф слышал в своей жизни уже столько раз, было что-то волшебное, по-другому он это описать не мог. Несмотря на то, что сейчас Анна не могла испытать того же, что творилось в нем самом, она стремилась быть ближе, стать с ним единым целым. Впиваясь в мягкие губы, сжимая податливое тело с молочно-белой кожей, Владимир чувствовал, что находится на грани оргазма, но старался контролировать свой напор, чтобы причинить ей как можно меньше боли. Никакой другой момент не подошел бы лучше для его признания; только здесь и сейчас, практически сходя с ума от ее тугой влажной теплоты и тихих стонов, он хотел, чтобы Анна знала о его чувствах. Толчок… еще… еще… И они оба замирают; он – опустошенный, но счастливый, она – с блестящими от непрошенных слез глазами и сияющей улыбкой на усталом личике.       Владимиру вдруг вспомнилось, как они с мамой лежали на полу мастерской, воображая себя птицами. Маленький мальчик старательно возил руками по полу вверх-вниз, повторяя за темноволосой женщиной со сломанной душой. Но зато ее крылья были целыми, просто так получилось, что их размах оказался слишком широким для этого мира. В полете птицы Вера видела лик любви – свободной, не обремененной земным притяжением, несущейся вперед, к солнцу. И только сейчас, прижимая к груди Анну, уже практически спавшую, Владимир наконец понял, что так хотела выразить в своей последней картине мать. Вопрос, мучивший его столько лет, имел очень простой ответ, понять который он не мог, пока не полюбил сам, по-настоящему.       - Лети со мной, - прошептал он, утыкаясь в сладко пахнущие волосы Анны и закрывая глаза. – Моя маленькая храбрая птичка, моя любовь… Моя Аня.