Самовнушение.

Яркий свет настойчиво ударил по глазам, только-только едва разлепившимся после кратковременного неожиданного сна. Беннетт сам не понял, как уснул. Возможно, игра в приставку с Феликсом так вымотала его после практически целых суток активной работы с перемещением трупов доктора Хаксли, что даже любимый сериал после самой игры не стал преградой для его сонливости. Он вырубился, совершенно забыв о сериале, и, по-видимому, проспал около двух часов. Судя по титрам на ярко мерцающем экране. «Выключить и спать дальше,» – мысленно решил для себя Беннетт, но когда потянулся к пульту, валяющемуся в углу дивана, обратил внимание на легкую тяжесть на руке. Навалившись на Беннетта и уткнувшись носом ему в плечо, спал Феликс. Пожалуй, редкое явление. Парень постоянно твердил, что от Бена можно ожидать что угодно, и из 100 возможных происшествий, 99 будут с отрицательным для Феликса [и мира] исходом. Так что, как правило, сна в обществе товарища он предпочитал избегать. Именно поэтому Беннетт дорожил такими моментами. И не важно, что через какое-то время Хониккер проснется, обязательно ворчливо напомнит про их уговор, по которому Беннетт был обязан разбудить его, раздраженно и устало вздохнет, а после покинет комнату, заперевшись в своей лаборатории. Сейчас было важно лишь тихое сопение и умиротворенное лицо. В любое другое время даже отсутствие насупленных бровей на молодом лице уже были поводом для Беннетта чувствовать себя благословленным. И ведь не скажешь же, что этот мирно спящий мальчик, что так доверчиво прижался к Бену, – всего лишь неудавшийся эксперимент. Всего лишь объект временного пользования со своим сроком годности. К сожалению, его сложно таковым воспринимать. – Эй, мистер Хониккер, – Беннетт сжал чужое плечо и слабо потряс сонное тело. – Мистер Хониккер, тебе стоит пойти в свою комнату, – ответа не последовало, и блондин в волнении (а отхватить после за невыполнение уговора ему очень не хотелось) пихнул спящего посильнее. – Мистер Хониккер! Проснулся. Лицо Феликса мгновенно исказила легкая гримаса недовольства, и он, сморщившись и нахмурившись, едва разлепил глаза. Свет от до сих пор мерцающего экрана, похоже, хорошенько вдарил по глазам, и парень резко уткнулся в чужое плечо лицом, раздраженно щурясь и теснее вжимаясь в предоставленную ему руку. Что же ты, черт возьми, творишь… Беннетт шустро схватил пульт и выключил каждый телевизор. В наступившей темноте Феликс затих и прекратил ерзать, утираясь лицом. – Мистер Хониккер? – Ты мне совсем отдохнуть не дашь, да? – устало выдохнул парень. – Хехе, – Беннетт наклонил голову, устраивая щеку на чужой макушке. Удара и ругани не последовало. Разрешение? – Но ты сам просил тебя будить. Или ты так устал, что тебя лучше как принцессу отнести? Последовала тишина. – Когда, – наконец подал голос Феликс, – ты должен уйти помогать дяде? – Моя смена начнется через два часа. – Ну, в таком случае, – фыркнул парень и заерзал, удобнее устраиваясь и опираясь щекой о плечо, – успокой шило у себя в одном месте и дай мне поспать хотя бы эти оставшиеся два часа. Беннетту оставалось лишь устало вздохнуть и покорно заткнуться, стараясь не шевелиться лишний раз и не мешать уже проваливающемуся обратно в сон юному ученому. Он откинул голову на спинку дивана и прикрыл глаза. Интересно, сколько ему осталось. Кажется, около года. Беннетт не вдавался в подробности создания, жизнеобеспечения и изнашивания данного образца. В личном проекте доктора Хаксли его единственной первостепенной задачей было выполнение приказов ученого, а интереса к тонкостям процесса и последующих двух лет наблюдения не присутствовало. В общих чертах, Феликс Хониккер не представлял для Беннетта никакого интереса как эксперимент. Впрочем, возможно именно это сыграло злую шутку. Беннетт осторожно повернул голову и коснулся носом рыжих волос. Пахнут какими-то химикатами-удобрениями для растений и шампунем с запахом корицы. Довольно едкая смесь, но парень лишь вдохнул поглубже и устроил щеку на чужой макушке. Феликс под боком недовольно завозился, но сразу стих. Устало закрывая глаза и проваливаясь в дрему, Беннет подумал о том, что постоянно напоминание о сути Феликса Хониккера и продолжительности его жизни сильно изматывают. Главная ошибка – не видеть в мальчишке перед собой кратковременный эксперимент. Забыть, что подобие человеческого существа лишь искусственно созданная личность. Это лишь объект для наблюдений с определенной целью – выяснить причины и впоследствии их устранить. Устранить на другом, совершенно чужом, объекте исследований. Главная ошибка – не считать Феликса Хониккера одноразовой вещью и позволить себе привязаться к нему. Всего лишь одна маленькая ошибка, низвергнувшая жизнь Беннетта в личный ад, от которого не спасает даже мыло. Этот стимулятор прекрасно позволял Бену забыться. Просто не думать обо всех тех ужасах, что творились с ним на Уберии. Не думать о прошлом помогало. Игнорировать наличие личной головной боли в образе рыжеволосого карлика – не очень. Передозировки не были позволительны, тогда он не смог бы работать. Но дикое желание напиться жидким мылом, позволив себе совершенно отключить мозг, и забиться в угол, прокрастинировав длительное время, появлялось каждый гребаный раз, когда Феликс одними своими неосторожными фразами напоминал о дерьмовости ситуации. «Мистер Беннетт, если ты не начнешь использовать, наконец, мозги, когда надо, мне придется вскоре тебя отпевать, а перспектива наблюдать и твой труп меня не радует. Оно не сгодится даже на опыты». Тошно. «Почему ты не отмываешь нормально волосы? Облысеешь однажды, я тебе шевелюру наращивать не стану». Тошно. «Знаешь, вскрывать людей можно не только бензопилой. Так ты потеряешь много ценного материала. Я… могу попробовать тебя научить?» Как же, нахрен, тошно жить в постоянном, каждоминутном напоминании, что для этого человека нет будущего. Тошнит от понимания, что ничего нельзя сделать. Этот образец заведомо провальный. Тошнит от дикого желания помогать, исполнять просьбы, стараться, стараться, стараться, стараться до полного изнеможения, чтобы, наконец, увидеть на этом лице не хмурую недовольную гримасу, а хотя бы подобие улыбки. Тошнит до постоянных минимальных (но бесполезных) увеличений доз в попытке забыться во всем этом дерьме, в попытке подавить чувства, смотря на довольное и заинтересованное лицо Феликса, пока тот занимается своими исследованиями. Тошнит от постоянных напоминаний себе, что сколько бы он не впрягался, сколько бы ни старался сделать времяпрепровождение этого мальчишки увлекательным и приносящим лишь удовольствие, это не имеет смысла. Вся эта ситуация бессмысленна. Ни жизнь Феликса, ни чувства Беннетта, ни какие-либо его действия по отношению к другу не играют роли. От этого всего есть только удушающая тошнота и тяжелая, давящая боль в груди при каждом напоминании самому себе, что Феликс Хониккер вскоре умрет. Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не чувствую Я ничего не Повторять это снова и снова каждый раз, когда тяжесть в груди реагирует на прикосновения Феликса к раненным рукам, к взлохмаченным волосам, когда вынуждаешь себя натянуть улыбку, внутренне борясь с желанием что-нибудь разбить. Феликс приоткрыл глаза, проснувшись от прикосновения к ступням и пояснице. Первое, что он увидел, было максимально сосредоточенным лицом Беннетта, которое моментально сменилось самодовольной улыбкой во все зубы при виде продравшего глаза парня. – Что ты творишь? – еще сонно проворчал Феликс и попытался пошевелиться, но внезапно понял, что его, нахрен, держат на руках. – Моя смена скоро начнется, я отнес тебя в твою спальню, – улыбаясь, пояснил парень. Опора у спины начала пропадать, и Феликс еще затуманенным сонливостью мозгом понял, что его уже перенесли на матрас. – Спи, мистер Хониккер. Но когда Беннетт собрался уйти, чужая рука схватила его за рукав желтого костюма, не позволяя уйти. – Такая перемена в положении вкупе с обстановкой и отсутствии теплой подушки лишь отбивают сон. Бен вопросительно посмотрел на, тем не менее, понемногу засыпающего Феликса и восторженно хлопнул в ладоши, широко улыбнувшись. – О, я могу принять это как приглашение на совместную ночевку от мистера Хониккера?! – Да, да, только не шуми. А дяде я отчитаюсь за тебя. И устраиваясь на краю матраса, Беннетт с невольным волнением позволил сонному Феликсу уткнуться в его плечо. И этой тихой ночью он понял, что стараться уверить себя в отсутствии того, что происходит с ним в данный момент, смысла нет. Пальцами одной руки он задумчиво взъерошил рыжие волосы, пропуская локоны через пальцы. Постараться изолировать себя от того, что только должно произойти, намного проще.