Рокировка

      Когда Стивен вошел в командирскую каюту, еще с утра приглашенный на обед, присутствующие даже не подняли на него головы. Мистер Риккетс со странным любопытством изучал ветчину и хлеб - опасался, что продукты подпорчены - а Маршалл и Джек, поочередно останавливая доску от падения со стола, пытались играть в шахматы. Вернее, штурман терпеливо объяснял Джеку, как расставляются фигуры в начале партии, а тот отчаянно пытался вникнуть. Первым очнулся Риккетс.       — Проходите, доктор. Как видите, у нас здесь, — он на секунду улыбнулся, — схлестнулись умы.       — Доброго дня, доктор Мэтьюрин... Так вот, ферзь любит свой цвет.       — Вам сейчас подадут кофе. Стало быть, королева любит платье?       — Если угодно.       Джек понимающе кивнул, выстроил пешки ровным рядком, короля, королеву, слона и коня, и, по краям, низенькие ладьи, которые сложно было при тусклом свете отличить от пешек. Оба они с Маршаллом сидели над нетронутой едой и остывшим кофе. В какой-то момент оторвались от игры, перекинулись со Стивеном и Риккетсом парой ничего не значащих фраз, и вернулись к фигурам, вычистив до блеска свои тарелки. Джек даже, кажется, случайно отпил пару глотков из кружки Стивена. Впрочем, доктор, от природы лишенный брезгливости, не обратил внимания - его тоже вдруг увлекла игра. Маршалл, вне всяких сомнений, поддавался: у него было две или даже три возможности поставить шах и мат, но он щадил самолюбие капитана, указывал ему на ошибки, вслух рассуждал о ситуации на игральной доске. В конце концов Джек взорвался:       — Что вы нянчитесь со мной как черт знает кто! В толк не возьму... Послушайте, Маршалл, давайте с этим кончать - скоро вам заступать на вахту.       Маршалл пожал плечами, задумчиво улыбнулся, и за пару ходов беспомощный белый король оказался в ловушке - Джека, однако, все-таки уязвило, что это произошло так быстро. Штурман заторопился на палубу.       — Доктор, вы не сердитесь? Кажется, это ваша доска, и мы взяли ее без спросу...       Стивен горько усмехнулся.       — Эти шахматы принадлежали лейтенанту Диллону, и, боюсь, ему они больше не нужны. Вы можете брать их в любое время.       На лице Маршалла отобразились какие-то противоречивые эмоции: в основном досада, секундой мелькнула мрачная усмешка. Затем он развернулся и вышел, только кивнув на прощание - заступал на вахту Маршалл в смешанных чувствах.       — Кто бы мог подумать, что я так слаб в стратегии! — воскликнул Джек.       Мистер Риккетс, тоже наблюдавший за игрой, прикусил язык и попытался скрыть смех кашлем.       На другой день за ужином - это было в мичманском кубрике, так как молодой Моуэт выразил желание наблюдать настольные баталии (видимо, пресытившись морскими) - уже Стивен теснил фигуры Маршалла. Ничего, кроме шахматной доски не могло уместиться на бочке, которую для этого притащили, и ему некуда было деть руки, а глаза слезились от коптящих свечей. Маршалл то и дело разминал пальцы - была в нем какая-то нервозность - и задумчиво чесал подбородок. В глазах любопытных юношей плясали отблески пламени.       Капитан зашел проведать их на секунду, справился у Маршалла о координатах (тот со странной неохотой оторвался от партии), и снова оставил их. Еще бы, с чего это Обри ошиваться у мичманов. Позже ему пришлось выспрашивать подробности у Стивена, и тот в красках описывал удивленного поражением Маршалла.       — Он был так ошарашен: "Не принимайте на свой счет, сэр, но я ничего подобного не ждал. Очень, очень ловко вы все провернули." — и почесал пальцами щеку, то ли подражая Маршаллу, то ли попросту нахватавшись от него этих нервозных жестов.       Но это было не на следующий день и даже не через два, поскольку штурман и доктор никак не могли закончить партию за один раз - они оказались достойными противниками. Обоих это не смущало, заминка произошла только в мичманском кубрике, когда Стивен сказал, что незачем записывать расположения фигур - он вполне может расставить их по памяти. Маршалл не усомнился в способностях Стивена, но усомнился в честности.       — Что ж, вы плохо меня изучили, мистер Маршалл. Странно говорить такое, но мы с капитаном Обри кое-в-чем схожи, помимо любви к музыке - я просто не смогу удовлетвориться нечестным выигрышем.       Штурман заулыбался: это его успокоило.       Продолжить они решили в каюте Маршалла, и, когда их отрывали от игры по служебным делам, порой воспринимали это как передышку. Вскоре штурман будто бы выдохнул - перестал терзать свое лицо, освоился в обществе доктора: то ли доверился ему, то ли, напротив, перестал замечать. Возможно, он думал о Стивене как о незримой силе, только перемещающей фигуры по доске. Но тот скоро убедился в обратном.       — Как вы думаете, будет ли интерес у капитана Обри к шахматам? Я думаю, у него поразительно острый ум, но эта игра... Что ж, будем честны, иногда она и меня утомляет.       — Разве?       — У меня, как и у вас, есть с капитаном общие черты. Я деятелен по натуре, и если бы в нашей партии не было длительных перерывов, мне бы она очень скоро наскучила.       Стивен понимающе кивнул и вновь погрузился в созерцание фигур. Потом сказал:       — Джек Обри, когда это касается его увлечений, может быть и усидчив, и терпелив. Как вы знаете, мы с ним иногда музицируем вдвоем.       Был ход штурмана, и Стивен, вперив глаза в пустоту, задумался о скрытой подлости своих слов. Маршалл не казался человеком, способным питать ложные надежды, но доктор не так хорошо знал его, чтобы утверждать наверняка. А для Обри природа чувств штурмана может оказаться неприятным потрясением - и один только дьявол может знать, что он предпримет. В том, что Джек, наконец узнав Маршалла получше, все поймет, Стивен не сомневался.       Пробило склянку, доктор сбился со счету, которую. Был ход Маршалла, однако тот не спешил - он держал в руках своего короля, очевидно намереваясь сделать рокировку. И вдруг стал разглядывать фигуру, уместившуюся между его ладоней.       — У Джеймса Диллона был отменный вкус, — вот что он сказал, наконец сделав ход.       Стивен никогда не задумывался об этом, но теперь, наклонившись к столу, вынужден был согласиться - от фигур приятно для моряка пахло лаком, формы их были просты и изящны, на каждой виднелся витиеватый древесный узор. Шахматная доска складывалась и запиралась на маленький медный крючок, а фигуры хранились внутри. Удивительно, как Стивен никогда не обращал на это внимания. Диллон, иногда болезненно, стремился к совершенству - и это было заметно в мелочах.       Но напоминание о лейтенанте расстроило обоих, правда, по разным причинам, и Маршалл предложил разойтись до следующего раза. Они пожали руки, как будто уже завершили партию. Стивен вышел.       Однако вскоре вернулся, быстрым шагом, едва не приложившись о притолоку лбом - он забыл в каюте у Маршалла карандаш и несколько листков бумаги, в которых делал пометки по ходу партии. Застал штурмана он в одной рубашке и панталонах, уже забравшимся в койку, - в тусклом закатном свете, рассеянно-алом, он разглядывал шахматную фигурку. Это был его белый король, который - оба об этом знали - скоро сложит бедовую голову вместе с короной.       Стивен громко извинился, прервав размышления Маршалла, и быстро забрал свои вещи. Штурман, должно быть, не смог бы ни мысли, ни чувства свои в тот момент обличить в слова - но Стивен бы смог, и это его тяготило. Тот человек был совсем непохож на обычного Маршалла, короткие серые волосы его находились в беспорядке (он рано начал седеть) и на лице выражалась крайняя степень задумчивости, на грани душевной муки. Конечно, он думал о Джеке Обри.       Маршалл был человеком прямолинейным, сильным, и всегда был готов постоять за своего капитана. Однако, в череде дней и в компании старших офицеров он, обычно молчаливый, не выделился ничем. Был исполнительным и преданным - но только одним из многих.       Королева любит платье. Король - корону. Что до ладьи... Какая, в сущности, разница?