Обреченные

…Машина медленно ехала по разбитой временем и еще бог знает чем проселочной дороге, ведущей из маленького курортного городка на берегу озера Толука. По дороге встречались сбитые и проржавевшие дорожные знаки, гласящие: «До Плезент Ривер - 130 миль». Не много, если учесть, что до Брамса в другую сторону было около 250-и. Да, курортный городок стоял на отшибе от цивилизации, и на приличном отшибе. Впрочем, жители этого маленького, тихого и уютного городка под символичным названием Сайлент Хилл (что значит – молчаливый холм) не нуждались ни в чем – им был проведен электрический свет, водопровод, преимущественно из самого озера, а больше им не надо было ничего от той жизни, что кипела за лесом, отделяющим Сайлент Хилл от остального мира штата США Мэн. «Иногда нам кажется, что город сам призвал нас, и теперь мы не можем просто так покинуть его», - признаются немногие жители, с которыми удается поговорить и расспросить об этом поистине интересном месте. Но сейчас старый, порядком грязный и поцарапанный кое-где Форд ехал как раз по направлению ОТ Сайлент Хилла, к близлежащему городку Плезент Ривер, который, впрочем, мало чем отличался от своего соседа, разве что наличием института, мэрии и захудалых представительных органов. - Темнеет, - озабоченно проговорила Мария, вглядываясь в сумрак, наползающий на лобовое стекло машины и стремящийся вползти внутрь и поглотить двух живых существ в этой старой железной клетке. И правда, темнеет, подумал высокий мужчина, сидящий за рулем автомобиля и сжимающий руль так судорожно, словно боялся отпустить его. Этот молодой человек лет двадцати восьми – тридцати выглядел бледным и изможденным, его лицо осунулось, словно он не спал долгие дни, а то и недели. Светлые волосы упали на глаза, и он нервно дернул головой, отбрасывая их, чтобы не мешали обзору. На нем была зеленая армейская куртка с фонариком в кармане, темно-синие джинсы с пристегнутым к поясу радиоприемником и серая рубашка. Все это было таким же грязным и потрепанным, как и его машина. Только висящая на поясе кобура с револьвером (Эдди, бедный малый, толстяк Эдди… Тебе он уже не понадобится…) да лежащая на заднем сиденье старая, но удивительно эффективная бензопила с полным «баком» придавали ему уверенности в себе. Перед тем, как сесть с Марией в Форд и навсегда покинуть Сайлент Хилл, мужчина тщательно почистил бензопилу от темно-бурых пятен, оставшихся на ней после всего, что ему довелось пережить в этом сумасшедшем городе. Пожалуй, единственным предметом в обстановке автомобиля, который не был страшно грязным, порванным, растрепанным, была сидящая рядом с человеком девушка. Молодая, симпатичная, в броском алом наряде из блузки и юбки, с татуировкой на животе в виде бабочки. Ее почти белые волосы свободно падали на плечи, оттеняя светлые голубые глаза. Девушка сидела неестественно прямо и прямо-таки излучала страх и неуверенность. - Да, темнеет, - рассеянно отозвался мужчина, вывернув руль на очередном повороте «до Плезент Ривер. Вам понравится наш тихий и спокойный город!» - Надо быстрее доехать до этого городишки, - вскоре пояснил Джеймс свою резкую смену скорости машины. – Найдем там какой-нибудь мотель и переночуем, а утром двинемся по шоссе к Эссексу. Если повезет, то через сутки будет в Массачусетсе. А там и до Эшфилда недалеко… …Бьюсь об заклад, папа ждет не дождется своих дорогих сына с невесткой… Н-да, придется его разочаровать. А может, все и к лучшему. Может, он не заметит подмены… Бред, конечно. Мария совсем не похожа на Мэри – красивая, именно красивая, а не просто симпатичная, умеющая плавно и красиво двигаться, говорить… Этот ее голос, мягкий, пленительный, зовущий, обнимающий, как пелена тумана над озером Толука, тихий, и в то же время проникающий в глубину сознания… О, этот ее голос, он никогда не забудет его, даже если их путешествию будет суждено окончиться трагически – а в этом Джеймс Сандерленд, ведущий свою многострадальную машину домой, в Эшфилд, был уверен. Почему? На этот вопрос он не смог бы дать четкого ответа, он просто знал. - Тогда лучше поехать быстрее, - Мария зябко повела плечами, словно замерзла, - Становится холодно. - Кажется, уже недалеко, - предположил Джеймс, когда, как ему показалось, он увидел у дороги замусоленный знак с надписью «Плезент Ривер – 2 мили». А может, ему просто показалось, уж слишком мимолетно и быстро мелькнул этот знак. Опять Сайлент Хилл, он не оставляет его даже здесь, за сто с лишним миль от туманного города… Но молодой человек не ошибся – уже через четверть часа на горизонте (то есть в пределах видимости тускло горящих фар Фордика) замаячила большая, но почему-то наполовину упавшая вывеска «Мотель «Три бабочки». Чем-то ему не понравилось это название, но выбирать не приходилось. - Забавное название, правда, Джеймс? – у Марии на этот счет было, похоже, свое мнение. Они припарковали машину прямо возле главного входа. Ну, припарковали – это, конечно, слишком условно. На самом деле они просто бросили Фордик у въезда на стоянку, потому что никакого признака жизни в мотеле все равно не наблюдалось. Скорее всего, он был давно закрыт и брошен, как и все остальные заведения в радиусе ста пятидесяти миль вокруг Сайлент Хилла. Двери были открыты, и двое путешественников (или лучше сказать – беглецов?) беспрепятственно вошли в холл мотеля «Три бабочки». Стол регистрации оказался пуст, как и все остальное, и был покрыт густым слоем пыли, что означало, что здесь как минимум год уже не обитает ни одна живая душа. Впрочем, может, это было и к лучшему – за время пребывания в Сайлент Хилле Джеймс стал отвыкать от людей. Это было странно. Клерк приехал в приозерный город всего несколько дней назад в поисках своей жены Мэри (в итоге он нашел Марию, которая походила на Мэри как две капли воды), и встретил на своем пути и Анжелу Ороско, одержимую идеей найти давно умерших мать и брата после того, как зарезала своего отца, и Эдди Домбровски, сомнительного толстого парня, которого вдруг охватила невероятная агрессия и стремление убивать все живое… И, конечно, Марию, милую, беззащитную Марию, которую сам бог послал ему для того, чтобы утешить его после известия о смерти его любимой жены. Любимой ли?... Джеймс отбросил эти мысли. Мэри мертва, и прошлое он оставил позади себя так же, как и мрачный город, где это прошлое заглянуло ему прямо в глаза. Он отвык от людей – от тех людей, которые населяют большие города, вроде Нью-Йорка или Вашингтона, где он бывал несколько раз. Отвык он и от немногочисленных соседей в его доме в Эшфилде, доме, которым управлял его отец и совершенно бесплатно выделил ему для жилья комнату 302. Не ему, конечно, а им с Мэри… - Все комнаты пусты, - тем временем Мария разглядывала регистрационную карту, - Занимай любую. Здесь есть двухместные, одноместные, даже для новобрачных, - она подмигнула. «Нет, только не номер для новобрачных, - подумал Джеймс, - В таком номере мы с Мэри жили, когда на неделю уехали в Сайлент Хилл, в отеле «Вид на озеро». Пусть лучше в подвале, но… только не это». - А ты какую хочешь? – бесцветным голосом спросил он, подходя к ней и на всякий случай кладя руку на револьвер в кобуре. Мало ли, кто или что могло затаиться в закоулках старого мотеля – он привык к подобным неожиданностям… - Давай пойдем в комнату 302, - предложила девушка странно тихим голосом. Джеймс вздрогнул, он не стал отказываться – в конце концов, это могло быть и простым совпадением. Ну, в самом деле, откуда Марии знать, в какой комнате он жил в Эшфилде? - А почему именно эта? – мрачно поинтересовался Джеймс, когда они взбирались по лестнице на третий этаж. - Не знаю, - пожала плечами Мария, подходя к двери и осторожно открывая ее ключом, взятым на ресепшн. – Мне просто нравится это число, вот и все. Комната оказалась такой же, как и все остальное – то есть совершенно обычной. У окна, плотно занавешенного, стоял телевизор и стол, книжная полка, радио, чуть поодаль, на кухне – холодильник и раковина. Рядом с телевизором – софа и несколько кресел. Еще одна комната, примыкающая к главной, была маленькой и содержала только одну двуспальную кровать, тумбочку и стол с еще одним, маленьким телевизором. Впрочем, все это было излишним. Холодильник оказался пуст, не считая двух банок пива и нескольких консервированных ананасов. Телевизоры и радио не работали потому, что от мотеля давно отключили подачу электричества – а может быть, и просто обрезали провода. Джеймс скинул куртку и обмундирование из пистолета и радио, прошел в спальню и упал на застеленную чистую кровать, не обращая внимания на то, что его грязная одежда сразу же оставила темные пятна на белой простыне. Он быстро провалился в сон, не услышав, как вода в ванной зашумела, свидетельствуя о том, что более чистоплотная Мария решила прежде принять душ. «Как все это не похоже на Сайлент Хилл, - думал Сандерленд, медленно проваливаясь в сон, - Там повсюду грязь, вода, кровь, гниль. А тут – даже чистые простыни на кроватях. Интересно, кто их сюда положил, ведь мотель заброшен…» Но эта мысль сошла на нет, когда молодой человек окончательно погрузился в сон – вероятно, первый раз за три дня действительно спокойный, глубокий сон без сновидений. - Джеймс… Словно чей-то голос раздался возле самого уха. Интересно, это сон, или его действительно кто-то зовет?.. - Джеймс… Темно. Только звук чьего-то дыхания совсем рядом. Клерк вспомнил, что спит не дома, в Эшфилде, а в дешевом мотеле на краю дороги в Плезент Ривер. Мотеле под странной вывеской «Три бабочки». Он повернулся на звук голоса, мимоходом осознав, что спит в рубашке и джинсах, что явно говорило о том, что за три дня он отвык от нормального сна на кровати. - Мария? – он наконец узнал ее голос. Он узнал бы его и через тысячу лет, ее голос… Как будто стало светлее, или его глаза просто привыкли к темноте, но он увидел ее ясные голубые глаза прямо перед собой. Только глаза. Больше ничего. - Джеймс… Мне страшно. Он приподнялся, сел на кровати и попытался ее обнять. «Как тогда, в подвальном подвале. Он бросил ее тогда. Ушел на поиски давно мертвой жены, оставив ее одну, наедине с жутким и отвратительным миром, созданным его страхами, его чувством вины, его грязным подсознанием. Нет, он не боялся смерти. Не боялся сумасшествия. Не боялся неизвестности. Он боялся за нее». - Не бойся… - он всегда был немногословен, и теперь мучительно старался подобрать нужные слова, крепче обнимая дрожащую девушку. – Я с тобой, Мария. – Она перестала дрожать. – Милая, хорошая Мария… Я тебя больше не брошу. - Обещаешь? - Обещаю. Никогда не брошу. …Ее голубые глаза – прямо перед его глазами, зелеными. Ее дыхание, словно шелест в траве, пахнет травами, и вся она какая-то нереальная, воздушная, как будто ее и нет на самом деле… Тишина. Он прижимает к себе хрупкое, сплетенное из паутины, воссозданное из пыли прошлого тело. Джеймс с упоением смотрел на ее прекрасное, хоть и болезненно бледное лицо, на ее тонкие руки, обвившие его за шею (вот уже второй раз за все время их знакомства), она вздрагивала, положив голову ему на плечо, будто боялась чего-то… Чего? Это он знал слишком хорошо, и поэтому лишь крепче обнимал девушку. - Джеймс, я… Я люблю тебя, Джеймс… Он молчал. Да и что тут было говорить? Он прекрасно знал это. Знал, потому что желал. Ему хотелось любви и ласки, как брошенному ребенку, как сироте, оставленному без родителей и любимых, потерянному в лабиринте собственного отчаяния. Молчание. Она не ждала ответа. Она смирилась с тем, что обречена на него – обречена любить его вечно, и вечно быть отвергнутой, потому что, порожденная желанием, она была и порождением чувства вины. Но она смирилась, да, давно смирилась. Но в одну вещь она не могла поверить до конца. - Я настоящая, - в ее голосе прозвучала надежда, - Я ведь настоящая, правда? - Конечно, - его ответ был слишком поспешным и быстрым. Но Мария не заметила перемены в его голосе, и просто подняла к нему лицо, озаренное счастливой улыбкой. «Ведь мы теперь всегда будем вместе». Да, Мария. Всегда. Вечно. Он не сказал этого вслух, но слова эти отчетливо читались в его взгляде – пустом, отрешенном, далеком. И одновременно твердом. Он знал, на что шел, когда увез Марию с собой из Сайлент Хилла – может, просто хотел дать ей надежду, а может, обрести надежду самому, хотя бы только ее туманный призрак. - Даже если ты всего лишь сон, - прошептал Джеймс, наклоняясь к ней, чтобы поцеловать ее в губы, - То пусть этот сон будет вечным. …Ее не было. Утром Джеймс открыл глаза и долго смотрел в серый, потрескавшийся и протекший потолок. Впрочем, это его не удивило – он и не ожидал, что она все еще будет здесь утром. Он запомнил эту ночь, настолько, насколько позволяла ему измученная, перевернутая и давшая трещины по всем швам память. Это должно было случиться, и тут уже ничего не сделать. Оставалось только найти ее. Джеймс догадывался, что она где-то рядом, только поищи. Она не могла уйти далеко – его Мария. Он встал и накинул куртку. Предстоял долгий путь. Фонарик и радио заняли свои законные места на поясе, револьвер лег в кобуру с полным барабаном патронов. «Пистолет на месте, - размышлял Сандерленд, открывая банку пива и делая большой глоток, - Значит, она взяла нож. Нет, ножи тоже на месте. Тогда что?» Прихожая, коридор, кухня. Где? Что он пропустил? Ванная. …Кровь заливала белый кафельный пол, как разлитое вино. Она лежала в ванне, без воды – водопровод тоже был отключен в мотеле. На ней не было одежды, а значит, она ушла сюда еще ночью, даже не потрудившись одеться. Наверное, была в отчаянии, раз решилась на такое. Ее руки безжизненно свесились с краев ванны, голова запрокинута, глаза открыты – те самые голубые глаза с зеленоватым оттенком, которые вчера с такой преданностью и нежностью смотрели на него. Нет, она не перерезала вены. Разбитый стакан валялся тут же, на полу, куда попало приличное количество крови, фонтаном брызнувшей из горла девушки, в которое она воткнула длинный острый осколок стекла. Осколок она все еще судорожно сжимала в правой руке, а на залитом кровью животе четко вырисовывалась маленькая татуировка в виде бабочки. - Мария… - он задумчиво погладил ее волосы, которые он любил, потому что они были мягкими, как шелк. Провел рукой по ее лицу – оно было холодным, впрочем, как и всегда, и болезненно бледным. Мертвым. - Мария. Он взял ее за руки, неосторожно задев шею – вытекло еще прилично крови, запачкав рукава куртки, приподнял ее над ванной. Та была полна крови. - Пора домой, - ласково проговорил Джеймс, осторожно неся труп по коридорам, вниз, к выходу – на улицу. Он нес ее безжизненное легкое тело, как будто оно было хрустальным. Вот и Фордик, стоит там же, где они и оставили его вчера. Джеймс открыл багажник. Дно было темно-бурым, с подтеками и застарелыми пятнами крови. …Прошло около часа, прежде чем туман немного рассеялся и Сандерленд начал понемногу видеть дорогу перед собой. Тело Марии лежало в багажнике час назад. Отъехав на некоторое расстояние от мотеля, он сбросил его в маленькую и грязную речку и продолжил путь – на этот раз уже по направлению к Сайлент Хиллу. «Я не могу без тебя, Мария. Просто не могу. Я хочу, чтобы этот сон длился вечно». А вот и ее фигурка, мелькает на обочине, бредет куда-то в туман, туда, куда звал ее город, ее создатель. Он неторопливо останавливается, сворачивает к кювету, открывает дверцу. - Джеймс!!! – она подбегает к нему, бросается на шею. – Ты говорил, что отъедешь всего на пару километров. Ты нашел мотель? Мы едем в Плезент Ривер? Джеймс?.. Он задумчиво смотрит на ее удивленные глаза, будто бы и не она вовсе была той куклой с мертвым лицом и воткнутым в шею осколком стекла там, в ванной. А может, это и вправду была не она?.. - Нет, - коротко отвечает Джеймс, трогаясь с места, когда Мария села рядом с ним на пассажирское сиденье. – Мы едем обратно. - В Сайлент Хилл? – ее глаза расширились, но в них нет страха. – Но почему? «Кто из них – галлюцинация? Эта живая, такая живая и теплая Мария, любимая Мария… Или та, мертвая, окровавленная, с застывшим в глазах отчаянием? Кто?» - Только там мы сможем быть вместе, любимая. Она застыла. Джеймс еще никогда не называл ее так. И она ловила каждое слово, оброненное им, жадно вслушивалась в его интонацию, старалась уловить каждый взгляд. Но сейчас он думал о другом. И она молчала. Туманный город. Сайлент Хилл… Столько воспоминаний и столько пережитого связывали его с этим местом. Но сейчас он твердо знал только одно: куда бы он ни поехал, куда бы не завела его надежда вновь обрести жизнь, нормальную жизнь, он всегда будет помнить ее – странный сон наяву, странную, красивую девушку, любящую его как никто другой, девушку по имени Мария. Он вышел из машины у спуска к прибрежной дороге. Отсюда было недалеко до города, пара километров по проселочной дороге, потом – через кладбище… Он мог бы найти эту дорогу наугад, ночью, с завязанными глазами, хотя только раз ходил по ней. Здесь же все еще стоял белый обшарпанный трейлер Эдди, так и не дождавшийся своего хозяина. - Сейчас вернусь, - вопросительно посмотрела на него Мария, указывая рукой на стоящий поблизости древний туалет с надписями «М» и «Ж». Джеймс кивнул, незаметно стиснув в карманах куртки кулаки, до боли впившись ногтями в ладони. Она исчезла в темном проходе без дверей. «Сейчас или никогда. Я знаю, что обречен. Так зачем медлить?» Она вышла через минуту, постояла, облокотившись о перила, глядя на затянутое пеленой тумана озеро Толука. - Как здесь красиво, - мечтательно проговорила она, оборачиваясь к подошедшему сзади Джеймсу. В ее глазах отразилось удивление, потом – страх. И только потом по ее бледному лицу начало расползаться мертвенное знамение смерти. Он притянул ее к себе, нежно обняв за талию. Она обмякла, но не упала, насаженная на ржавый обломок старой трубы, как дичь на вертел. Труба вошла точно в то место, где была татуировка в виде бабочки… Труба была красной. От ржавчины или от крови, это уже не интересовало Джеймса. Он прижимал к себе уже обмякшее тело Марии, странно улыбаясь. - Мы скоро будем вместе, - прошептал он, - Вот увидишь. Навсегда вместе. И я не брошу тебя, Мария, теперь уже – не брошу… Сандерленд рывком вытащил обломок трубы из живота Марии, стараясь не смотреть на хлынувшую из раны кровь, и перебросил ее тело через перила. Снизу раздался негромкий всплеск. «Во имя тех шестидесяти семи, что покоятся на дне озера…» Теперь уже шестидесяти восьми. Озеро хранило много тайн. На его дне покоилось много жизней. Какая разница – одной больше или одной меньше? Озеро стерпит все. Вот и кладбище. Пожухлая трава, замшелые камни надгробий. Покой и тишина. Туман. «Анжела. Эдди. Лора. Все здесь». Он больше не бежал от себя. Он знал, где его место. «Этот город призвал и тебя тоже, Джеймс!» «Ты что, боишься? Отдай мне этот нож». «Ты будешь любить меня? Заботиться обо мне? Вылечишь всю мою боль?» Да, Анжела. Но не твою. Я не сумел спасти тебя тогда, но я могу по крайней мере спасти ее. - … Здравствуй, Джеймс. Она – как всегда, безупречно красивая, в своих алых блузке и юбке, с умилительной татуировкой в виде бабочки на животе. Почему-то он всегда больше всего запоминал именно эту бабочку, словно с ней ассоциировалась сама Мария. - Здравствуй, Мария. Джеймс сделал несколько шагов к ней, сидящей на одном из надгробий так, будто ждала его тут уже целую вечность Вечность?.. - Я знала, что ты придешь, заберешь меня отсюда, Джеймс… Здесь так жутко. Поехали в Плезент Ривер. Давай уедем отсюда… - ее голос стал умоляющим. Но она не пошевелилась – ждала его. Шаг. Еще шаг. Рука сжалась под полой куртки на рукоятке взведенного револьвера, крупнокалиберного «Магнума», способного разнести человеку голову на сотни маленьких осколков и превратить ее в неприглядную кашу (он хорошо помнил это, спасибо Эдди). «Обречен. Я обречен на тебя, моя Мария. С тех самых пор, как узнал тебя, как полюбил тебя, когда Мэри покинула меня. Я обрек себя на твою вечную любовь, когда, рожденная моим разумом, ты появилась в тумане Сайлент Хилла. Или, лучше сказать – из тумана. Сотканная из тумана и рассыпающаяся, как песок, каждое утро…» - Ты ведь больше меня не бросишь, Джеймс? – ее глаза по-детски доверчиво и умоляюще смотрят на него. Словно она спрашивает это впервые в жизни. - Никогда больше не покину тебя, моя любовь. Да, именно так. Глаза в глаза. Он притянул ее к себе. - Я обещаю. Обещаю. …Крепкий, горячий, последний поцелуй. Он запомнил его до мельчайших подробностей. Ее глаза, голубые, как небо, ее губы, ее светлые волосы, - и этот голос, снящийся ему во сне, голос, зовущий его… Не отрываясь от ее губ, Джеймс поднял руку с «Магнумом» и приставил к ее затылку. Она поздно поняла его намерения и попыталась вырваться и вскрикнуть, но он крепко держал ее и не отпускал до последнего. Выстрел. Перед глазами – кровавое месиво, но ее глаза все еще стоят в памяти. В последний миг жизни Джеймс Сандерленд улыбался – улыбался тем, что осталось от его лица, в которое вошла пуля, пройдя сквозь голову Марии, как сквозь воздух… Тьма. Тишина. Туман. И ее голос… «Я люблю тебя, Джеймс… Мы ведь всегда будем вместе? Теперь – всегда?» «Да, Мария. Всегда. Я обещаю».