Life after death...

Ну что, Грег, давай поговорим о твоей земной жизни. Пришло время тебе оглянуться назад и взвесить все твои поступки. И давай вместе решим, куда же ты отправишься… - Что за чёрт… - Я не чёрт, Грег, Я – Бог. Хаус оторвал взгляд от своей ноги и внимательно посмотрел на «Бога». - Я что, перебрал с викодином? - Нет, ты – умер! - Я… - Хаус поперхнулся, - ЧТО??? Грегори Хаус сидел на белоснежном стуле посреди белого ничего. Перед ним за столом сидел пожилой мужчина с глубокими морщинами и светлым лицом. - Да ладно, Грег, тебе же всегда было интересно, что находится по ту сторону жизни? Поздравляю, твой час настал, ты переступил этот порог… Вобщем, добро пожаловать на «ту» сторону! «Это наверное сон», подумал Хаус. - Это не сон… - Ты что, читаешь мои мысли? - Я их слышу. И всегда слышал. Даже когда ты был жив. Старик перебирал бумаги из двух стопок бумаг на своём столе. В одной были белые листы, в другой – чёрные. Он поймал любопытный взгляд собеседника и пояснил: - Это твои грехи и добродетели, Грег. Судя по размеру чёрной стопки Грег понял, куда его отправят, если это не сон. - Ладно, если ты действительно Бог, то в чём разбираться? Свинских поступков в моей жизни явно больше, - Хаус многозначительно кивнул на чёрную стопку, размеры которой были раза в три больше белой, - так что я готов. Он встал со стула в ожидании, что его заберут… Кто заберёт? Черти? Дьявол? «Если это сон, то почувствовав жаркое пекло ада наверняка проснусь». Он усмехнулся своим мыслям. - А если нет? – вопрос прозвучал неожиданно и он вздрогнул. - А если нет, то это может стать увлекательным приключением! – зло ответил Грег, мысленно отметая возможность того, что это всё может оказаться по-настоящему. – Кстати, почему я умер? - Твой мозг не справился с тем, что ты с ним сделал. - А Эмбер? Она ведь умерла, да? А что с Уилсоном? Он меня не простил? Отвечай, что с Уилсоном?! - Хей, притормози! Не всё сразу. Давай сначала разберёмся с твоими грехами, а потом уже будем обсуждать то, что происходит внизу. - Да плевал я на свои грехи! – Хаус начал злиться. Если он и вправду умер, то единственное, что ему было интересно, так простил ли его лучший друг. - Я не жалею ни об одном своём поступке. Так что с Уилсоном? - Почему это тебе интересней того, где ты проведёшь вечность загробной жизни? - Потому что он мой друг!!! И в смерти женщины, которую он любил виноват я!!! Что с Уилсоном??? – требовательно спросил Хаус. - Он ещё не знает, что ты умер… почти… - И как понимать это «почти»? Как можно «почти» не знать о смерти друга? - Ты почти умер… - Как это? Я что, резко перестал быть врачом? Как можно «почти» умереть? - Ты так хотел решить проблему твоих отношений с Уилсоном, что твой мозг решил просто сбежать… в загробную жизнь. - Мой мозг меня убил??? Но почему тогда я только «почти», а не «совсем»? – язвительно поинтересовался Хаус. Если это всё правда, то какая разница каким тоном разговаривать с Богом? Он опять ехидно усмехнулся. - У тебя есть возможность вернуться. Хаус опешил. «Может я правда перебрал с викодином? Или загнал своё сознание в какую-нибудь ловушку, из которой оно никак не может выбраться? А может это просто химические процессы…» - Ты действительно в этом уверен? Или ты просто не хочешь признаться, что это ты виноват в смерти Эмбер? - ХВАТИТ ЧИТАТЬ МОИ МЫСЛИ!!! ЧТО С УИЛСОНОМ??? Хаус кричал. Кричал громко, стараясь заглушить этим криком ту боль, которая резко появилась в его груди. "Чёрт возьми, как может быть больно после смерти?" - Ты боишься, что я что-то узнаю о тебе? Что-то, что ты так тщательно скрываешь? Но я и так всё о тебе знаю. Грег, ты слышишь, всё… - этот старик будто не обращал внимание на крик Хауса. - Я ничего не скрываю. - Все люди лгут. А ты - человек. Следовательно тебе это не чуждо, ты тоже иногда врёшь. - Я не лгу. Я действительно такой мерзкий подонок, каким меня все считают. Я действительно закоренелый наркоман, у которого не хватает духу справиться со своей болью. Я и вправду ублюдок, который плюёт на всё, что ему хоть как-то дорого. Я жестокий сын, ненавидящий своего отца. Я просто жалкий инвалид и алкоголик. Такая правда Тебя устроит? - он опять кричал, и ему становилось всё больнее. - Это не правда. - Почему? - Потому, что когда мерзкие подонки попадают сюда, они более всего беспокоятся о себе, о том, куда Я их пошлю. Отнекиваются от каждого обвинения и рыдая ползают у Меня в ногах, лишь бы Я простил их и не обрекал на вечные муки в аду. Ты же первым делом хочешь знать простил ли тебя Уилсон. Не оправдываешься за свои поступки, а наоборот, обвиняешь себя во всём том, чего делал и не делал. А главное, тебе совершенно плевать, куда ты попадёшь, лишь бы не обратно, где тебя ожидает жалеющая тебя начальница, которая переживает за тебя больше, чем кто либо другой, боль, которую ты ненавидишь больше всего на свете, и лучший друг, девушка которого погибла из-за тебя. - Я не винов… - Ты сам так сказал, Грег. - Что мне делать? – чуть ли не шёпотом спросил Хаус и отвёл глаза. Губы пересохли. Он почувствовал, что боль в груди уже просто невыносима. Как будто что-то пыталось вырваться из его груди прямо через мышцы и кожу. Что-то очень горячее и неприятное. - Ты хочешь вернуться? - Зачем? – Хаус безнадёжно махнул головой,- он будет меня ненавидеть, да? Его глаза пытались найти ответ во всём, что его окружало. Но вокруг была лишь белая пустота. - Ты не сможешь жить как раньше. - Но почему? Он не простит меня? - А ты этого хочешь? - Почему Ты отвечаешь вопросом на вопрос? Ты же Бог, ты знаешь что будет со мной. Так ответь мне! – грудь рвало на части, кроме боли он уже ничего не чувствовал. - Я не знаю. Я узнаю только после того, как ты решишь возвращаться тебе или нет. - А почему ты не решил за меня? - Знаешь, чем отличается Человек от Животного у Бога? Человеку Я дал свободу выбора, свободу воли. Я не могу у тебя её отнять. Я не могу решить за тебя. Только ты можешь. - Я… хочу… остаться здесь. - Почему? - Не хочу видеть, как Уилсон будет меня избегать и винить в случившемся. - Почему? - Потому что он будет прав. А мне будет больно. - Почему? - Потому что я в этом виноват. Хаус внезапно почувствовал, что это действительно он виноват. Не понял, понимал он и раньше, а именно что почувствовал. Если б он не напился тогда, то Эмбер не пришлось бы его забирать. Она бы не села в автобус и не попала бы в аварию. И не умерла бы. Внутри сразу стало пусто. Он прислушался к боли. - Почему у меня так сильно болит грудь? – Хаус не выдержал и наконец задал этот вопрос. - Это значит, что ты вернёшься, не сможешь остаться здесь. - Почему? - Потому что это твоя совесть. Эта боль будет с тобой даже после смерти. И будет всё сильнее и сильнее. Если ты останешься здесь, то как ты думаешь, куда ты попадёшь? - В… ад? - Да. - Это туда, где бесы варят грешником в кипящих котлах? – Хаус попробовал пошутить, чтобы хоть как то отойти от новостей, но у него это явно плохо получилось. - Нет, это где твоя вина, твоя совесть будет сжигать тебя изнутри. Вечно. Хаус от неожиданного осознания ВЕЧНОЙ боли, понял, что не останется. Ни за что. - Мне надо подумать… - У тебя есть немного времени. - Спасибо. Он сел на стул и закрыл лицо ладонями. Он не может вернуться. Ему опять будет больно. Его нога не пройдёт, пока он не умрёт. «Но ведь и здесь есть боль? И будет вечно. А как выглядит викодин в аду? Есть здесь что нибудь, что сможет облегчить мои страдания? Вечные страдания…». Он не останется. Он вернётся и всё исправит. Но как? Эмбер уже не вернуть. Извиниться перед Уилсоном? Он убил, женщину который тот любил и просто скажет «Прости»? - Что я должен сделать, чтобы вернуться? - Ты принял решение? - Да. Я вернусь и… - И? - Я не знаю. Просто вернусь, а там пусть будет так, как будет. - Ты точно решил? Ведь там будет опять боль, опять нога, опять викодин, алкоголь… - Алкоголя не будет. Я завязываю. Моё удовольствие слишком дорого стоит. - Я могу пересмотреть твои бумаги и отправить тебя в рай. Там ничего не будет болеть, там будет здоровая нога. Не будет болеть грудь. Там будет хорошо. - Нет, я возвращаюсь. - Ты отказался от исцеления своей боли, которую ты так ненавидишь из-за… Ради чего? - Ради Уилсона. Ему сейчас как никогда нужна поддержка друга. Я должен ему помочь справиться со всем этим. - Последний раз тебя спрашиваю: или ты идёшь в рай, или возвращаешься назад. Твой ответ сейчас будет окончательным. - Я возвращаюсь. ************************************************************************ - Он вернулся. – голос Кади, это было первое, что он услышал. - Грег… Хаус! Ты меня слышишь? Он кивнул. Как болит нога. Ужасно болит. Была бы пила – не задумываясь отпилил бы. - У тебя остановилось сердце на полторы минуты. Сейчас ты стабилен. Я дам тебе морфий, чтобы нога не болела. Ты был в коме, поэтому обезболивающее не давали. Потерпи , я сейчас. – Кади побежала за лекарством. Хаус поднял голову и увидел лицо Уилсона. Тот стоял и смотрел ему в глаза. На секунду Хаусу показалось, что там промелькнуло беспокойство, волнение, переживание. Но лишь на секунду. Уилсон глубоко вздохнул и кивнул Хаусу. Потом повернулся и ушёл. Кади прибежала с морфием и уже собиралась поставить его, но тут Хаус как бы очнулся от всего случившегося и сказал тихо: - Не надо. - Хаус, но твоя нога, она болит, я же вижу. Тебе больно. - Я это заслужил, – ответил Хаус и закрыл глаза. ************************************************************************ Спустя месяц: Прошел уже целый месяц, а он все еще не поговорил с Уилсоном. Кади старалась не напоминать ему о произошедшем. Зачем напрасно теребить его? Зачем сыпать соль на рану? Она поддерживала его во всем. После выписки он сразу пошел на реабилитацию. Вот уже две недели он жил без викодина. Он сам так решил. И сразу сказал об этом ей, когда очнулся от комы месяц назад. Тогда она думала, что он дезориентирован, не понимает, что говорит. Но со временем решение не изменилось, и ее пугали возможные перемены в нем. Иногда в ее душу закрадывались сомнения на счет правдоподобности и искренности его намерений, но стоило ей увидеть его взгляд, в котором были боль и отчаяние, и, пожалуй, эта странная решимость, как она сразу переставала сомневаться. Она держала его за руку, когда он бился в агонии, кричал от боли. Она плакала каждый раз, когда он просиживал на коленях перед унитазом добрую половину светового дня. Она чуть ли не каждый день ночевала у него в палате только потому, что он не мог заснуть, если ее не было рядом. Сначала она испугалась. А если это проявление любви? Но со временем поняла, что ему просто нужен друг. Так как Уилсона рядом не было, то другом стала она. В реабилитационном центре для нее сделали исключение и она почти всегда была рядом с ним. Кемерон, Чейз и Форман часто навещали его. И вот что странно: он не отталкивал их от себя, а принимал их переживание и беспокойство с благодарностью, стараясь ничем их не оскорбить. Новая команда Хауса тоже частенько приносила ему фрукты и соку, ссылаясь на то, что в больнице всегда плохо кормят, а уж фрукты никогда не дают вовсе. Когда появлялось дело, они приносили белую доску к нему в палату, стараясь очередной загадочной болезнью отвлечь его от мрачных мыслей. А в один из праздников, старая и новая команда решили сделать ему сюрприз. Когда, после терапии, он вошел в свою палату, то увидел в углу пианино. Тайна того, как им удалось его сюда занести, так и осталась загадкой. Он был им благодарен за такой подарок. Теперь, он ежедневно тратил часы своей реабилитации, наигрывая разные мотивы, которые будили в его сердце самые приятные воспоминания его жизни. Хаус стал более молчаливым; иногда в нем можно было увидеть прежний озорной огонек, но тот сразу пропадал, стоило ему вспомнить обо всем. Максимум, что он мог сказать за целый день, это поспорить с врачами, какие таблетки он должен принимать; кинуть пару фраз своей команде о том, какие анализы им надо сделать; и спросить у Кади, как дела у Уилсона. Иногда он коротко благодарил за заботу, иногда же просто просил всех уйти. Правда, делал он это в прежней хаусовской манере: «Катнер, убирайся отсюда», «Тринадцать, тебя ждет работа в клинике», «Форман, уйди вон». Но никто не обращал внимания на подобную грубость, а Кади даже радовалась таким вспышкам: ей казалось, что он потихоньку возвращается к жизни. Уилсон же, каждый свой рабочий день начинал с того, что спрашивал Тринадцать о его состоянии, о том, как продвигается реабилитация. Но ни разу не был у Хауса в палате, ни разу не виделся с ним, не разговаривал. Несколько раз он стоял в своем укрытии, наблюдая, как Хаус сидит на кровати, что-то разглядывая в небе, будто мог найти там ответы на свои вопросы. В такие моменты, Уилсону казалось, что Хаус будто разговаривает сам с собой или с кем-то, и, не получив ответа, ложится спать, даже не удосужившись снять одежду и обувь. Тогда прибегала Кади и снимала с него кроссовки, укладывала поудобней на кровати, накрывала одеялом. «Возится с ним как с маленьким», зло думал Уилсон и ловил себя на том, что просто завидует Хаусу. Ведь ему уделялось намного больше внимания, чем Уилсону. И от таких мыслей он начинал злиться еще больше. В последнее время Уилсон стал больше выпивать и чаще оставался один. В то время, как Хаус постепенно налаживал свою личную жизнь с Кади, слезал со злополучного наркотика, не выпил ни капли алкоголя с тех пор, как вышел из комы, Уилсон всё больше становился похож на одинокого, вечно хмельного Хауса - прежнего. Вот какая ирония судьбы, подлость жизни: тот, кто виноват в смерти его, Уилсона, женщины, сейчас просто цвёл и пах. Джеймс был несказанно зол на Хауса, но то сострадание, которое непонятно откуда взялось… Что-то Уилсон увидел такое в глазах друга, что пока помогало ему оставаться человеком. Он пока не стал спившимся холостяком только потому, что впереди был разговор, ради которого Хаус сейчас удивлял всех и вся своим рвением к нормальной жизни. Он так ненавидел эту реабилитацию, даже под угрозой тюрьмы он не начал заниматься своим здоровьем всерьёз. И тут вдруг такой шаг. Ради чего? Ради его, Уилсона? Ради…светлой памяти Эмбер? Или он что-то такое увидел в коме, что вдруг решил резко изменить свою жизнь, нашёл силы? Эта, именно эта загадка не давала покоя Уилсону. Благодаря этому вопросу, он ещё пока работал в этом госпитале, а не отправился собирать бутылки по дворам. ************************************************************************ Спустя два месяца(Хаус прошел реабилитацию и уже выписался): Уилсон стоял около стойки в приёмной, когда к нему обратился высокий мужчина, гладко выбритый, поглаженный и одетый в костюм с иголочки. - Доктор Уилсон? Я могу с Вами поговорить? – без тени насмешки или иронии спросил мужчина. - Хаус… Я не думаю, что нам есть о чём… - Нам есть о чём поговорить, – твёрдо перебил его Хаус и предложил пройти в более тихое и укромное место. Кабинет главы диагностического отдела так кстати оказался рядом, что Уилсон и моргнуть не успел, как обнаружил себя уже сидящим в мягком стуле Хауса. Сам хозяин кабинета стоял перед ним с наисерьёзнейшим видом. Сначала Уилсон хотел начать разговор сам, сказать что всё кончено, что этой странной непонятной дружбы больше нет, мол, не о чем беспокоиться, но тут заметил, что Хаус был в смятении, в полной растерянности, и потому решил подождать. Ничего плохого ведь не случится от того, что он просто посмотрит, что будет дальше. В конце концов, хозяин положения он, так что при экстренных обстоятельствах он может просто встать и уйти. Он имеет на это право. Вот так. Тем временем Хаус, по-видимому, уже собрал все свои силы в кулак, и, с таким выражением лица, будто собирался выпрыгнуть из самолёта без парашюта, начал говорить: - Джимми…- Уилсон вздрогнул. Он так давно слышал подобное обращение, что успел напрочь позабыть как это, когда тебя зовут не Уилсоном. - Джим, я только хотел сказать, что в смерти Эмбер нет ничьей вины. Так случилось, так сложились обстоятельства… - Послушай, Хаус. Я не виню тебя ни в чём… Ты сделал всё, что мог. Уилсон пытался выглядеть спокойным, но сердце, казалось, вот – вот выпрыгнет из груди. - Это ложь. - Чёрт, Хаус! Ты три месяца сидел на безвикодиновой диете только для того, чтобы после снятия мной с тебя всяких обвинений, обличать меня во лжи? - Я прошёл реабилитацию ради того, чтобы доказать тебе, что я могу измениться. Что наша дружба может быть нормальной. Чтобы тебя не мучила, ко всему прочему, моя наркомания, алкоголизм и сволочизм. Я готов измениться ради тебя. Тебе нужен друг, не приносящий тебе ещё больше проблем, чем у тебя уже есть. И этим другом хочу быть я. - Хаус, я хочу лишь чтобы ты жил там, где нет меня. Чтобы ты ел там, где не ем я. Чтобы ты работал там, где не работаю я. Я хочу, чтобы в моей жизни не было тебя. Я понятно изъясняюсь? - Послушай, не надо так категорично. Я тебе клянусь, что я теперь другой. Я такой, каким ты раньше хотел меня видеть. Джеймс… я не хочу потерять единственного друга… - Хаус смотрел в пол и по его состоянию было видно, что ему просто напросто стыдно за себя. Это открытие очень удивило Уилсона. «А может не надо было мне так резко разрывать нашу дружбу?» - Хаус, ты хоть капельку чувствуешь себя виноватым? Я не хочу сказать, что ты виноват во всём, но признай, что ничего не случилось бы, если б ты не напился в тот вечер! - Я виноват… - еле слышно проговорил Хаус. И сам себе удивился. Видимо, он действительно изменился, потому что ему стало тяжко. По настоящему. - Что? Я не расслышал тебя. - Я виноват и прошу тебя, хотя и знаю, что это почти невозможно, но всё же прошу тебя: прости меня… если сможешь. Такого волнения Хаус в своей жизни не испытывал ни разу. - Хаус… я даже не мог предположить, что ты такое когда-нибудь скажешь. Но ты ведь понимаешь, что этого мало? - Я слез с наркотиков, по-настоящему, не как с Триттером, я осознал свою вину и я действительно прошу у тебя прощения. Больше я ничего сделать не могу. Решение за тобой. – и он вышел из кабинета, оставив Уилсона наедине со своим удивлением. Тук-тук. - К тебе можно? Уилсон протиснулся в кабинет Кадди, встал на самое видное место, на пятачок перед ее столом. Потом подумал, помялся и направился к дивану в углу кабинета. - Слушаю. - Я не знаю, что мне делать. - Прости его. - Уже. - Скажи ему об этом. - Не хочу. - Захоти. - Не могу. - Смоги. - Спасибо за совет. Он поднялся, повернулся, чтобы уйти. Тишина. - Смешно, правда? - Ты о чем? – Уилсон, не оглядываясь, решал: уйти сейчас же или все-таки поговорить? - Мы с тобой разговариваем как какие-то незнакомые прохожие: «В библиотеку направо? - Да. - Она открыта? - Нет. - Спасибо». Может наконец поговорим нормально? - Согласен, - он плюхнулся обратно на диван, - о чем? - Ты что, издеваешься? О чем ты хотел поговорить, когда шел сюда? - О Хаусе. - Вот о нем и поговорим. Рассказывай. И он рассказал. Начал с костюма и галстука, закончил тем, что ему придется принимать решение. - И чем я тебе могу помочь? Решить за тебя? Или убедить тебя в том, что он того не стоит? Вот тут Уилсона и прорвало. - Ты можешь себе такое представить? Он не наркоман, не пьет, ведет себя прилично, на работу ни разу не опоздал, всегда чисто выбрит, общается с людьми по-человечески, сказал мне «прости»… - Тебя это смущает? - Нет. Меня смущает то, что я за вечер выпиваю полбутылки спиртного, ни с кем не разговариваю, хожу в одной рубашке по три дня к ряду… - Так. Понятно. Закон равновесия. Один вылечился, другой заболел. Тоже хочешь в коме поваляться, с Богом пообщаться? - С каким еще Богом? Он что, с Ним говорил? – обалдевший от таких новостей Уилсон раскрыл рот в удивлении. - Ну… неважно. Думаю, тебе стоит заглянуть вперед. Что будет, если ты откажешься от него, как от друга, что станет с тобой, с ним, со всеми нами. И что будет, если ты его простишь и вы помиритесь. «В первом случае я сопьюсь, во втором – он меня в могилу сведет своей правильностью», подумал Уилсон, вставая. - Я решил. - Удачи поговорить, - улыбнулась Кадди. С некоторых пор, запах алкоголя укрепился в кабинете Уилсона настолько, что хозяин этого просто не замечал; но вот посетители часто воротили нос. Резкий запах рома коснулся обоняния, когда Хаус вошел в… кабинетом эту помойку язык не поворачивался назвать. Хоть на двери и висела табличка, что, мол, вот он самый, кабинет доктора Джеймса Уилсона. Но как-то не верилось, что за полгода можно, всегда такое опрятное помещение, превратить в свалку всего. - Пьянствуешь? – поинтересовался гость, остановившись в дверях, чтобы привыкнуть к запаху. - Извини, что не дождался тебя. - Я не пью. - Вот поэтому я не хочу, чтобы мы были друзьями! – выпалил Уилсон, не мудрствуя над тем, как сказать Хаусу о своем решении. - Что это значит? - Хаус, сядь и выслушай. Ты стал идеальным другом для всех. Но я с тобой общался именно потому, что ты был непредсказуемым гадом, который вечно создает всем проблемы и влипает в разные истории. Ты был дополнением меня. Теперь я дополнение тебя. Я пью вместо тебя, вчера провожал проститутку… Если завтра у меня начнет болеть нога и я приду в больницу с тростью, - никто не удивится. Верни мне Хауса. - Вот тебе и сальто-мортале. То есть ты боишься стать мной? – Хаус недоуменно уставился на онколога, не понимая, чем этот разговор может закончиться. - Да, черт побери! Вернись и будь прежним! - Так бы сразу… - Хаус взъерошил на себе волосы, стянул галстук и, распластавшись на самом грязном диване в мире, залпом выпил такую привлекательную стопку рома. - И тебе не жалко всех своих усилий? - Ты о чем? – хмыкнул Хаус, аккуратно вырисовывая роспись Уилсона на рецепте, с размашистой надписью «VICODIN» - Не важно, - улыбнулся Уилсон, радуясь возвращению друга. - Хаус, стой! Хаус, направившийся в буфет, чтобы слямзить оттуда пончик, оглянулся. - Что, Джимми, решил принять сделку по обмену совести на пончик? - Хаус, ты неиспра… - Я что? – заинтересованно взглянул диагност на Уилсона, не пытаясь скрыть назревающую усмешку. - Ты - Хаус, этим все сказано, - улыбнулся Уилсон. И друзья вместе отправились воровать пончики из буфета. КОНЕЦ