всамыйниз

Это как если вышвыривают за борт. Как если за шкирку, за ткань, вдоль швов (или рук/или вен/или кожи) - и в ледяную воду. С головой целиком, моментально; раз за разом пытаешься всплыть на поверхность, дабы не дать морозу добраться до хрупких двухсот шести - и натыкаешься на преграду. Тем самым местом, которое двадцать пять лет назад можно было разрушить ногтем - как забавно, что дышащий организм зависит от чего-то столь незначительного и маленького. Не правда ли? Антон исподлобья побитым псом - видит/не видит, а наблюдает внимательно. Гуляет взглядом по рукам, и он - этот взгляд - походит своим наличием на распутную. Вылечить в мафии, в выдуманном кем-то забавном мирке, где преступность-совы, жители-жаворонки, - но в жизни даже от факта существования ему не становится легче. Ему буквально никак, и это пресловутое слово бьет по ушам и заставляет хвататься руками в сотой попытке если не спастись, то сделать хотя бы что-то. Они дают ему прозвище - липкое и хлесткое, очень удобное, чтобы звать. Манить, приглашать, окликать, влечь, утягивать (всамыйниз) и иже с ними. Они тараторят фоновым шумом "ШастШастШаст", и порой в этом слышится не то насмешка, не то злобная шутка не в их стилистике - он верит в существование общей, как верит и отрицает богов. И где-то в суммарных отзвуках одним единственным "Шаст" его дробит. Он слепо улыбается (потому что темная преграда не позволяет сделать это другим образом), а после просто отпускает волнения, как если неумело лечить птицу и суметь добиться того, чтобы она могла летать: от факта одного успеха ты не станешь профессионалом, но это поддающийся твоим силам шаг вперед. Полшага - сантиметр, но не застой - и то замечательно. В подобном все замечательно, с какой стороны не крути. Он говорит, мол, это отсылка к Титанику, и усмехается (вполне свободно и без гнетущих который месяц оков). Просто разводит руками в разные стороны и без запинки произносит собственным ртом, слегка пугаясь голоса, а потом боится, что захохочет в лучших традициях самых веселых из конкурсов. Сложность состоит в том, что путаешься, когда правда смешно и уместно, а когда на грани истерики. Иногда случается, понимаете. Иногда происходит нечто абсурдное, и все вокруг обращается в недо-пародию, некачественную и недостойную ни минуты экранного времени. Даже удача - спиной, и ты без ножей напротив нее - ибо везет, как утопленнику. Ало-пенные круги и проститутки идут нахер ровным шагом. Антон идет нахер тоже /хорошо?/ Перед этим, конечно, остановится около зеркала и долго будет всматриваться в собственное отражение, потом дотрагиваться до высеребренного изнутри стекла похолодевшими от долгого пребывания в холоде пальцами. И, пока ряд сплетений из кожи, бус и веревок будет медленно прокатываться по периметру руки, на секунду задумается обо всем. Промотает в глазах гребаный дайджест из комедий (сымпровизированных и не очень), на доли выделенного времени успеет разглядеть лица и в очередной раз назовет себя кретином. Поток пожеланий сливается в гул "ТынеешьТынепьешьТынеспишь", и хочется приказать заткнуться громким "Я не могу", которое на самом деле является таковым. Не жалкое оправдание чувств, не что-то подобия трюка для привлечения к себе внимания, а сухой, как выжженная солнцем солома, факт. Он не может. Он путает всех вокруг и себя, проходит один и тот же маршрут, ощущая лязг крысиных ловушек на пятках, и бесконечно думает о том, что никогда больше ни во что подобное. Что выспится - и отпустит. Что скажет - и забудется. Что в общем и целом нужно что-то делать, вместо того, чтобы пялиться и говорить за кулисами, что если нет планов на завтра, вербую на повтор матча по телевизору. Это "что-то", чему продвинутое человечество не придумало названия, подминает под себя весь характер и уверенность в завтрашнем дне, когда он не будет просыпаться и думать о голосе, который из толпы как-то особенно выделяется. Будет мешать чуть остывший кофе, прихлебывать и прогонять в голове, мол, какое же сука мерзкое - кофе, утро и состояние. Иногда даже по-морскому мутит. Клички-наклейки лепятся ко всем и каждому, желает он того или нет. Тщедушная неуверенность теряется в отчеканенном "Шаст", в то время как прикрытое адекватностью безумие тонет в чуть шипящем "Арс". Съемки - три, два, один, - "Так и живу, без понятия, как не сломался". Антон не понимает. Не стыдно признавать свое незнание, вовсе нет - скорее неловко сказать кому-то то, что порой чертовски рвется наружу, заставляя все выше острых ключиц неистово болеть. И это несерьезно, буквально одна из самых глупых вещей на этой абсурдной планете: чуть подрагивать, когда держит за руку, или того невиннее, - но не проще. Не так, как дважды-два. Оно все как-то не так, окей? Оно все неизученным образом усугубляется с каждой совместной работой, и порой хочется плюнуть на все и сорвать - съемки, запрет и несогласие. Сказать, мол, я в полном дерьме, не обобщая и не давая слабину вставить "мы". Не говорить ничего, кроме правды, как бы потом бурно не отреагировали ребята. Перестать загонять все под жесткую костную корку и первый раз за все месяцы забыть про отсылки. Просто побыть таким, каким он видит себя изнутри ежедневно. И, возможно, перестать замечать кого-то еще.