Cucumber water

Дерево трещит, как ломающиеся кости, когда огонь с ревом пробуждается к жизни. Тор подхватывает вилами сухую траву, бросая ее в костер, и вытирает пот со лба тыльной стороной ладони. День необычайно жаркий, воздух влажный; туман скатывается с холмов, окружая его маленькую ферму, смешиваясь с дымом костра. На Торе джинсы и сланцы, волосы завязаны в пучок; ему хотелось бы провести весь день в одном белье, валяясь в прохладной постели, но работа не ждет. Труд помогает держать голову пустой. Ферма стоила ему невесты: Джейн вернулась в США, быстро устав быть девушкой фермера в самом сердце какой-то глуши, и теперь остались только он и природа; они, по крайней мере, всегда ладили. Стрюн, Норвегия. Вдали от дома. Вдали ото всех. Он закрывает глаза на мгновение, в голове еще мерцает бриллиантовая голубизна озера, протянувшегося до самого горизонта. Он медленно выдыхает. — Уже устал? — раздается голос. Тор вскидывает голову. — Ты только начал, — продолжает Локи. Его ухмыляющаяся тень отделяется от полумрака веранды; зыбкий, как мираж, с искаженными дымом чертами. Тор тянется к нему не задумываясь. Ему необходимо прикоснуться, необходимо удостовериться, что он действительно здесь, но расстояние между ними слишком велико. — Скучал по мне? — спрашивает Локи и опускает свой чемодан; он из потертой кожи, и Тор страстно ненавидит его. Четыре шага; три, два, один: Локи стоит перед ним, оба раскрывают объятия, но только замирают на месте, и через несколько секунд становится до боли очевидно, что они не обнимут друг друга, не в этот раз, больше никогда. Тор неловко, полувиновато хлопает Локи по плечу. Пальцы случайно задевают его шею: кожа холодная и сухая, как и его улыбка. — Сколько ты здесь прятался? — спрашивает Тор и мгновенно осознает, что должен был сказать совсем не это, но уже не может ничего исправить. Он закусывает губу. Локи поднимает солнечные очки на лоб и, глядя в огонь, бормочет: — Сколько-то. — Ага… Ну и, хм, как жизнь? Ты был… Где ты на этот раз был? — он замечает покинутый Локи чемодан. Тот не обращает на него никакого внимания — пинает на пробу кирпичи костровища. Тор хочет сказать ему, чтобы был осторожен, но знает, что не стоит. — Тебе всегда нравилось путешествовать, — продолжает он, просто чтобы не молчать. — Мне никогда не нравилось путешествовать, — перебивает Локи. — Но я действительно много езжу. — Ага, это… — Я был в Сербии. — Понравилось? — Понравилось. — Это приятно. Приятно слышать. Значит, ты в порядке? — В полном. Милый дом. — Тебе нравится? Спасибо. Крутой, да? — он дружелюбно подмигивает. Локи все еще смотрит в огонь, и что-то вспыхивает в его глазах, что-то совсем Тору не нравящееся. — Ты надолго в Норвегии? — Проездом. Слышать это — облегчение, и все равно — больно. Локи едва исполнилось тринадцать, когда он убежал из дома, и с тех пор он бежал и бежал, не останавливаясь. — Ты мог бы остаться, — говорит Тор. Звучит так чертовски отчаянно, и он не понимает, что вдруг изменилось в нем. — У меня есть гостевая комната и все такое. Ты мог бы остаться на несколько дней или там… Ну, то есть, оглядись, какой вид. Локи не смотрит на вид. — Нет, спасибо, — говорит он. — Спасибо за приглашение. Тор думает, что упоминание гостевой комнаты было ошибкой. Как будто он выселил Локи на диван еще до того, как он попытался прыгнуть Тору в постель; мысль, что он вообще попытался бы сделать что-то такое, в принципе самонадеянная. Последний раз, когда они были, ну, близки, кончилось спонтанной дрочкой после рождественского ужина прямо около стола. Отец ушел спать — остались только они и откровенный перебор глинтвейна. Они снова были в старом родительском доме, и взаимная дрочка все еще ощущалась как святотатство, даже учитывая, что оба были взрослыми, оба знали правду, знали годами, занимались этим годами, решив, что нет родства — значит, нет стыда. Когда оба кончили, Тор вытер руку о скатерть и предложил прекратить: у него с Джейн приближалось к «серьезно». С тех пор прошли годы. — Жарко, — говорит Локи. — Я почти забыл, как это бывает. Белые летние ночи. Полуночное солнце. Я помню почти один только снег. Долбаный снег в марте. «Долбиться в снегу в марте, — добавляет мозг Тора, и тут же: — Все, все, хорош». — Да, лето в этом году жаркое, — глупо повторяет он. — Хочешь пить? — Было бы неплохо воды, спасибо. — Я сделал огурцовую воду, — говорит Тор и с облегчением видит нежную улыбку, играющую на тонких губах Локи. — Ты сделал огурцовую воду. — Прямо как ты показывал, — говорит Тор, почти хвастаясь, и делает шаг ближе. — Когда вернулся с Ямайки. Помнишь? Я всегда добавляю мяту и щепотку соли. Никакой клубничной чепухи. — Никакой клубничной чепухи, — повторяет Локи, почти кокетливо, и толкает его острым локтем. Вот Локи, которого Тор помнит. Одной фразы оказалось достаточно, чтобы разрушить ту хрупкую, таинственную связь между ними, и с тех пор Тор искал, может ли он сказать что-то еще, что-то, что могло бы все исправить, какое-то заклинание, вернувшее бы ему брата, даже если вернуть любовника было невозможно. Может быть, правильные слова, произнесенные в правильном порядке в правильное время, могли остановить Локи, могли сделать Локи снова Локи, не этим незнакомцем с пустыми, голодными глазами, тревожно бледным и ирреальным. — Огурцовая вода будет с минуты на минуту. — Надеюсь, она первоклассная, — говорит Локи с улыбкой. Его зубы похожи на сосульки. Тор идет через холодные комнаты, добирается до кухни, открывает красный холодильник. Хватает запотевший графин, принюхивается: пахнет восхитительно, свежо и сладко. Он находит две пивные кружки и начинает наливать огурцовую воду. Когда Локи вернулся домой с Ямайки со сломанным носом и пятнами крови на футболке с «Sins of Thy Beloved», то уронил свой чемодан, уселся на него и сказал: «Эй, я научился кое-чему крутому». И стал объяснять ему, как правильно готовить огурцовую воду, в умопомрачительных подробностях, мучительно медленно, пока Тор изнывал от тревоги. Он давился вопросами вроде: «Что случилось?», и: «Кто тебя обидел?», и: «Ты в порядке, будешь ли ты когда-нибудь в порядке?», пока Локи говорил и говорил: «Забудь о клубнике, мы делаем огурцовую воду, не лимонад, так что никакого лайма или ананаса…» Тор достает из ящика соломинки, когда чувствует: что-то не так, ужасно, абсолютно неправильно. Он чует дым, ничего кроме дыма, и слышит звук, с которым ломаются кости. Он замирает на мгновение, слушая, вдыхая, прежде чем рвануться с места так быстро, как только может. Комнаты его дома мечты раскрашены языками пламени в оранжевый и красный. Окна гостиной взрываются — он бежит через дождь из осколков. Сад в огне — свежескошенная трава, дуб, шезлонги, сарай. Тор бросает кувшин с огурцовой водой в огонь, когда языки тянутся к нему, и зовет Локи, выкрикивая его имя, пока не коверкает его: Локи, Локи, логи — огонь. Он оглядывается полубезумно; вокруг — ад. На мгновение его взгляд выхватывает черную тень, крошечную человеческую фигурку, и тут же она исчезает в искре. Тор падает на колени.