Цветение сакуры

      Завидев У Чихо вдали аллеи, я шагнул с дорожки и утопил ноги в высокой траве. Тень от листвы и цветов благоухающей сакуры легла мне на лицо, скрывая заметные круги под глазами.       Парень улыбнулся и махнул мне рукой — я поёжился то ли от прохладного весеннего ветерка, то ли от предчувствия встречи с человеком, который смог бы хоть на некоторое время подарить мне критически необходимое в последнее время ощущение защищенности.       Лепестки цветов разлетелись от взмаха полов его удлинённой цыплячьего цвета рубашки в клетку. Я тут же осмотрел себя с головы до ног: обычные светлые брюки, мятая белая футболка и такого же цвета рубашка с расстёгнутыми на длинных рукавах пуговицами — вполне подходящий наряд для такого места, как это. И мне вдруг захотелось исчезнуть, просто раствориться в воздухе, чтобы он не увидел меня таким: слабым, худым и совершенно уставшим.       Мы неловко обнялись, когда У Чихо поравнялся со мной, и уселись на обшарпанную скамейку: он широко расставил ноги и расслабленно откинулся на спинку, я пристроился на краю, сжавшись в комок, и попытался уменьшиться.       Он положил свой рюкзак на колени и расстегнул молнию.       — Я принес то, что ты просил, и купил тебе кое-что вкусное, — он улыбнулся.       — Зря ты принес еды, они все равно проверят сумку и отберут ее: не положено, — я отвернулся и подтянул колени к подбородку.       Он замешкался ненадолго, пересыпая в пакетике мармелад. Я не имел представления, почему сказал вдруг это, ведь это была неправда: до содержимого моей сумки никому и дела не было. Мне просто страшно захотелось причинить ему боль, чтобы он смог почувствовать хоть на секунду то же, что чувствую я в последние четыре дня. Злость заклокотала где-то в груди, в своем воображении я уже вскочил, выхватил из его рук сумку и высыпал её содержимое на дорожку.       Однако я остался молча сидеть, наблюдая за медленным планированием лепестков с деревьев. Чихо ещё немного подумал и засунул мармеладки обратно в сумку.       — Малыш вчера сгрыз кроссовки Чжэхё, — не поддавшись на мою провокацию, он продолжил разговор спокойным и весёлым тоном. — Ребята против того, чтобы мы продолжали жить в общежитии, так как пёс причиняет слишком много хлопот и портит вещи. Нужно подумать о том, чтобы переехать жить в мою старую квартиру.       — Переехать вам с Малышом?       — Тебе, мне и Малышу.       — Я не буду там жить.       Удар под дых: Чихо любит свою квартиру и хочет жить в ней со своим самым любимым человеком и взятой на попечение собакой. Я мысленно возликовал, понимая, насколько ему сейчас больно.       — Почему?       — Она мне не нравится.       — Почему ты врёшь? Месяц назад, когда мы остались там ночевать, с утра ты не хотел уходить.       — Я никогда не говорил, что хочу жить в ней.       — Что за ерунду ты несёшь, Кён? — на его лице было искреннее удивление, и это разозлило меня ещё больше. — Ты же сам не раз говорил, что пёс слишком большой для нашего маленького общежития. А моя квартира — идеальное помещение, чтобы держать такого здоровяка.       — Мы всё равно скоро вернём его Сэхим, зачем лишняя волокита с переездом? — выплюнул я в ответ.       — То есть такая твоя позиция?       — А какой она должна быть? В конце концов, это всего лишь собака.       Я не видел, как он кивнул, поджав губы.       — Вчера я написал кое-что, — равнодушно сказал он и порылся в карманах в поисках телефона, — хочу, чтобы ты послушал.       На записи был маленький кусочек новой песни. Я некоторое время вслушивался в бит, пока, наконец, резким движением не выдернул наушник из уха. Я отодвинулся и запрокинул голову, боясь, что по щекам польются слёзы.       — Почему ты пытаешься меня убедить, что всё хорошо? — срывающимся голосом рассерженно спросил я.       Он спустился на траву и сложил руки у меня на коленях, заглядывая в лицо.       Я заплакал. Он предал меня. Его совершенно не заботило, что я сейчас нахожусь в пропахших лекарствами коридорах в окружении медсестер с холодными сухими руками. Вместо того, чтобы спасти меня, он предлагает взглянуть на то, как он отлично справляется в одиночку.       — Я ни в чём не пытаюсь тебя убедить, — произнес он спокойно.       — Мне страшно, — прошептал я, всхлипывая.       Его женственные пальчики ухватили меня за рукава.       Я борюсь со страхом ежедневно. Страх неизвестности сопровождает меня в пределах этих стен, страх быть брошенным человеком, которого люблю, караулит меня у постели, страх того, что я больше никогда не смогу заниматься музыкой, прокрадывается в мои сны. Я почти ничего не ем, только плачу и сплю. Я становлюсь тонким, как тростинка, одно дуновение ветерка — и я сломан.       — Тебе нечего бояться, я же здесь, — проговорил он уверенно.       — Но ведь ты уйдёшь, — я плакал навзрыд.       — Я скоро заберу тебя. Как только разрешит врач, мы сразу поедем домой. Малыш очень скучает по тебе.       — Я не могу больше здесь оставаться.       — Всего два дня. Через два дня я заберу тебя, — он помог мне встать и крепко обнял, а я уткнулся ему в плечо, вцепившись рубашку.       Ветер разметал лепестки цветов сакуры по траве.       Вернувшись в палату, я забрался на кровать и свернулся в комочек, прижавшись лбом к холодной белой стене. Я проплакал до ужина, пока не пришла медсестра с подносом в руках и легонько не похлопала меня по спине.