Томасу казалось, что еще чуть-чуть и он совершит убийство. Он, конечно, не имел ничего против вокальных данных своего соседа, но круглосуточное пение, которое из-за тонких стен слышалось на предельной громкости, вызывало в нем стойкое желание от души начистить несостоявшемуся певцу его милейшую физиономию.
Когда он переезжал в эту квартиру он и подумать не мог, что каждый чертов день с утра и до ночи ему придется заниматься повседневной рутиной под саундтреки, которые буквально без остановок выдавал его сосед. Томас чувствовал себя героем долбанного клипа, каждое действие которого сопровождалось эпичной музыкой и надрывным голосом вокалиста. Когда он получал ключи от бывших жильцов, он как-то не особо обратил внимание на их ироничную ремарку: «Надеемся, ты ничего не имеешь против музыки», что оказалось для него просто фатальной ошибкой. Да, он ничего не имел ни против пения, ни против музыки, которая иной раз орала с такой громкостью, что создавалось ощущение присутствия на рок-концерте, но не тогда, когда это звучит практически без перерыва и каждый день. Томасу хотелось закричать от злости и усталости криком голодного и безумно агрессивного динозавра, что он иногда и делал в порыве безысходности, когда его сосед особенно сильно превосходил себя. Однако должного результата это не приносило и пение продолжалось, иной раз даже с удвоенной силой.
Томас даже мог определять настроение своего соседа по тем песням, которым он подпевал. Как-то раз ему неделю приходилось выслушивать невероятно глупые слезливые песни о любви, а после — несколько дней моцартовского «Реквиема», все альбомы Placebo и даже похоронный марш Шопена. Видимо, с любовью у парня по соседству на этот раз как-то не сложилось. Томасу на какой-то момент стало его даже жаль. Но период депрессии быстро прошел, и через тонкие стены снова стала доноситься совершенно отвлеченная музыка. Иногда Томасу казалось, что там живет не обычный американский парень, а кучка панков, вечно меланхоличный растаман, толпа темнокожих реперов и цыганский табор.
Как-то раз у Ньюта (так звали голосистого соседа Томаса), видимо, наступили «темные времена». И если у него они были темными только для плейлиста, который не обновлялся две недели, то для Томаса это были не просто темные, а поистине
адские времена. Ньют слушал одно и то же на протяжении двух недель в одном и том же порядке. Томас даже знал, когда наступит та или иная песня и с какой интонацией Ньют проорет куплеты и припев. Томас уже сам наизусть знал весь репертуар соседа и в любой момент мог подпеть ему любую песню, однако, не делал этого ввиду чрезвычайно психованного состояния. Он недосыпал из-за учебы и в принципе был настолько уставшим, что еле переставлял конечности, а постоянные концерты из-за стены, начинающиеся рано утром и заканчивающиеся поздней ночью, добивали его окончательно, не давая ни малейшей возможности нормально отдохнуть.
В очередной раз придя с учебы в состоянии, близком к коматозному, Томас, с трудом держа глаза открытыми, отправился к ноутбуку с вполне себе определенной целью — ему нужно как можно быстрее успеть переделать проект и отправить руководителю. Мозги плавились, а в глаза будто насыпали песка. Томас не спал сутки, но ощущение было такое, будто в последний раз он ложился в постель как минимум в прошлом столетии. За стеной уже привычно раздражающе играла какая-то музыка и Ньют пел что-то невразумительное и больше похожее на крики одержимого во время экзорцизма. Томас зажал уши, лишь бы не слышать надсадных воплей вокалиста какой-то нереально тяжелой группы, которому с завидным энтузиазмом вторил сосед, но был вынужден опустить руки на клавиатуру, чтобы отредактировать текст. Он даже попытался чуть позже постучать в стену и дважды проорал, чтобы Ньют заткнулся, но все было без толку. Музыка продолжала горланить, как и сосед.
После пятнадцати минут изнурительного мозгового штурма, Томас понял, что он навряд ли сможет привести работу в достойный вид, будучи в таком состоянии, да еще и с постоянными песнопениями за стеной. Ему хотелось есть, спать, а еще больше — плакать от злости и усталости. Вместо того, чтобы вновь сесть за работу, он встал с места, размял конечности и, подойдя к окну, настежь распахнул его в попытке охладиться. Вдохнув полной грудью морозный зимний воздух, Томас раскинул руки, позволяя порывам ветра обнимать его скованное усталостью и раздражением тело. Он даже начал немного успокаиваться, до того момента, пока из-за стены не зазвучала заглавная песня из «Титаника». Томас застыл с раскинутыми руками, чувствуя, как подступает истерика: это было до нелепости смешно — стоять у окна с раскинутыми руками, будто чертов герой этого слезливого фильма, под печальные завывания Селин Дион, которой вторил Ньют, максимально высоко забирая ноты и иногда срываясь на кашель. Томас бы даже засмеялся, если бы его так конкретно не вывела эта ситуация. Он почувствовал, что еще немного и в доме станет на одного жильца меньше.
Захлопнув окно со всей возможной злостью, Томас вылетел из квартиры и, подойдя к двери Ньюта, стал долбить в нее кулаком, мстительно и напрасно надеясь, что оставит на ней вмятину. Через пару минут музыка слегка стихла, и раздался щелчок замка. Томас не хотел останавливаться на достигнутом и подумал было продолжить стучать, но уже по Ньюту, когда дверь открылась, являя ему источник бесперебойного шума, и, как следствие, недосыпания и нервно подергивающегося левого глаза.
Томас видел Ньюта только однажды — когда въезжал в дом, и теперь мог рассмотреть его повнимательнее. Примерно его возраста, светловолосый, кареглазый, с симпатичной мордашкой, которая в любом другом случае даже понравилась бы Томасу, но сейчас вызывала лишь стойкое желание вдарить по ней. Ньют вышел в одних домашних штанах, сверкая голым торсом.
— В чем дело? — спросил он таким тоном, будто его отвлекли от чрезвычайно важной работы.
— Слушай сюда, как тебя там… — запальчиво начал Томас.
— Ньют, — быстро ввернул свои пять центов парень.
— Да хоть Уинстон Черчилль, мне плевать! — заорал Томас, все больше распаляясь от невозмутимости нарушителя спокойствия, — Ты можешь хоть ненадолго заткнуть свой чертов музыкальный рот и вырубить это орущее во всю громкость дерьмо? Имей совесть, в этом доме помимо тебя еще люди живут, которые, чтоб ты знал, конкретно задолбались выслушивать твои песнопения, гребанный ты Боб Марли! Посмотри на мои круги под глазами — они здесь благодаря тебе, чертова рок-звезда! Лучше выключи по-хорошему и завяжи свой язык в узел, пока я не сделал это самостоятельно.
Закончив свой яростный монолог, Томас, раздувая от злости ноздри, словно бык, почувствовал, что еще мгновение — и из его ушей пойдет пар. Со всей возможной злостью он воззрился на человека, который, как ему казалось, с легкостью мог бы довести его до дурки. Ньют нагло разглядывал его, иронично приподняв одну бровь. Спустя минуту Томас, наконец, услышал с его стороны ответ:
— Это все? Закончил? — спокойно поинтересовался Ньют со снисходительной насмешкой глядя на Томаса, который, сжав руки в кулаки, был готов впечатать нахала в стену и выбить из него всю дурь.
— Чувак, ты нарываешься, — предупредил Томас, делая шаг вперед.
— Если тебе больше нечего сказать, то всего доброго, мистер «я-закачу-тебе-истерику-как-девчонка», — заключил Ньют в явной попытке спровоцировать Томаса, но не успел тот воплотить в реальность давние фантазии о том, чтобы побить своего соседа, как дверь перед ним захлопнулась, а музыка стала еще громче.
— Я его убью сейчас. Я сейчас его убью, — совершенно спокойно произнес Томас в пустой коридор, чувствуя, как внутри него все закипает еще сильнее.
Громко выпустив из ноздрей воздух и почувствовав себя долбанным Кинг-Конгом, Томас с криками принялся вновь тарабанить в закрытую дверь. Из квартиры донесся саундтрек из Мортал Комбат. Томас и без того был похож на бомбу замедленного действия, но эта издевательская музыка добила его окончательно, и он принялся долбить в дверь, которая стойко сносила все удары, с утроенной силой. Пять минут он со всей силы лупил по ней кулаками. Когда руки устали, в ход пошли ноги. Во время очередного «победного» замаха дверь, наконец, отворилась. Ньют, судя по лицу, тоже был не в восторге от того, что его входную дверь только что практически выломали.
— Тебе конечности что ли оторвать? — прошипел он, приближаясь к Томасу.
Томас, издав звук, похожий на рычание, влетел в своего соседа, впихивая его в квартиру и захлопывая за собой дверь. Внутри него все клокотало, подобно бурлящей в кратере вулкана лаве. Ньют немного ошарашенно посмотрел на него, пытаясь сообразить, в какой момент все вышло из-под контроля. Томас, вплотную подойдя к соседу, толкнул его в грудь, прижимая к стене. Вся мнимая бравада Ньюта слетела с него в то же мгновение. Он попытался отпихнуть от себя Томаса, но тот, перехватив его руки, с силой сжал тонкие запястья, заводя их парню за голову и полностью обездвиживая. Томас, в голове которого уже давно отключился рычаг, отвечающий за адекватность действий, с удивлением заметил их недвусмысленную позу. Однако заботить его это перестало ровно в тот момент, когда со стороны Ньюта послышался какой-то порывистый вздох.
— Чего же ты замолчал? — вкрадчиво спросил Томас, впечатываясь в Ньюта все сильнее, — Ну? Почему не поёшь сейчас? Давай же, я жду. Не огорчай своего преданного поклонника.
Ньют приоткрыл рот и странным затуманенным взглядом посмотрел на Томаса. Облизав пересохшие губы, он приблизил свое лицо к лицу Томаса и горячо прошептал ему в ухо:
— Пошел. К. Черту.
Томаса давно уже не беспокоила эта не совсем «соседская» обстановка, эта непонятная поза, в которой они стоят. Его беспокоил этот горластый и совершенно бессовестный полуголый парень, в которого он так недвусмысленно вжимался всем телом.
— На твоем месте я бы выбирал выражения. Мы же не хотим, чтобы твоя милейшая физиономия пострадала? Давай же, Ньют, пой. ПОЙ! — проорал он в лицо Ньюту, который, широко распахнув глаза, с непонятным чувством смотрел на Томаса.
Чувствуя быстро вздымающуюся грудь Ньюта под своим телом, смотря в темные, почти черные, глаза напротив и чувствуя на губах чужое дыхание, Томас уверился, что совершенно точно слетел с катушек. Ньют, пробежавшись языком по своим губам, бесстыже выгнул спину и совершенно провокационно выдал:
— А ты заставь.
Эта фраза для Томаса была словно красная тряпка для быка. Рыкнув, он, не до конца осознавая свои действия, грубо укусил Ньюта за шею, продолжая удерживать его запястья одной рукой, а другой совершенно бессовестно повел по обнаженному торсу парня, спускаясь до резинки домашних штанов, и, не отдавая себе отчета, поддел пальцами край, проникая под них. Ньют дышал глубоко и учащенно, развратно улыбаясь и наблюдая за движениями Томаса из-под полуопущенных век.
— О, да, чувак, это, несомненно, лучший способ заставить меня петь, — хрипло прошептал он, издевательски посмеиваясь.
— Я заставлю тебя не только петь. Я заставлю тебя кричать, — вкрадчиво произнес Томас, в то же время сжимая в руке уже затвердевший орган Ньюта.
Тот толкается бедрами вперед, закрывая глаза и вновь облизывая губы. Томас делает несколько резких движений, от которых Ньют громко и гортанно стонет, прогибаясь в спине и подмахивая бедрами. Пробегаясь потемневшим взглядом по нервно подрагивающему от возбуждения животу, по дергающемуся острому кадыку, по тонким и влажным губам Ньюта, Томас понял, что скатился в какую-то непонятную, кажется, одному ему бездну. В груди что-то совершенно невнятно и как-то подозрительно приятно и хитро зашевелилось, заставляя припасть губами к шее белобрысого засранца грубым поцелуем. Движения руки стали все быстрее, Ньют оглушительно и абсолютно развратно стонал, а все происходящее внезапно начало казаться Томасу сюжетом какого-то дешевого и снятого с первого дубля порнофильма.
— Твоя рука что, деревянная? Чувак, если бы я знал, что ты окажешься таким чертовым Пиноккио, я бы даже дверь не открыл, — произнес Ньют и, вопреки своим словам, протяжно завыл от удовольствия.
Томас, продолжая ощущать злость на этого совершенно бессовестного парня, больно укусил его за ухо, еще сильнее ускоряя движения. Ньют, срывая голос, едва ли не кричал от накатывающих эмоций. В один момент ослабевшие ноги перестали держать его и он едва не осел на пол, но сильные руки Томаса не дали ему этого сделать. Отпустив его запястья, Томас подхватил свободной рукой разомлевшего от наслаждения парня, с силой прижимая к стене и проводя языком мокрую дорожку по его шее. Ньют выгнулся так сильно, что Томас услышал, как хрустят его позвонки. Пара секунд и Ньют, с громким вскриком, кончает в ладонь Томасу, который, торопливо вынув ее из чужих штанов, брезгливо вытерся о них же и, вложив в голос как можно больше неприязни, произнес:
— Как оказалось, твои голосовые связки способны надрываться не только в попытках выдать что-то музыкально годное. Можешь гордиться собой — ни одна шлюха не способна так бесстыдно стонать.
Отклеившись от тяжело дышащего парня, Томас пошел к двери. Открыв ее, он, не глядя на Ньюта, тихо сказал:
— Еще раз услышу твое пение — отымею по-настоящему.
Захлопнув дверь чужой квартиры, Томас в последний момент услышал хриплый голос Ньюта:
— Тогда я буду петь вдвойне старательнее.
***
Томас влетел к себе домой с такой скоростью, будто за ним гнался маньяк с бензопилой. Едва дверь квартиры Ньюта захлопнулась за ним, осознание совершенного им поступка свалилось на голову, словно бетонный кирпич. Ладно, словно дюжина бетонных кирпичей. В голове не укладывалось то, что он только что, черт побери, подрочил малознакомому (да по сути незнакомому) парню. Вопреки всему Томас не чувствовал отвращения к себе или Ньюту, скорее, легкое недоумение от всего произошедшего. И это невероятно напугало Томаса, потому что он, мать его, по логике вещей, должен переживать о том, что оказался в отряде голубого спецназа, а все его мысли заняты лишь тем, что он просто-напросто не понимает, как это он вдруг так неожиданно потерял над собой контроль.
Взглянув на трясущиеся от нервов руки, Томас заметил следы уже засохшей и неприятно стягивающей кожу спермы Ньюта. И опять-таки поразился тому, что никакой неприязни от этого не ощущает. Спокойно (относительно спокойно) встав с кресла, в которое он упал сразу же, как только влетел в квартиру, Томас пошел в ванную и, подставив руки под холодную воду, смыл остатки спермы. В голове мозг, кажется, превратился в желе или что-то вроде того, потому что мысли в связную кучу парень собрать не мог, как ни старался. Перед глазами, словно на повторе, стояла картинка того, как он кусает Ньюта за шею, при этом выделывая рукой на его члене такие финты, каким позавидовал бы самый заправский порноактер.
Томас посмотрел на себя в зеркало, поразившись тому, каким красным он оказывается был, то ли от стыда, то ли от возбуждения (Ньют завел его не на шутку). Переборов себя, он выключил воду и, пройдя в комнату, рухнул на кровать, давая себе установку просто вырубиться и не думать совершенно ни о чем. Ему просто нужен хороший и крепкий сон, со всем остальным он разберется позже. Находясь в полудреме Томас внезапно вспомнил о забытом проекте, но это перестало его волновать в то же мгновение, потому что желание нормально выспаться и хотя бы ненадолго очистить мысли от лишнего барахла пересиливало желание получить нормальный балл за работу. Он все сделает, но сначала ему нужно поспать.
***
Томаса не удивило, что после его фразы о том, что он отымеет Ньюта, хотя бы раз услышав вновь его пение, парень начнет голосить специально. Томаса не удивило, что на следующий день, едва приведя разрозненные мысли в порядок, он услышал громкое пение соседа за стеной. Томаса не удивило даже то, что ему на это плевать.
Проанализировав всю сложившуюся ситуацию, Томас сделал вывод, что он кретин, и что на провокации Ньюта поддаваться явно не стоит. Неизвестно, чем все это может закончиться и, что более важно, хочется ли того самому Томасу. То есть, он вроде весьма успешно убедил себя в том, что произошедшее было всего лишь мимолетным помешательством, что отчасти являлось правдой, но какой-то уж больно подозрительной приятной дрожью отзывались в нем воспоминания обо всем этом. Томас не был глуп, но его ослиное упрямство очень сильно контрастировало на этом фоне.
Приняв решение абстрагироваться от неугомонного соседа, Томас просто решил игнорировать его. И делал это весьма успешно до тех пор, пока не понял, что что-то пошло не так.
Это было через неделю после произошедшего инцидента. Томас как обычно сидел перед ноутбуком, заканчивая очередную работу, заданную в университете, когда понял, что чего-то не хватает. Это было такое внезапное и колкое чувство, словно в голову куда-то воткнули маленькую иголочку, которая вроде бы не доставляла проблем, но вызывала определенный дискомфорт. Томас сначала связал это с выполняемой им работой. Пробежавшись по тексту глазами, он понял, что проблема явно не в нем. Перебрав миллион обыденных вещей, которые могли бы привнести с собой это неприятно гложущее чувство, Томас не нашел ни одной причины, по которой внутри него поселился этот нудный и талдычащий одно и то же монстр.
Что-то не так. Чего-то не хватает.
Но чего?
Где-то на улице проехала машина с оглушительно орущей в ней музыкой. Томас услышал это скорее на автопилоте, не особо заострив внимание. Но спустя минуту его осенило.
Он уже давно не слышал пение Ньюта. Из квартиры не доносилось ни звука. Томас не мог вспомнить, когда он в последний раз слышал музыку из-за стены. Он настолько сильно ушел в работу и дал себе слово не замечать провокаций Ньюта, что даже не сразу понял, что тот больше не поет.
Сначала Томас почувствовал облегчение, ведь теперь он может работать, спать, да и вообще заниматься любыми делами в абсолютной тишине. Но все это быстро потонуло в неизвестно откуда взявшемся чувстве неполноценности. Словно какого-то фрагмента мозаики не доставало. Внезапно Томас понял, что пение Ньюта было чем-то неизменным, тем, что давало ему ощущение реальности, тем, что всегда было рядом в любой момент его жизни. И если раньше это все вызывало лишь раздражение, то сейчас парень понял, настолько
привык к этому ежедневному ритуалу, привык настолько, что без этого фонового пения уже не может. Что
без Ньюта уже не может.
Сорвавшись с места, Томас рванул к соседу. Несколько раз постучав в дверь, он нервно затопал ногой, ожидая, когда же, наконец Ньют ему откроет. Внутри него смешались непонятные чувства переживания, любопытства и, отчего-то, страха. Томас понятия не имел, что скажет Ньюту, когда тот откроет двери, если, конечно, откроет.
Послышались шаркающие шаги и на пороге собственной персоной вырос Ньют, закутанный с головы до босых пяток в плед, с красным воспаленным носом и больными глазами. Увидев Томаса, он в своей излюбленной манере иронично приподнял одну бровь, шмыгнул заложенным носом и прогнусавил:
— Надо же, кого ко мне занесло! Давно не виделись. Пришел подрочить мне во второй раз? В любом другом случае я бы не отказался, но, боюсь, в моем нынешнем состоянии я просто развалюсь на части.
Томас оглядел его еще раз, внутренне усмехаясь тому, каким беззащитным выглядел Ньют, будучи простуженным. Как бы он не старался ехидничать, ни в его голосе, ни в его глазах не отражалась эта саркастичность — только большое желание лечь и уснуть.
— Чего надо? — вновь спросил Ньют, облокачиваясь на дверной косяк и вытягивая ноги. Стоять ему было явно тяжеловато.
— Я давно не слышал, как ты поешь и начал переживать, вдруг что случилось, — пояснил Томас, чувствуя, как в груди расползается облегчение от того, что с Ньютом все более чем в порядке, за исключением небольшой простуды.
— А, вспомнил, что обещал меня отыметь, а тут я вдруг не подаю никаких позывных? Обидно, наверное, — хрипло засмеялся Ньют, через секунду закашлявшись.
Томас тяжело вздохнул и, подхватив удивленного Ньюта под локоть и захлопнув ногой дверь, потащил его вглубь квартиры.
— А ты быстрый. Только давай я буду снизу, не хочу залить тебя соплями, — издевательски тянул Ньют, еле перебирая ногами.
— Закрой рот хотя бы сейчас, — попросил Томас, когда они вошли в спальню.
Уложив Ньюта на кровать, он наткнулся на ядовитый взгляд, которым его одарил парень.
— Что ты на меня так смотришь? Я не буду с тобой спать, ненасытное чудовище.
Ньют с минуту упрямо смотрел ему в глаза, а потом внезапно засмеялся, запрокинув голову.
— Да, ты определенно мне нравишься. Как хоть тебя зовут, самец-истеричка? — спросил он, отсмеявшись.
— Томас, — улыбнулся парень, чувствуя всю абсурдность ситуации.
— Ну и какого же лешего тебя принесло сюда, Томми? — спросил Ньют, приподнявшись на локтях.
Томас оглядел худое тело, завернутое, словно в кокон, в плед и ощутил внезапно подкатившую к груди и совершенно непонятно откуда взявшуюся нежность к этому парню.
— Раз уж ты болеешь, будем тебя лечить, — сказал он, поднимаясь с места и направляясь к себе за лекарствами. Голос Ньюта догнал его при выходе из комнаты.
— Зачем тебе это? — шепотом спросил парень, с прищуром и какой-то легкой надеждой в глазах уставившись на Томаса.
Развернувшись, Томас подошел к кровати, на которой лежал Ньют, и, присев на корточки, вгляделся в его лицо. Улыбнувшись мелькнувшим в голове мыслям, Томас протянул руку, убрав со лба Ньюта непослушные светлые пряди. Очертив контур лица парня, который от этого движения прикрыл глаза и шатко выдохнул, Томас тихо прошептал:
— Потому что, как оказалось, я не могу без твоих песен. И, видимо, без тебя.
