Hurry

      На последний выходной лета чертовски удачно выпадает приятная и солнечная погода.       Уже наступил вечер, когда сильный жар почти сошел, сменяясь теплым ветром, и люди, загорелые и обрадованные сами не зная, чему, пытались как можно лучше провести остатки этого дня: они собирались дружескими компаниями и семьями, чтобы поехать на пляж или куда-нибудь за город, устроив там пикник и наделав кучу своих глупых селфи для Инстаграма.       Правда, идея покинуть дом ради «заключительного» летнего отдыха пришла явно не одному человеку, а скорее, всему городу разом, потому что сейчас на центральной дороге стояла одна огромная и совершенно не продвигающаяся пробка из множества гудящих машин.       Джош терпеливо вздыхает, опуская стекло старого внедорожника и запуская клубы более или менее свежего воздуха в салон. За последние полчаса его поездки машина успела, кажется, насквозь провонять жареным мясом, сыром, приторными кукурузными лепешками, соленым картофелем и всей остальной горой еды из Тако Белл, которую приспичило выпросить Марку, как только он узнал, что «сам великий Джошуа Дан решил, наконец, выползти на улицу и заехать в магазин за луковыми кольцами и ящиком Редбула».       Марк — его лучший друг, с которым он уже второй год снимал квартиру при колледже, и который стал одним из немногих друзей Джоша, кто смог вытерпеть его, невесть откуда взявшуюся, депрессию после окончания школы и неслабую перемену характера, за что парень был ему очень благодарен.       Живя вместе, обычно они затаривали их небольшой холодильник по очереди, но в последнее время, а если быть точнее, в последние три месяца Джош не очень-то часто выходил на улицу. А все потому, что ему казалось, что он абсолютно не создан для этого душного и пыльного времени года под гордым названием «лето», когда кружится голова и почти нет любимых освежающих город дождей и пробирающего сильного ветра.       Но не поймите неправильно, Джош любил бы теплую погоду и был бы абсолютно точно рад наступлению времени, когда можно было ходить в одной майке, а то и без нее… просто в его городе, как любят говорить важным тоном синоптики по радио: «Высокие годовые амплитуды температур», — что означало резкие скачки от 95 и до 105 градусов по Фаренгейту, и что совсем и совсем жестоко, по мнению Дана.       И сейчас он как никогда был согласен с голосом внутри своей головы, который твердил ему все это лето о том, что не стоит выходить на улицу и уж тем более ехать куда-то на своей чокнутой машине, у которой, как он слишком поздно обнаружил, к тому же, сломался кондиционер.       Теперь он вынужден сидеть в этой, ужасно нагревшейся на солнце, развалюхе и обливаться потом, радуясь лишь тому, что надел футболку, а не, по привычке, толстовку, в которой проходил почти всю весну…       А тем временем, движение машин впереди почти прекратилось, на что Джош только в очередной раз вздыхает, с тоской поглядывая на отделенную бетонной полосой левую сторону дороги, почти полностью пустую, где другие автомобили могут сейчас спокойно нестись хоть в 65 миль в час.       Джош высовывает руку в окно и чуть махает ей, чтобы хоть немного охладиться. Он думает, что от этой пробки есть определенный плюс, и это — возможность в очередной раз обдумать и пресечь на корню все мысли о том, чтобы еще хоть раз покинуть квартиру летом.       Кроме того, теперь ему придется заставить купить Марка какой-нибудь освежитель воздуха, чтобы выбить из этих кресел запах мяса с чесноком, смешавшийся с запахом пыли, ибо, иначе, в следующую поездку Джош здесь явно задохнется, и Марку придется похоронить его прямо в этой машине.       Автомобили вновь начинают по-черепашьи двигаться, и Дан, потерев глаза кулаком, лениво поглядывает на дорогу: автомобили сдвигаются вправо, объезжая что-то довольно крупное.       Может быть, это даже должно было хоть немного оживить интерес Джоша к дурацкой пробке, дороге, поездке вообще или еще чему-то, но ему плевать и он уже начинает желать как-нибудь умудриться разогнаться сейчас и вылететь на встречку, ожидая быстрой смерти, потому что, видимо, жара начинает расплавлять ему мозг.       Но Дану правда плевать, почему эти машины сворачивают куда-то в сторону, пока огромный джип, блестящий и черный, прямо перед ним, не начинает вслед за остальными машинами перестраиваться в другой ряд, и его глазам не открываются куски разбитого пластика, погнутого металла, стекла и прочего… материала из которых делают машины.       Авария.       У края дороги стоит машина скорой помощи. Грязно-желтая и пугающая. От вида которой пробирает и тошнит, как в детстве. А сердце в предчувствии чего-то плохого немного ускоряется.       Разбитый весь спереди автомобиль стоит позади «скорой». И еще один… Он развернут и разломан; но лишь наполовину. И рядом, прямо на раздолбанном, еще горячем от солнца и пыльном, асфальте мерзко спекается кровь.       Судя по всему, одну из машин вынесло на встречку (точно как и хотел сам Джош), и она врезалась в бок другой.       И вообще-то Джош никогда раньше не пугался и не боялся смерти, потому что: «Хэй, мы все смертны и живем, чтобы умереть когда-нибудь», — но вот он переводит взгляд дальше по асфальту и видит лежащего человека… просто лежащего на земле человека. И он видит огромный торчащий кусок стекла, протыкающий его живот, и поблескивающее мокрое пятно на его черной майке, прямо как и на асфальте.       А санитары заносят кого-то другого, прикрытого бледной тканью, на носилках в машину, пока этот человек на земле — кажется, это парень, что, может, чуть младше самого Дана, — лежит на земле, зажмурив глаза, и лишь изредка приоткрывает рот, будто какая-то чертова рыба.       И Джош… Он на миг начинает задыхаться вместе с этим парнем. Джош почему-то застывает. Застывает и задыхается, медленно хмурясь и сжимая руль. Он слышит, как начинают сигналить где-то позади машины, чтобы он проезжал дальше, но он не может, потому что у него сейчас похоже начнется чертова паническая атака, потому что на дороге лежит этот чертов гребаный парень, и вместо него сейчас мог бы быть сам Джош, если бы вышел где-нибудь на полчаса раньше из дома или, и в правду, рискнул бы выехать на встречку!       И Джоша тошнит. Он зажмуривает глаза сам, как тот парень, нажимает на педаль сцепления, распахивает глаза и на автомате дергает рычаг коробки передач.       Дан проезжает метров пять-семь, не больше. Автомобили все также стояли впритык к друг другу, а позади, так чертовски близко находятся эти люди, которые пострадали в аварии. Джош невольно сглатывает, снова вспоминая то, что увидел минуту назад.       Он слышит сирену позади себя.       Раньше она никогда не пугала его так, не казалось такой громовой, но сейчас…       Джош смотрит в зеркало заднего вида: машина скорой помощи стоит через пару автомобилей от него, высоко выглядывая из-за них. Так, что он даже может чуть разглядеть темное и морщинистое лицо водителя.       Джош вновь переводит взгляд на дорогу. Он не хочет признаваться себе в этом, но он понимает, что эта «скорая» не проедет. И он… он понимает, что тот парень с куском стекла в животе может… не дожить.       И это заставляет его снова сглотнуть.       Джош больше не «не пугается» смерти.       Он вдруг распахивает дверцу машины и чуть ли не выпрыгивает из нее. Он смотрит вперед, на дорогу, на пробку и видит не меньше 40 автомобилей. Он бухается обратно на сидение и со всей силы хлопает дверцей.       Джош чувствует подступающую панику. Как будто это он может не успеть.       Он пытается успокоиться.       Он думает, куда делось его равнодушие по отношению к смерти, и перед глазами возникает бледное лицо парня на пыльном асфальте. Он пытается заставить себя успокоиться, но перед глазами развевающаяся ткань, что накрывала тело, которое несли санитары, и он чувствует, как ладони потеют, а по спине пробегают слабые мурашки.       Похоже у него и правда может случиться паническая атака.       А машины впереди будто специально совсем не сдвигаются, ни на миллиметр.       И у Джоша чуть трясутся руки, голову понемногу сдавливает обруч боли, а хрип или крик начинает беззвучно вырываться из горла. Он должен сделать что-то, должен. Но не может. Он хочет подбежать сейчас к этой «скорой» и вынести оттуда на руках… Но он не может.       Все, что ему остается — это надеяться, что все будет в порядке, все будет в порядке.       А цифры на временной панели начинают слишком быстро меняться.       И Джош готов молить Бога, о котором так много твердили ему в воскресной школе в детстве. Он готов молить Бога о чуде, о машине времени, чтобы вернуться назад и попытаться сделать хоть что-то!.. Потому что сам Джош просто не может. Джош так чертовски бессилен.       Ну, а чуда нет. И Бога тоже. Потому что, иначе как бы он смог равнодушно смотреть сейчас на все это со своего блестяще-голубого неба и просто ничего не делать; пока сирена позади надрывно звенит и люди внутри грузовичка для спасения жизней могут умирать.       Эти люди… В машине позади, где так кричит сирена, сейчас лежат люди. Просто такие же, как и он, Джош, что стояли в этой обыкновенной пробке на центральной дороге и просто хотели доехать куда-нибудь, чтобы просто отдохнуть или, может, они ехали в гости… Все те люди в обеих машинах. И, возможно, никто не был виновен. Просто кто-то не справился с управлением. А Джош мог лежать сейчас там же, в этой «скорой».       А еще этот парень… Возможно, Джош знал его. Возможно, мог бы когда-то узнать. И то, что он твердил раньше всем вокруг, что нужно смириться со смертью… Он ведь просто не видел смерть так близко. И теперь, те люди, что лежат на койках у врачей, они могут не выжить. Только из-за этой пробки. Потому что машине просто некуда выехать.       И Джош чувствует, как его глаза щипет. Он не плачет, нет, просто…       Эта сирена такая громкая.       И сердце Дана бьется слишком сильно.       И… машины впереди вдруг начинают ехать.       И Джош сначала не понимает, а потом начинает задыхаться вновь и вновь. И он улыбается так, как никогда в жизни. Головная боль пропадает, но мурашки только сильнее и сильнее.       И он готовится сам нажать на педаль.       И он не сразу замечает, понимает, почему в один момент стало так тихо.       И он разворачивается всем корпусом к окну за задним сидением так резко, что его порядком затекшие мышцы отдаются острой болью, но Джошу плевать, плевать.       Он разворачивается так быстро, как только возможно и видит лишь вдруг опустившиеся глаза все того же водителя машины скорой помощи и его лицо, на котором, кажется, в миг прибавилось еще больше морщин.       И все мысли вылетают из головы Джоша: о Марке, запахе еды в машине, о жаре, лете, о смерти. Все становится таким неважным и бездарным. Глупым-глупым-глупым.       Джош понимает, почему сирена больше не кричит, разрывая голову, почему все вокруг так тихо…       Все чертовски просто.       Этой «скорой» больше некуда торопиться. Она просто уже опоздала.