Мой домашний ягуар. Игра в танец

Белоснежные башни Народного Дворца, утопающие в облаках, украшенные рукой мастеров и волшебников, всегда приводили меня в восторг. Три ряда этих башен, каждый из рядов выше предыдущего, сколько я себя помню, перемежались зелёными садами, галереями, открытыми купальнями. Статуи, картины, гобелены — всё это сверкало золотом и сочилось роскошью. Цветы и деревья в саду — самые редкие, самые необычные и прекрасные, всегда приковывали взгляд. Даже дворцовые стены, которые, казалось, не могли особо выделяться, являли собой произведения искусства. На камнях тут и там были выбиты узоры драконов, львов, чудовищ. Великолепие Народного Дворца никогда не знало равных, и находиться в этом месте было великой честью. Шестьдесят лет назад. То, что предстаёт нашему взору, стоит только обогнуть горную гряду, ужасает и ввергает в уныние. Вместо высочайших башен, в одной из которых я когда-то жила — грубые обрубки, вместо стен и садов — поле каменной крошки. Деревья, чёрные и иссохшиеся, повалены на землю и привалены остатками дворцовых укреплений. Главные ворота, которые открывали некогда волшебный мир столицы, по-прежнему на месте, вот только в них нет нужды — арка ворот — единственное препятствие на пути к замку, каменная кладка стен давно осыпалась, как и лепнина на колоннах. По двору ветер гоняет лишь мусор и листья, обрывки картин из галереи лежат, придавленные остатками статуй. Смерть добралась и до этого места, отняв не только близких мне людей, но и мой дом. Искатель выглядит поражённым, но ещё хранит долю надежды — перебегает из помещения в помещение, словно ищет чего-то. — Мы прошли весь этот путь напрасно. Здесь уже многие годы никого нет. Я упираюсь ногой об отвалившуюся от статуи голову и сильным толчком отправляю её катиться вниз по лестнице. Голова Паниза Рала, великого правителя прошлого, чьи потомки уничтожили всё, что только было возможно. Искатель делает мне знак остановиться, прислушивается. Когда каменная голова прекращает свой спуск и наступает тишина, я различаю тихое шарканье, далекое, но не похожее на копошение крыс. Шаги. — Я не уверен, что дворец пуст. Да, я тоже чувствую это — человеческое присутствие, и когда Сайфер сворачивает на звук, я, выхватив эйджил, следую за ним. Мальчишка держит меч наготове, ведь мы оба прекрасно знаем — шагать могут не только люди. Шадрины, гары, мрисвизы — это заброшенное место мог занять любой монстр или просто какой-то безумец. Кто знает, может это Джиллер, сошедший с ума в своей развалившейся башне. Мы готовы биться, если потребуется, готовы к любому повороту. Шаги становятся ближе, чётче, стоит лишь за угол завернуть — мы увидим источник шума. Эйджил жалит кожу, напоминая, что он готов к чему угодно. Оружие не нужно. В конце коридора, разбитого и заваленного мусором, находится женщина. Сгорбленная, седая, полулысая. Дряблое лицо испещрено морщинами. Левая половина её лица в тени, в то время как правая повернута к окну, а потому взгляд женщины, направленный в нашу сторону, я могу прочитать. Она рада. Её тонкие губы изгибаются в улыбке, подтверждая мои наблюдения. Опираясь на кривую палку, старуха делает шаг нам навстречу, и серебряный Рада-Хань на её шее переливается в свете серого дня. — Искатель… Неужели пришло время? Голос её скрипучий и слабый, но улыбка становится ещё шире, ещё радостнее. Сперва я думаю — это ведьма Амнелл. Сидела в этих стенах и ждала своего Ричарда, но Искатель не видит в старухе любовь всей своей жизни. Он подходит к ней почти вплотную, нагибается к её лицу. — Шота?! Ох, ну ещё лучше! Ведьма Шота — в отличии от Амнелл, настоящая ведьма — вечная хозяйка Предела Агаден, властительница гор Ранг-Шада и негласный враг лорда Рала, хоть именно она и указала нам однажды, где искать Локи. Если она здесь, в ошейнике, значит всё даже хуже, чем я думала. Пала не одна Д’Хара, пал весь мир. — Когда магия уходит, — старуха протягивает ладони к Сайферу и гладит его по щекам, — с ней уходит и прелесть молодости. — Что здесь произошло?! Вопроса мальчишки ведьма, кажется, ждала. Она опирается на свою палку поудобнее, начиная свой рассказ. — Магистр сошёл с ума. Это судьба мужчин-исповедников, — она заходится смехом, — а порой и старых колдуний. Отсмеявшись, она продолжает, а Сайфер слушает, раскрыв рот. — Он разрушил дворец, магические барьеры пали и волшебник освободил меня из темницы. — Волшебник? Зедд? — оживляется мальчишка. — Другой, — старуха качает головой. — Скользкий, хитрый. Когда дворец опустел, он пришел и освободил меня. Джиллер. Сказал, что колдун колдуну помогать должен. Конечно, ведь кроме нас двоих не осталось колдунов на всём белом свете, кроме нового магистра. Он позаботился об этом. Старуха снова смеётся, но приступ кашля вынуждает её прекратить. — Когда это всё было? На вопрос Сайфера ведьма лишь щурит глаза. — Время старый скользкий угорь, не так ли? Она манит нас за собой, подзывая к стене против окна. На ней нацарапаны какие-то символы, зазубрины. Слишком непонятно. Ведьма касается своей писанины кончиками морщинистых пальцев. — Проход ягнёнка… Сорок лет… Пятьдесят… — Почему ты осталась? — перебивает её мальчишка. Такой нетерпеливый, на его месте я бы не стала мешать ведьме в подсчётах. — Ищу ключ от ошейника. Должен быть где-нибудь здесь. Она явно лжёт. Или издевается. Или вышла из ума, что вполне вероятно. Слушать все эти бредни я не намерена более ни минуты. — Где магистр? — спрашиваю я, на что ведьма снова улыбается. Так невинно, словно она ребёнок. Впрочем, сознание её могло помутиться и до такого уровня. — О, его тут нет, — говорит она, снова оборачиваясь лицом к стене. — Он не приходит сюда. Боится своей матери. Не могу не отметить, как вытягивается лицо Сайфера при упоминании о его ненаглядной. Конечно же, я уверена, что мать магистра именно исповедница Амнелл. В отличие от Искателя, который это может только предполагать, я помню, что убила всех прочих исповедниц до единой. — Кэлен здесь? — спрашивает он с надеждой, делая шаг к ведьме. Она отрывается от своих записей, оглядывается. — Нет, нет, не она, — Шота тянет мальчишку к себе, и когда тот нагибается, шепчет ему на ухо: — Её дух. В опустевших помещениях, где каждое слово многократно повторяется эхом, никакой шёпот не остается тайной. А затем ведьма отводит нас в королевскую усыпальницу, где мы с Искателем видим то, что нам не нравится. Каждый своё. Два саркофага с вырезанными искусной рукой изваяниями. Мужчина и женщина, невероятно похожие на людей, что здесь почивают. Сайфер — кто бы сомневался! — сразу же падает на колени перед саркофагом женщины, я же прохожу к мужскому. Очень тонкая работа, лорд Рал изображён крайне похожим на того лорда, каким я его знала. Это-то меня и тревожит. Обычно на саркофаге людей изображают в том возрасте, в котором они умерли, а это значит, что Даркен Рал не увидел своей старости, как и его «супруга». Смешно. Род Ралов никогда не брал себе жён. Наложниц для продолжения рода всегда хватало. В каком же он пребывал отчаянии, что решился на такое? Неужели всё это потребовалось для того, чтобы успокоить бунты? Без шкатулок Одена и без опасности со стороны Искателя, лорд Рал мог прожить более чем хорошую жизнь. Но нет, ему понадобился ребёнок-исповедник. Мальчик. При том, что каждый знает, что таким существам лучше не жить. Именно потому я отправилась тогда на Валерию — мальчика-исповедника нужно было забрать из условий свободы в клетку, мальчика же, который по праву рождения имеет слишком много власти, следовало прикрыть и подавно. Даркен Рал — глупец, что не понял это. И даже если в этой идее зачинщиком был Джиллер, я не могу простить господину его глупость. То, что оба родителя нового магистра умерли молодыми — не удивительно. — Должен быть способ как-то вернуться назад во времени. — Сайфер, проведя по каменным волосам своей исповедницы, поднимает на Шоту взгляд. Та каркает своим скрипучим смехом. — Именно это она и сказала мне. Мальчишка снова смотрит на изваяние, которого до сих пор касаются его пальцы. Было бы странно ждать, что Кэлен Амнелл проживёт шестьдесят лет, дожидаясь его, чего же он тогда так хватается за этот холодный камень, словно в нём его зазноба? Она глубже, под крышкой, кости и прах, но Сайфер словно не понимает этого. — И что ты ей ответила? — спрашивает он ведьму, которая лишь скалит свои сгнившие зубы. — Ответить было просто, — говорит она. — Всё, что тебе нужно — это совместить магию Одена, исповеди и эйджила в точно таком же порядке, в точно такое же время. Но даже если у тебя есть шкатулки, даже если эта распутица пожелает помочь тебе, ещё не хватает одной важной составляющей. Магии исповеди. Проклятая старуха не нравится мне. Я всё ещё помню, какой надменной она была в годы своего могущества, как ставила вечные условия и снисходила до ответов. Слишком много спеси. Теперь, когда магии у неё нет, я бы с удовольствием прошлась по ней эйджилом, но думаю, что её косточки не выдержат этого. Ещё потом дыхание жизни на неё тратить, а оно не бесконечно. Поэтому я воздерживаюсь от любых проявлений моей к ней враждебности, тем более, говорит она сейчас те вещи, которые полезно послушать. — Потому она и согласилась выйти за Рала, — объясняет ведьма, пока Сайфер тошнотворно поглаживает каменные волосы своей ненаглядной. — Чтобы родить дочь, которая смогла бы помочь тебе. Естественно, растроганный её словами мальчишка тотчас припадает щекой к бездушному камню. Любовь творит из людей идиотов. Какое счастье, что судьба оградила меня от подобной участи! — Вместо этого она произвела на свет мерзость, — выплевывает ведьма, и в тот же час Сайфер приподнимает голову от саркофага. Его взгляд мне знаком и понятен — он что-то себе надумал, очередную глупость, и сейчас считает, что гениальнее идеи и быть не может. — Может, её сын всё-таки поможет нам? — Хитрость? — уточняю я, потому что действительно не могу даже представить, до чего довело его воображение. Мы шли в Народный Дворец с одной целью — найти нового магистра и убить. А теперь что — он станет инструментом для возвращения домой? — Нет, — Сайфер встречается взглядом со старухой. — Всё честно. Шота улыбается немного безумно. — Ты говоришь загадками, Искатель. Мальчишка бессознательно проводит ладонью по мрамору изваяния, за что уже хочется крепко надавать ему по пальцам эйджилом, и выдаёт несусветную ересь. — Это просто. Ты пойдёшь и дашь магистру исповедать себя. Знаешь, где нам найти его? Мне кажется, что после такой его идеи, Шота, даже с Рада-Ханем на шее, должна прийти в бешеную ярость, но вместо этого она широко улыбается. — Что надо, сделаю. А вам пора помочь. После этих слов она приводит нас к кладовой, в которой не осталось ничего, кроме мешка пшеницы. — Было больше, но мне нужно было что-то есть, — будто бы оправдывается она, и я не могу поверить, что эта старуха и гордая ведьма — один человек. Годы и ошейник сделали своё дело. Шота жалкая, но всё ещё полезная. Мы съедаем по горсти пшеницы, так, сырой, потому что готовить её не на чем и некогда, а затем я наведываюсь в те остатки башни волшебника, которые сохранились до этих времен. Верхних этажей, где Джиллер хранил свои склянки, нет, но остались кладовые, пыточные, спальни, которые принадлежали ему. Съестного я не нахожу, но пришла я вовсе не за этим. Порошок волшебника! Оставленный на видном месте, он словно бы ждал нас. То есть, я так надеюсь, что это именно порошок волшебника, по крайней мере, вид у него такой же. — Что это? — Искатель, который не оставляет меня ни на минуту, заглядывает мне через плечо, замечает пузырёк, хмыкает. — Мы от этого не превратимся в крыс? — В теории, возможно, — я откупориваю пузырёк, попутно объясняя мальчишке принцип действия порошка. — Загадаем ту деревню, где ты бросила в меня камень, — говорит он, оглядываясь на Шоту, застывшую в дверях. — Спасибо. — Поблагодаришь в другом мире, когда свидимся вновь, — она криво улыбается и уходит. К своей погибели, если у нас ничего не выйдет. Ну, заодно и к нашей. Всё же, раскрыть нашему врагу все детали плана как-то не очень здраво. — Значит, деревня, — подтверждаю я, высыпая содержимое Сайферу на ладонь. Он кивает и, прикрыв глаза, бросает порошок под ноги. Что ж, в крысу он не превратился, а красный дымок был вроде как таким, как и должен. Я также закрываю глаза, рисуя в голове образ разрушенной деревни и разжимаю ладонь. Мы разыграли последний козырь, и теперь только Создатель ведает, ждёт нас успех или погибель. Что ж, хоть мне и не свойственно надеяться, сейчас я себе это позволяю. *** Ему было девять, когда мать предала его. Мать, которой он так доверял и которую любил, просто пришла в его покои ночью с кинжалом, и если бы не этот исповеданный, Итон, кажется, который спал на коврике в углу и вовремя поднял переполох, она заколола бы его, как поросёнка. Своего ребёнка, которому лживо признавалась в любви, глядя в глаза. Доверчивый ребёнок, Николас всегда безоговорочно верил в искренность материнских чувств. Ни разу она не сказала, что чем-то недовольна, всегда была нежна и ласкова, и вдруг… Он открыл глаза из-за визга своей живой игрушки, и встретился с матерью глазами. В ее взгляде читались страх и боль, но сталь, поблёскивающая в её ладони, открывала маму с другой стороны. Вбежавшие на шум стражники, которые наверняка без проблем пропустили мать в его покои, не догадываясь о её умыслах, быстро заломили ей руки, и кинжал выпал из пальцев, со звоном коснулся земли. Николас, опешив, скользил взглядом по длинному изогнутому лезвию и в отчаянии гадал — чем он оказался так плох для своей матери, что она решила убить его? В голове ребёнка не укладывалась эта её жестокость, ведь он всегда был для матери идеальным мальчиком, прилежно учился, чтобы её порадовать, был вежлив и дружелюбен. Но если при всём этом мама всё равно не смогла по-настоящему полюбить его, то нужно ли вообще пытаться быть хорошим? Совершать шалости всегда было интереснее, хоть Николас и старался вести себя примерно, даже когда никто не видит. Теперь уже это не имело смысла. Мать увели, а Джиллер, прибежавший на шум, схватил Николаса в охапку и, встревоженно осмотрев на предмет повреждений, завернули его в тёплое одеяло и повёл к отцу. Когда Николас оказался в отцовских покоях, мать уже была там. Она стояла на ковре у камина, сцепив пальцы в замок, а в глазах её блестели слёзы. Николас посочувствовал бы матери, если бы не её предательство. Он отвернулся, хотя знал, что она смотрит на него, позволил Джиллеру провести себя к отцовскому креслу, где тот привлёк его к себе и поцеловал в лоб, а после — усадить себя в соседнее кресло за материнской спиной. — Посмотри на него, моя глупая Кэлен, — сказал отец, сопровождая слова взмахом руки. — Ты любила его хоть капельку? — Ты знаешь, что я люблю его. Очень люблю, — сказала она, оглянувшись на Николаса, но он снова отвёл взгляд. — Ты ведь видишь, что он творит. Сейчас он исповедовал ребёнка, приказав тому отрезать себе палец, а завтра что? Прикажет сжечь город забавы ради? Слова матери оскорбили Николаса. Всё, чего он хотел — чтобы у него был друг, который будет с ним играть, но сын повара всё время рвался на кухню, помогать своему папаше. Что плохого в желании иметь друзей? Отец после её слов тотчас вскочил с кресла и размахнувшись, ударил мать так, что та упала. Николас подавил в себе всякую жалость к этой женщине. Она бы не пожалела его этой ночью, если бы ей не помешали. Это более не была его мать, Николас видел лишь постороннюю женщину, которая была виновна. В этот миг генерал Эгримонт приволок вырывающуюся Алису, няньку, наверняка такую же лживую, как и женщина, что дала ему жизнь. — Алиса не знала, — вступилась немать без предисловий. Для себя Николас решил называть её именно так. И сейчас эта немать брала всю вину на себя, хоть Николас и не верил в невиновность Алисы. Теперь он не верил никому. — Это всё я. Отец перевёл взгляд со служанки на жену. — А почему она хотела сбежать в тот момент, когда ты пыталась убить нашего спящего сына? — спросил он, хватая её за воротник её богатого платья. Алиса смотрела на свою госпожу со слезами на глазах, а немать лишь беззвучно шевелила губами, словно хотела что-то сказать служанке. В любом случае, отец быстро закончил с этим, просто перерезал Алисе горло, и Николас даже подпрыгнул в кресле. Первая мысль — Алису жаль. Ей можно было бы всыпать сотню плетей, и она бы снова стала послушна. Но вслед за этой мыслью пришла вторая: эта служанка сговорилась с нематерью, она пособничала преступлению. К тому же, она так красиво билась в конвульсиях, а в её стекающей на ковёр крови была такая эстетика, что Николас отбросил всякую жалость и поудобнее уселся в кресле, продолжая наблюдение. — Как матерь моего ребёнка, — заговорил отец, когда тело Алисы застыло, — каким бы монстром ты себя ни показала, я дарую тебе милосердную смерть. Николас поёжился. Отец всегда был добр к нематери. Любил её, заботился, и сейчас снова проявлял неслыханную мягкость. Немать не заслуживала такой роскоши. — Эгримонт, отправь её на плаху, — отдал отец приказ, но Николас остановил его. — Нет, отец! Немать, эта лживая гадина, обернула к нему лицо, и он заметил проблеск надежды в её глазах. Неужели она решила, что он настолько глуп, что сохранит ей жизнь? Той, которая собиралась оборвать его дни из-за какой-то детской шалости? Нет, Николас не был так ослеплён эмоциями, как отец. Он не хотел прощать эту женщину. Он хотел другого. Николас встал, расправил плечи. — Пожалуйста, дай мнé это сделать. И он сделал, хотя немать и взывала к его доброте, пока он срезал куски кожи с её рук и ног. Как она ни кричала, ни молила Создатель и добрых духов, это ей не помогло. Ему было девять, когда мать попыталась убить его. Ему было девять, когда он убил мать. Он стоял, глядел на мраморную копию этой предательницы в усыпальнице и пытался почувствовать хоть что-то, но нет. Отец, стоящий рядом, чувствовал — он явно страдал, что его жены больше нет, — Николасом же прочно завладела пустота. — Остались только мы, Николас, — отцовская рука мягко легла ему на плечо. Николас вздохнул. Отец, который, судя по рассказам Джиллера, держал все Срединные Земли в железном кулаке, был теперь мягче пудинга. Слабый, ничтожный. Не таким должен быть правитель. Николас поднял на него глаза. — Нет, отец. Только я. Эти слова послужили сигналом для прежде исповеданного Эгримонта, и тот без колебаний вогнал меч в спину бывшего господина. Отец вскрикнул от неожиданности и в ужасе уставился на меч, прошивший тело насквозь и вышедший из груди на целый кулак. Николас молча проследил за тем, как отец упал. Слабый правитель нашёл свой конец. Да здравствует король, как говорится. — Я вам угодил, магистр? — заискивающе спросил Эгримонт, Николас опустил глаза к земле, отец был ещё жив. — Ты мне очень угодил, — ответил он, глядя отцу прямо в глаза. Отец был добр с ним, но для благоденствия в стране, Д’Харе нужны были перемены. Для полного счастья, неплохо было бы исповедать и Джиллера, но тот, к великому сожалению, однажды принял микстуру, защищающую от силы исповеди. Впрочем, пока волшебник делал угодные вещи, не было необходимости от него избавляться. — Вели подать сладкий пирог, — бросил Николас, разворачиваясь к выходу из усыпальницы. — Никто больше не посмеет запрещать мне сладкое или что-либо ещё. В дверях он остановился и обернулся. — Ах да, пусть мастера изготовят лучшее изваяние для саркофага. Всё же, я любил отца. С этими словами он вышел, перелистнув эту страницу своего прошлого, чтобы никогда больше о ней не вспоминать. Пятнадцать лет всё было хорошо. Сперва Николас исповедал всю свою прислугу, затем всех командиров. Когда стало ясно, что народ смеет возмущаться, Николас стал исповедовать и их. По человеку в два часа, его силы восстанавливались так же быстро, как и у матери. А однажды он познал Кон-Дар, разом лишив воли всех призванных ко двору крестьян. Двадцать, может более — они в один голос протянули: «Приказывай, исповедник». Николасу это понравилось. Понравилась эта безграничная власть, это чувство полного превосходства, захотелось большего. Склонить города, целые королевства. Он мог, и он делал это. Но… Чем больше он познавал вкус власти, тем более был недоволен тем, что она не безгранична. Нельзя было рисковать, оставляя тех, кто может сопротивляться ему. Так под опалу попали все морд-сит. Легче было остаться без них, чем ждать их бунтов. Николас плохо спал, ему всё время чудилось, что против него зреет заговор. Начало казаться, будто дух матери приходит каждую ночь выпивать его сон и всякую радость. В тенях он видел её лицо, а в шуме ветра за окном слышал её голос. Три года он прожил так, потеряв всякую радость к жизни. Ни женщины, до приторного покорные, ни самые вкусные яства, ни сладкие пытки пленных не делали его счастливее. Николас винил во всём дворец с призраком матери, проклятые стены, в которых беспокойная душа ощущает свою свободу. Решение покинуть Народный Дворец подсказал ему Джиллер. В совете волшебника что-то было, и, несмотря на то, что неподвластному исповеди магу он не доверял, сборы начал. Около полугода слуги перевозили всё добро в Тамаранг, где он решил обосноваться, и эти полгода в новом доме Николас чувствовал себя хорошо. Вот только через полгода сны возобновились. На этот раз они были не просто тревожными — мать приходила, говорила с ним, строго и жёстко. Такой его мать никогда не была, даже в тот миг, когда нависла над ним с кинжалом в ту злополучную ночь. Во сне она угрожала ему расправой, запугивала, обещала чудовищные муки. Тамаранг также пришлось покинуть, а заодно и всё добро, потому как дух мог быть привязан даже к самому невзрачному предмету. Находясь постоянно в ужасном расположении духа, он исповедовал теперь с ещё большим рвением, а тех, кто избегал исповеди, приговаривал к смерти. Так прошло ещё десять лет, которые магистр провёл в постоянных переездах с места на место. Призрак матери доставал его везде. У Николаса от этих волнений выпали все волосы на голове, и даже брови, а вокруг глаз растянулись чёрные тени. Он стал шарахаться всего — света, тени, своих слуг, даже себя самого, засел в тёмной пещере совсем один, велев убивать всех без разбору, кто не был подчинён его магии. Под опалу попал даже Джиллер, верой и правдой служивший ему все эти годы. Волшебник, к сожалению, сбежал, но Николас оградил себя таким кольцом стражников, что никакой маг ему не был теперь страшен. Куда более страшными оставались сны. Около пятнадцати лет Николас провёл в пещере, власть ему давно стала не в радость, мир за пределами пещеры перестал иметь значение. Николас знал, что прошел бой с Асгардом. Знал, что земля погибла, а воздух загустел, но даже не попытался выйти взглянуть на это. Важна была лишь безопасность. Голос матери, её образ стали уже делом привычным, Николас смирился с её устрашениями, сделал их частью себя. Но затем его мир снова нарушили. — Магистр, здесь какая-то старуха. Говорит, у неё есть для вас сведения об Искателе и… о магии Одена. Вбежавший прислужник, имя которого Николас не удосужился запомнить, внёс смуту в его размеренное существование. Об Искателе ходили легенды, как о человеке, который был близок к уничтожению династии Ралов. Если он здесь, то найти и убить его — первоочередная задача. Магия Одена же вовсе всегда казалась чем-то из области фантазий, в существование этой великой силы Николас не верил. Но если вдруг… — Пропусти, — велел он спокойно, хотя внутренне весь подобрался перед волнительным разговором. Старуха вошла тихо, как мышь. Испуганно огляделась по сторонам, но в пещере было темно, чтобы у неё вышло хоть что-то разглядеть. Лишь через природную трещину в потолке пробивался слабый луч света. Старуха вошла в этот луч, шёпотом позвала. — Магистр… Николас сделал шаг, и она обернулась на звук, но тотчас его ладонь легла на её шею поверх ошейник. Ведьма. Такая же, как и его мать. Исповедать её было нетрудно — никакой воли к сопротивлению, просто принятие его могущества и тихое: «приказывай, магистр». — Скажи мне, зачем ты здесь? — спросил Николас, когда старуха встала на колени. — Искатель вернулся, — охотно поведала она. — И у него все шкатулки Одена. Хочет, чтоб ты исповедал его. — Почему он этого хочет? — Николас обошёл старуху слева, и она проследила за ним взглядом, головы при том не повернув. — Потому что, если ты сделаешь это в тот самый момент, когда он соединит шкатулки, и когда его ударит морд-сит эйджилом, он вернётся во время до твоего рождения и убьет твоего отца. И тогда тебя, магистр, никогда не будет. Старуха говорила странные вещи, и Николас не поверил бы ей, если бы она не была под исповедью. — Я уничтожил всех морд-сит, — напомнил он. — У Искателя нет шансов. — Одна прибыла сюда с ним из прошлого, — возразила старуха. — Они хотят сместить тебя. Дело обстояло хуже, чем Николас предполагал, но у него было достаточно сил, чтобы не бояться ничего. — Я убью их обоих, — уверенно сказал он, но исповеданная качнула головой, отчего её пепельные волосы упали на глаза. Она не стала их убирать. — Ты не сможешь. Искатель будет тебя ждать под полной луной на скале Крови и держать шкатулки. Как истинный Искатель, он в миг почувствует малейшую угрозу и тут же сложит шкатулки вместе. А если ты не исповедаешь его, то владея магией Одена, он станет править тобой. Николас слушал её внимательно, и находил в старушечьих словах смысл. Однако, он всё равно не боялся. Призрак матери — вот что страшно. Всё остальное — лишь пыль. — Ведь ты знаешь, как мне обмануть его? Старуха встретила вопрос улыбкой. — Если исповедаешь его, но не позволишь морд-сит добавить ему своей магии, ты подчинишь себе человека с силой Одена. Твоя власть будет абсолютной и вечной. Николас представил себе это — он, на вершине всего мира, а народы склоняются перед ним, как колосья пшеницы перед ветром. Картина будущего была прекрасна. И вдруг, чисто теоретически, дух матери отступит перед этой великой силой? Светлое будущее казалось ближе, чем когда-либо. — Аскель, — позвал он своего генерала, и тот мигом влетел в пещеру, вытянулся по струнке. — Готовь солдат. Мы выступаем. *** Я и прежде была небольшого мнения об умственных способностях Ричарда Сайфера, но теперь я в очередной раз убеждаюсь, что ума у него не больше, чем у ёжика. Закопать обе шкатулки Одена в одном месте — это нужно быть гением сокрытия. Просто чудо, что никто до них не добрался. Пока он выуживает наш главный козырь из ямки в зарослях, я наблюдаю за ним, прикидывая, не прибить ли его и не завладеть ли шкатулками? Если они достанутся мне, я смогу расправиться с новым магистром и стать богиней этого мира. Но, к счастью для Сайфера, я никогда не была настолько тщеславна. Он прячет третью шкатулку в мешок и поднимает на меня глаза. — Ты сказала, мы будем сражаться вместе, пока магистр не умрёт. — И? Понятия не имею, к чему он клонит, но чем быстрее он закончит, тем быстрее мы уберёмся из этого мира. — Если план сработает, он будет стёрт из истории, никогда не родится. Но если ты вернёшься и будешь сражаться на стороне его отца, то тогда всё это повторится. Ты видела наследие Рала. Ты видела, что будет, если он победит. Спроси себя — это то будущее, за которое стоит бороться? Я слушаю его молча, и я ненавижу его за то, что он говорит. Ненавижу за каждое слово, потому что всё это — правда. Мир, которому я была верна, человек, которому я считала честью служить — всё это привело к разрушению, к уничтожению. Мои сёстры умерли все до одной, и я была бы в их числе, если бы судьба не забросила меня сюда. Чёрное небо, пожухлая трава, голод, смерти — не этого я хотела. Не это обещал нам лорд Рал. Он казнил Локи. Того, с кем можно было договориться. Он попытался отнять его волю, а отнял жизнь. И я снова не вмешалась, потому что верила, до последнего верила, что всё не напрасно, всё во благо. Но выходит… Мой лорд был настолько слеп, что жажда мира превратилась у него в жажду власти, окончив всё смертью. Это не то, за что стоит бороться. Но смогу ли я позволить Искателю победить? Позволить разрушить привычный мне уклад, победить того, кому я клялась в верности и кем восхищалась? Смогу ли я снова просто стоять и ждать, пока дорогой мне человек не падёт? — Шевелись, нужно успеть до наступления ночи. — Я ухожу, не наградив Сайфера даже коротким ответом на его вопрос. Я сама не знаю, как я поступлю. Я не уверена, что даже сама себе смогу однажды дать однозначный ответ. День тянется мучительно медленно. Искатель вроде как спокоен, а вот я не могу даже присесть. Месяц скитаний по этим гиблым землям, наконец, подходит к концу, сегодня полнолуние, как и тогда, когда Сайфер проводил свой ритуал, и именно сегодня Шота должна сообщить новому магистру о нашем плане. Но что, если он прибудет сюда до наступления ночи, либо ближе к утру? Всего один шанс на победу, но он такой спорный, что не хочется и загадывать. — Посиди, отдохни, я их услышу. Я одариваю мальчишку презрительным взглядом. Мне не нужны его забота и защита. Я — сама себе щит и меч, за месяц пути вполне можно было уяснить это. Я рада, что этот месяц подошёл к концу, и этот комок идиотизма и морали более не будет зудеть над ухом. Вот только нам нужно выиграть последнюю битву. Справиться, несмотря ни на что. Первые звезды становятся ярче, небо — темнее, и Сайфер, устроив все три шкатулки на камне посреди плато, усаживается поудобнее. Сложить шкатулки для него теперь дело одной секунды, но всё равно я волнуюсь. — Идут, — подаёт мне сигнал Искатель, хотя я всё ещё ничего не слышу. Тем не менее, я верю ему и становлюсь в оборонительную позицию, закрывая мальчишку собой со стороны единственного прохода. Над головой плавает полная луна, Создатель на нашей стороне. Совсем немного, несколько минут, и мы либо вернёмся домой, либо погибнем. Я слышу их — шаги, только теперь, когда они так близко. Всё же, у Искателя есть чуйка, должна отдать ему должное. Эйджилы вылетают из петель и занимают привычное место в моих ладонях. Жжёт, но боль приятная — это боль предстоящей победы. Они входят — лысый урод, серой коже которого явно не доставало солнечного света, и пятеро его солдат, генерал и арбалетчики. Что ж, лёгких путей я не ожидала. — Я ждал тебя, магистр Рал, — говорит Сайфер с едва ощутимой насмешкой, отродье исповедницы же хмурится на такое приветствие. Сколько лет он не видел живой морд-сит — лет тридцать? И уж тем более он не ожидал увидеть Искателя. Увиденное его явно пугает. — Я старый друг твоей матери, — говорит мальчишка, подталкивая отдельно лежащую шкатулку к двум другим. Магия рождает свет, которого в этом мире совсем не осталось. Свет прекрасный в своём великолепии. Он ощущается моей спиной, густой и наполненный силой. Я знаю, что сейчас начнётся — пять арбалетов нацелятся на Искателя, поэтому я делаю шаг вперёд, чтобы закрыть им обзор как можно сильнее. Их генерал встречается со мной взглядом и противно скалится. Он попытается сорвать ритуал, вот только не знает, с кем связался. Я не отступаю, не принимаю поражение там, где можно биться, так что придётся ему попотеть. — Убейте её, — отдаёт приказ «магистр», и арбалеты взлетают вверх. — Я возьму её на себя, — кричит генерал. — Стреляйте в мальчишку. В следующий миг арбалетный болт врезается мне в плечо, а ещё несколько пролетают мимо. Уверена, ни один из них не зацепил Ричарда. — Её! — срывает голос Рал. — Убейте её! На висках его проступают вены, на что я усмехаюсь. Я ранена, но это не имеет значения. Ричард почти завладел магией Одена, сейчас исповедник поймёт это и попытается использовать ситуацию в своих целях. Главное для меня — протянуть. Если мы всё сделаем правильно, сёстры и оживить меня смогут, так что лишь бы сердце билось, остальное приложится. — В Искателя! — командует генерал, чем сбивает с толку своих солдат. Я понимаю его стремление убить меня собственноручно, но его амбиции несут в себе больше глупости, чем толку. Ещё один болт ударяет в левый бок, прошивая меня дикой болью. Селезёнка пробита, не иначе. И всё же, это не те повреждения, которые убивают моментально, так что я ещё смогу выполнить свою часть сделки. Сайфер, между тем, практически заканчивает ритуал, Рал понимает это и, несмотря на то, что я ещё не устранена, бросается к Искателю и касается его исповедью. В этот миг меня настигает третий болт, ударяя в грудь. Этот удар сбивает меня с ног, но я помню, зачем я здесь. Я знаю, что ещё не обречена. Теперь я борюсь не за правое дело, а за свою жизнь. Выгибаясь на земле, я дотягиваюсь до ноги мальчишки и касаюсь её эйджилом. «Мы сумели», — проносится в голове облегчённая мысль. Я ощущаю, что сердце с каждым ударом бьётся всё медленнее, и я вижу лицо генерала, направлявшегося в мою сторону. Но добить меня он не успевает — мир вокруг стремительно меняется, и вместо генерала надо мной вырастает Алина, отражающая огонь волшебника. Всё происходит слишком быстро, чтобы сообразить. На уровне инстинктов я отрываю эйджил от ноги Сайфера и ударяю им сестру. Алина от неожиданности уводит ответный огонь в сторону, и тот пролетает над самой головой волшебника, лишь чудом не задев его. Я вижу девчонку Амнелл, вижу свет в её глазах и понимаю, что ритуал завершён — Искатель обрёл власть над шкатулками Одена, и это всё из-за меня. Сложно объяснить, почему на пороге смерти я выбрала именно этот путь, но я ощущаю, что сделала правильный выбор, пусть теперь мои сёстры и откажутся давать мне дыхание жизни. Большой ястреб, издав крик, пикирует к плато, в воздухе обращаясь в лорда Рала. Я предала его. Эта мысль должна бы причинить мне больше боли, чем все три болта, но я не ощущаю ничего. Лорд Рал мог уничтожить весь мир, теперь не сможет. Цена за тысячи жизней могла оказаться и выше. То, что лорд Рал проиграл Искателю — самое малое из всех зол. — Нет! — кричит господин, бросаясь к камню, где Искатель всё ещё держится за шкатулки. — Ты опоздал, — слышу я голос волшебника, и он так далёк, что я понимаю — смерть подобралась ко мне слишком близко. Глаза застилает тьма, и в последний миг я успеваю увидеть, что лорд Рал, подхватив меч Истины с земли, пронзает им шкатулки Одена. Волшебный меч, способный рассечь даже камень, делает своё дело — он разрывает связь шкатулок, зелёной волной отбрасывая Амнелл в сторону. Сайфер всё ещё пытается удержать целостность шкатулок, но из пробитого места вырывается зелёное пламя. Искатель лишь успевает отскочить в сторону, как это пламя, будто огонь Подземного Мира, вылетает вверх, окутывая лорда Рала. Взор мой затуманен, я держусь через силу. Мне нужно видеть. Как корчится мой господин в магическом пламени, как оно съедает его плоть, быстро и беспощадно, как он исчезает в яркой вспышке, и в тот же миг его обожжённое тело падает на землю прямо рядом со мной. Я ощущаю жар, исходящий от его тела, но не могу понять — сожалею ли я о его гибели, потому что сама, больше не в силах бороться, отдаю себя в руки судьбы. «Не вздумай умирать», — слышу я голос Локи посреди темноты, но ответить не успеваю, так как тьма вдруг уходит, и я понимаю, что говорит со мной не Локи. Это мальчишка Сайфер пытается любезничать. Тело болит, будто по мне пришлось стадо коров, но дышать легче. Я приоткрываю глаза, чтобы осознать, что происходит, и вижу Искателя, сидящего рядом со мной. В руках его блестит один из моих метеоритных камешков, совсем тоненький, вот-вот растает. — Так-то лучше, — общается ко мне Сайфер. — Твои сёстры решили тебя бросить, а Зедда не так легко уговорить использовать магию на морд-сит, сама понимаешь. Так что… — Он подбрасывает на ладони остатки камешка, — это последний. На заживление ушло много. — Сколько… — я пытаюсь поднять голову, но она слишком тяжёлая для этого. — Сколько я была в отключке? Искатель тычет пальцем в небо, и я понимаю, что уже светает. — Часа четыре, значит, — я всё же поворачиваю немного голову, чтобы удостовериться, что то не предсмертный бред во мне говорил. Так и есть — лорд Рал лежит рядом, чёрный, как уголь. Тело лорда Рала. Он так боялся огня, а теперь… Он сгорел в своей жажде подчинять. Я протягиваю руку, касаюсь его обугленной ладони, но тут же отдергиваю пальцы. Я могла бы жалеть его, могла бы скорбеть над его истлевшими останками, если бы он не сделал того же с важным для меня человеком. Сколько часов прошло со смерти Локи? Для меня — целый месяц. И всё равно, я не могу не ощущать боль, вспоминая об этом. Не чувства морд-сит, но я даю им место в своём сердце. — Ладно, полежали — и хватит, — я сажусь, стараясь двигаться как можно медленнее, но раны не болят — камни исцелили меня полностью. Знал ли Локи, когда давал их мне, что они спасут мою жизнь? Не думаю. И всё равно, я благодарна ему за этот подарок. Лишь сев, я понимаю, что мои сёстры всё ещё здесь. Стоят в отдалении, недобро глядя на компанию Искателя, волшебник с Исповедницей отвечают им точно такими же взглядами, и лишь мы с Сайфером в центре между ними, враги, спасшие друг другу жизнь, уравновешиваем это противостояние. — Ты предала нас! — нападает на меня Алина, привлекая моё внимание к её персоне. Стоит рядом с Трианой и Констанцией, глаза полны ужаса. Да, смысл своего существования потеряла не только я — все они лишились того, ради службы которому жили, которого любили и которым дышали. Они напуганы не так победой Искателя, как тем, что остались, подобно слепым котятам, совсем одни в этом мире. Но они не одни. Мой сын — теперь по праву он будет нашим лордом, и я прослежу, чтобы его правление не завело Срединные Земли в тупик. — Я сделала это ради спасения всех нас, — говорю я, поднимаясь с земли. — Лорд Рал мёртв, теперь вы в моей власти. Я обвожу их всех взглядом, каждую сестру, и в глазах их вижу сомнение. Однако ни одна из них не смеет мне возразить. Ни Констанция, ни Триана. Что бы ни было дальше, начало неплохое. Оглядываюсь на мальчишку, который всё ещё стоит рядом, и его дружки тотчас вырастают за его спиной немой стражей. У меня и в планах нет развязывать сейчас новую войну. Теперь в Срединных Землях и Д’Харе наступают светлые времена, нет причин рушить это. К тому же, Сайфер спас мне жизнь, хотя мог оставить умирать, а я умею быть благодарной. — Мы ещё увидимся, Искатель, — только и говорю я, едва заметно улыбаясь. — Когда-нибудь в будущем. И ухожу, уводя за собой сестёр. В этом времени прохода между скалами нет, остаётся уповать на то, что Джиллер снова даст нам крылья. — Стой! — окликает меня Искатель. Неужели решил закончить противостояние здесь и сейчас? Но нет, он проходит к скале и, обнажив меч, втыкает его в камень. Зачарованный клинок рассекает скалу, как масло, создавая глубокую трещину. От этого удара вся скала с громким треском разламывается надвое, образуя, пусть и не такой широкий как в будущем, но проход на ту сторону. Интересно, при каких обстоятельствах появилась расщелина в том мире? — Доброго пути, — напутствует Сайфер, и мы с сёстрами уходим. У меня начинается новая жизнь, и пусть я потеряла так много, я научусь жить с этим. Жить свободно. Не как морд-сит своего господина, а как Кара Мейсон, чья история начинается только сейчас. *** Ричард проводил взглядом отряд женщин в алом. Те ушли, даже не потрудившись прихватить тело своего лорда. Если прежде они только и жили его желаниями, теперь, с его смертью, преданность кончилась. От понимания этого было немного горько. Д’Хара прогнила настолько, что светлое будущее для неё придётся добывать годами упорного труда. Кто станет этим несчастным, на кого возложат такую ответственную миссию, Ричард и знать не хотел. Для него было важно другое — он вернулся. К той, которая сделала невозможное, подарив ему шанс на это возвращение. Теперь, когда всё закончилось, он мог наконец, впервые за месяц разлуки, обнять её. Когда он это сделал, Кэлен опешила. Она с непониманием смотрела на него, и даже когда он поцеловал её, смогла выдать лишь неуверенную улыбку. Для неё ничего этого не было. Ни брака с Ралом, ни рождения сына, ни бесконечного ожидания. Ричард готов был весь мир бросить к её ногам, чтобы только никогда злая участь снова не постигла её. Он опять обнял её, не находя слов, и ощутил длинные руки деда, обнимающие их обоих. — Я боялся, что больше не увижу тебя, — Ричард поцеловал любимую в нос и поднял голову на Зедда. — Вас обоих. — О чем ты говоришь? — Кэлен снова улыбнулась, всё так же неуверенно, в ответ он лишь погладил её по волосам. — Не знаю, с чего начать. Он начал. Когда Зеддикус перенёс их в безопасное место, к берегу моря, где прекрасный рассвет уже обнял своими лучами пологие песчаные склоны, Ричард рассказал всё. Про бесконечные скитания на пару с Карой по мёртвому миру, про жертву Кэлен, про её сына. И когда всё было сказано, волшебник, сославшись на некоторые дела, ушёл. Кэлен впервые за всё время заговорила. — Не могу поверить, чтобы я могла выйти за Рала, — она покачала головой, словно отгоняя эти глупые мысли и повернула лицо к морю, отчего кожа её вспыхнула мягким светом, — ему сына родить… — Кэлен, если я вернулся — этого будущего не было и никогда уже не будет. — Он взял её за руку, но она не сжала пальцев в ответ, слишком была поглощена своими тревогами. — Не знаю, — прошептала она с горечью. Принять такое действительно было делом непростым, и Ричард понимал её сомнения. — Когда мы впервые встретились, — напомнил он, — ты сказала, что готова отдать жизнь за Искателя. И ты это сделала. Когда, казалось, и надежды не было. Ты любила меня через время. Губы Кэлен задрожали, а глаза наполнились слезами. Она стояла перед ним, такая уязвимая, такая любящая, и Ричард снова обнял её, ощутив, как её слёзы, миновав ткань рубахи, коснулись его плеча. Они стояли так долго, просто молчали, и он поглаживал её по голове, а она, тихо шмыгая носом, прятала слезы в этих объятьях, и ничто не заставило бы их оборвать этот момент, если бы Зедд не вернулся, неся в руках шкатулки, что взял для изучения. — Магии Одена больше нет, — сообщил он, отбрасывая шкатулки к поросшему кустарником валуну. Кэлен отстранилась, неловким движением отёрла слёзы. Зеддикус подошёл ближе, выглядел он весьма довольным. — Рал мёртв, — слова прозвучали торжественно. — Пророчество наконец исполнилось. Ричард кивнул, припомнив детали их с Карой путешествия. Много не самых приятных вещей довелось им в этом пути пережить. Конечный результат стоил того. — И всё, наконец, кончено, — проговорил он, словно убеждая в этом самого себя. — Магические цепи, связывавшие последователей Рала, разорваны, — волшебник опустил ладони им с Кэлен на плечи, разворачивая обоих лицом к горизонту. — Возможно, наступает заря новой эры. Эры мира, гармонии, справедливости. Слова Зедда ложились бальзамом на душу, лишний раз напоминая, что всё именно так, как и должно быть. — Но также возможно, что с падением Рала новое зло явится на его место, чтобы заполнить пустоту и завладеть обломками власти. Да, об этом Ричард тоже думал. Они одержали победу в бою, но вдруг это не просто бой, один из многих, а война, в которой таких боёв не счесть? Возможно, меч Истины снова придётся обнажить уже в ближайшее время, ведь привлечённые пустующим троном, соседние короли могут начать растаскивать страну и узурпировать власть. — Ричард, послушай, — Кэлен взяла его руку и прижала к своей щеке. — Ты сделал всё, чего мы ожидали от тебя, и даже больше. Никто тебя не осудит, если ты вернёшься домой. Оба, и Кэлен, и Зедд, постарались смягчить свои взгляды, чтобы он не увидел по их лицам, как им отчаянно хочется, чтобы он остался. Но Ричарду даже не нужно было смотреть на них, чтобы знать, как сильно они привязались к нему. Он и сам привязался не меньше. Его спутники давно уже стали чем-то большим, чем товарищами. Любимыми. Семьёй. Он взглянул сперва на Зедда, затем на Кэлен и уверенно сказал: — Я дома. Для полного счастья рядом не хватало только сестры, но теперь, когда в Срединные Земли пришёл мир, они снова могли быть вместе. Рукоять меча Истины под пальцами налилась теплом, и это было тепло тихого счастья и робкой надежды. Конец первой части.