— Я могу отделиться от него на какое-то время, ты будешь чувствовать нас обоих. Но ненадолго. Вне человеческого тела я быстро слабею. Ваня вспоминает тот день, когда дал свое согласие, просто коротко кивнув. Охра сумел создать иллюзию добровольного выбора, хотя Светло было известно заранее, что отказы тот не принимает. Ни в каком виде. Ване, по правде, тогда отказывать не хотелось.
Сейчас он самую малость жалеет, но боится даже думать об этом. Охра услышит его мысли и сделает еще больнее. Ему не понравится. У Охры отдельно от Рудбоя шероховатые и грубые на ощупь лапы, сухие и неприятные, все равно что наждачной бумагой по коже водить. Ване не нравится, но думать об этом нельзя. Ваня стонет. Не притворно, отвлекаясь на руки Рудбоя, запутанные в своих прядях, на его человеческое дыхание и тепло. Ваня расслабляет горло, чтобы толкаться в него было удобнее, и смаргивает слезы с ресниц. Утробное и тихое рычание — очередной кошмарный саундтрек к сегодняшней ночи. Охра вне тела Рудбоя не умеет разговаривать, только скалится постоянно. Ваня оскала не видит, но он ощущается шкурой, щекочет затылок. Плечи передергивает от ужаса, а колени трясутся от того, как глубоко Охра внутри. Темнота обволакивает внутренности. Ваня вскидывает глаза на Рудбоя, тот тяжело выдыхает, кусая губы, и коротко кивает, поглаживая пальцем скулу, безмолвно и одним лишь взглядом обещая, что скоро все закончится.Ваня цепляется за широкие Рудбоевские плечи, заходится дрожью во всем теле, и, прежде чем закончить, желает заглянуть в лицо, а через мгновение жалеет об этом. Распахнув глаза, он сталкивается с взглядом, темным, пугающим, в таких глазах ничего не отражается, в таких глазах нет жизни, в них лишь пожирающая пустота, поглощающая любые источники света. Светло узнает этот взгляд, и осознание накатывает так же резко, как оргазм. Это не его Ваня. И это был первый их с Охрой раз. Первый, но не последний.
Толчки становятся не такими резкими и глубокими, а в какой-то момент и вовсе прекращаются. «Вне человеческого тела я быстро слабею» вновь вспоминает Ваня, ему хочется заглянуть за плечо и увидеть там лишь противоположную стену, но сделать этого не дают все те же огромные лапы, которые переворачивают Ваню на спину. Он не успевает заметить, как они меняются местами, и между разведенных в стороны ног оказывается Рудбой. Затылок свешивается с края стола, дышать в таком положении почти невозможно, кадык нервно ходит под кожей, Ваня не успевает возразить — Охра нанизывает его глоткой на свой член. Светло панически дергается, хватается за края стола, предпринимает попытки вырваться, крайне хуевые, потому что делает только хуже. Но на его же удивление Охра отступает назад и дает Ване сделать глубокий глоток кислорода, задыхаясь и свистя легкими на вдохах. — Расслабься, — говорит Рудбой, плавно двигаясь внутри. — Что? — Ваня моргает непонимающе, и резко ощущает дикую дереализацию, потому что человеческий голос Евстигнеева во всем этом сюре звучит почти нереально, словно не вписывается в общую картину происходящего. Этого всего не может быть на самом деле. — Он хочет, чтобы ты расслабился. — Ты его слышишь? — Вань, — Рудбой выдыхает как-то обреченно, и просит снова, — Просто не напрягайся. Так будет лучше. «Так будет лучше» отдает угрозой, сказанной Охрой, если бы он мог говорить. Но тот снова использует Рудбоя, Ваня понятия не имеет как, но больше не пробует сопротивляться — когти на этот раз впиваются в запястья, а Светло запрокидывает голову самостоятельно и позволяет таранить свое горло снова.— У тебя толстовка в крови, — неуверенно констатирует Ваня, уже отдышавшись и не мигая разглядывая белый скомканный кусок ткани, валяющийся среди других разбросанных по полу вещей. — Хочешь спросить откуда? — мурлычет Охра куда-то в висок, обнимая обнаженного Ваню поперек туловища. — Нет, — вздыхает Ваня, — Она твоя? — Толстовка? — Кровь. — А сам как думаешь? — Охра снисходительно усмехается, а Ваня жмурит глаза. Хочется, чтобы это оказалось ебаным сном, но вот проблема: Ваня не видит снов.
Теплые и мягкие пальцы Рудбоя заглаживают раны на боках, стирая с них капли крови. Охра рычит, наклоняется и мажет своим раздвоенным, как у змеи, языком по рваным царапинам, чертит клыками по ребрам. Темнота пачкает кожу. Ваню потряхивает еще сильнее, чем прежде, от страха, смешанного с больным удовольствием, и от осознания. Ему не должно это нравиться. Он не псих и не извращенец. Ему. Не. Должно. Это. Нравиться. Ваня заходится неконтролируемыми стонами, когда они начинают двигаться в унисон. Он вымученно скулит, Рудбой понимающе опускает ладонь на его член, и Светло не нужно смотреть, чтобы догадаться — поверх Евстигнеевской руки его член накрывает нечеловеческая лапа. Рычание, стоны и тяжелое дыхание смешиваются в один сплошной оглушающий шум, стол ходуном ходит, то и дело съезжая с места, наверняка оставляя темные следы на паркете. Охра на пару с Рудбоем выбивают из Вани последние хрипы и, кажется, последние жизненные силы. Последние сомнения в собственной вменяемости тоже остаются позади. «Ты на голову двинутый уебан, Светло, раз кончаешь от этого» успевает пронестись в голове, прежде чем Охра рыкнет в последний раз, Ваня начнет лихорадочно давиться, а из уголков рта потечет лишнее — то, что он не сумел проглотить. Собственный оргазм оказывается болезненным, держит долго и не дает вздохнуть с пару минут. Рудбой обмякшим телом валится сверху и принимается зацеловывать шею. Руки тянутся к его плечам, запястья неприятно саднит, а горло, по ощущениям, разодрано в мясо. Поступь Охры по полу осторожная, еле слышная, оскал яркой вспышкой появляется в темноте где-то над Евстигнеевской головой и почти сразу же исчезает, а Ваня на пару мгновений ощущает на себе вес сразу двух тел, когда Охра возвращается на место. Светло тянет от себя Рудбоя за волосы, спеша заглянуть в глаза. Темнота клубится вокруг зрачков, безжизненно уставленных вперед, смотрящих мимо Вани. Дыхания не слышно, сердцебиения тоже. Это пугает до безмолвного крика, который застревает в районе солнечного сплетения. Страх сковывает внутренности, а легкие сводит спазмом. А потом темнота рассеивается и зрачки сужаются, принимая привычный цвет. Рудбой снова начинает дышать. — Все в порядке, — говорит от устало, но с улыбкой, словно вся эта хуйня только что происходила не с ним. Не с ними. — Все хорошо, Вань. Светло даже не хочет спрашивать, каждое ли возвращение Охры в тело Рудбоя сопровождается маленькой клинической смертью. Не хочет знать, потому что надеется больше никогда не видеть подобного. Охра наблюдает из глубины голубых глаз и явно думает иначе.